Санитар
Шрифт:
Сорвем Дуне лопушок, лопушок.
Под са... под саменький,
Под са... под саменький,
Под саменький корешок, корешок,
Под саменький корешок, корешок.
Русская народная песня будила что-то в душах, заставляла бурлить кровь... Коромыслову начали подпевать. Некоторые ногами притопывали или хлопали в такт певцу в ладоши.
Сошьем, сошьем Дуне,
Сошьем, сошьем Дуне,
Сошьем Дуне сарафан, сарафан,
Сошьем Дуне сарафан, сарафан.
Носи, носи, Дуня,
Носи, носи, Дуня,
Носи, Дуня,
Носи, Дуня, не марай, не марай.
Я раньше никогда такую песню не слышал.
А, хорошая ведь, зажигательная вещица. Ноги сами в пляс просятся...
Ресторанные оркестранты тоже марку держали и такое выделывали, как будто они всю жизнь в оркестре русских народных инструментов играли.
По пра... по праздничкам,
По пра... по праздничкам,
По праздничкам надевай, надевай,
По праздничкам надевай, надевай.
В коро... в коробочку,
В коро... в коробочку,
В коробочку покладай, покладай,
В коробочку покладай, покладай».
После этих слов Коромыслов ещё раз топнул ногой и ... начал выдавать что-то типа боевого гопака. Сам такой гопак я по телевизору видел, но тут был не совсем он. Казалось, что Мишка бьется на эстраде сразу с несколькими невидимыми противниками. Выводит их из строя ударами-ножницами, бьет в прыжке, разит с разворотом на триста шестьдесят и даже пятьсот сорок градусов. Но, что-то было там ещё... Причем, нехорошее и смертельное.
Музыканты с эстрады моментально ретировались.
Посетители ресторана замерли.
Официанты взяли с них пример.
Мля... Начинается... Говорили же, что Коромыслов заводной!
Я в душе уже клял себя, что с Мишкой согласился сходить в ресторан.
Тут в один момент всё прекратилось. На эстраде снова стоял певец.
В коро... в коробочке,
В коро... в коробочке.
В коробочке появился окаянный таракан,
В коробочке появился окаянный таракан.
Проел, проел Дуне,
Проел, проел Дуне,
Проел Дуне сарафан, сарафан,
Проел Дуне сарафан, сарафан.
По мне, так ничего больше не предвещало беды. Однако, санитары из терапии запереглядывались, на своих стульях заерзали.
— Что? — мне не было понятно их поведение.
— Пока — ничего, — ответил один из них.
Над са... над самою,
Над са... над самою,
Над самою над бедой, над бедой,
Над самою над бедой, над бедой.
У меня что-то такое в голове начало складываться. Больно уж лицо у Коромыслова стало... этакое.
Тут он и выдал при полном молчании зала.
Над са... над саменькой,
Над са... над саменькой,
Над саменькой над дырой, над дырой,
Над саменькой над дырой, над дырой.
А по-русски над ...
Последнего слова я не расслышал — такой в ресторанном зале грянул хохот. Местные ждали окончания песни с картинкой, один я как дундук из иного мира сидел.
Коромыслова со сцены проводили долгими и оглушительными аплодисментами.
Мишка
занял своё место за столом и не дожидаясь нас замахнул рюмочку.— Ну, как?
Вопрос был обращен мне.
— Шедеврально.
Что ещё мог я ответить?
Через пять минут к нам подошел завзала.
— Парни, вы бы уходили. Тут один дружинников по вашу душу вызвал. Сквернословят де, культурно отдыхать мешают...
Глава 16
Глава 16 Дружинники
Надо нам такое счастье?
Мне лично?
Да ни разу.
Только первый шажок обустройства в здешней жизни я сделал, а тут — какие-то дружинники. Явно не конфетами они нас будут угощать.
Услышав про дружинников, санитары из терапии на своих стульях чуть не по стойке смирно застыли. Оказывается, так даже сидя можно сделать.
Только Коромыслову было всё сейчас безразлично. Он себе из графинчика налил и опять в одно рыло выпил.
— Хорошо пошла.
Мишка занюхал водку рукавом, хотя на столе закуски ещё было море.
— Миш, уходим? — я кивнул в сторону выхода.
— Погоди, сейчас ещё одну спою. «Тумбу».
Парни из терапевтического отделения со стульев на пол сползать начали.
Я про эту песню опять же ничего слыхом не слыхивал, но видя их реакцию сделал определенное предположение.
— Типа окаянного таракана?
Это был задан мною вопрос одному из терапевтических санитаров.
— Хуже. Одни сплошные картинки.
В голосе парня сквозила беспросветная грусть. Он уже прощался со своим, пока не полученным, членским комсомольским билетом.
Второй сотрудник терапевтического отделения молчал.
Понятно, молчание — знак согласия. Всё, что он думал о своем недалеком будущем, было у него на лице написано.
— Миш, пошли. Парней не будем подводить.
Коромыслов мои слова мимо ушей пропустил. Сейчас ему уже было всё безразлично.
— На степановских горах, тумба-тумба...
На эстраду Мишка решил больше не подниматься, а прямо сидя за столом песню исполнить. Билетик на ресторанную развлекательную программу он приобрел — пусть теперь отрабатывают индивидуальные предприниматели от сферы культуры. Им трудовая копейка плачена.
— Мужики, уходите.
На завзала смотреть было больно.
— Мы за переходящее знамя победителей в социалистическом соревновании боремся...
Последняя фраза по всей вероятности должна была нам что-то объяснить. Ну, почему мы должны были покинуть зал ресторана до прихода дружинников. Их встреча с нами каким-то образом отодвигала получение коллективом ресторана переходящего знамени.
Мишка тем временем пел.
— Он не курит и не пьет, тумба-тумба.
Только девушек...
На «девушках», именно на этом красивом и возвышенном слове, в зал ресторана вошли трое мужчин с красными повязками на правых рукавах.