Санитарный день

— Вам надо с работой заканчивать, — сказала она. — А то ты от недосыпа несешь какую-то чушь. Рыжий, у него стопроцентно есть другой телефон, о котором вы не знаете. И бывает он в местах, о которых вы даже представления не имеете. Я понимаю, что вам хочется ему верить, но это добром не кончится, поверь мне. Что он сказал про майские праздники?

— Ничего, — уныло ответил Скрипач. — Сказал, что увидимся после майских. Это всё.

— Ага, то есть он собрался исчезнуть на десять дней, причем так, чтобы вы не знали, куда, с кем, и зачем, — Лийга прикрыла глаза ладонью. — Ну вы же не ромашки полевые, Скиа, вы агенты! Ну как так можно, я не понимаю!

— На самом деле нельзя, ты права, — признал очевидное Скрипач. — Но следить и подглядывать не хочется. Совершенно. И потом, мы давно не агенты, мы врачи, и мы…

— А придется, — жестко ответила Лийга. — О, вон и второй наивный на подходе, — Лийга заметила Ита. — Сейчас я ему наберу, притормози.

* * *

— Понимаешь, Лий, тут не всё так просто, — Ит сидел на заднем сиденье, с бутербродом в руке, но про бутерброд он уже забыл. — Во-первых, он единственный, кто согласился пойти сюда, за нами, при этом он знал, что шанс в принципе остаться в живых у него около нуля. А он пошел. Во-вторых, много лет он провел на Тингле, вообще без возможности выхода, и то, что он сейчас так ревностно относится к своей свободе, можно понять. В-третьих, он…

— Погоди, — перебила его Лийга. — Провел много лет на Тингле, ты сказал? Снова? Ит, мы уже давно сошлись на том, что он это сделал по собственной воле. Потому что он, как минимум, Бард, а удержать Барда вот так — это бред. Он бы ушел, если бы захотел. Но он этого не сделал. Значит, провести там такое количество времени было его решением, а не чьим-то ещё.

— Допустим, — кивнул Ит. — Хорошо, согласен. Но отправиться за нами по Сфере — это, знаешь ли, решение более чем смелое.

— Смелое, — тут же подтвердила Лийга. — Верно. Вопрос — зачем он это сделал. На самом деле. Ты можешь ответить?

— Восстановить сигнатуру? — предположил Скрипач.

— Он? — Лийга рассмеялась. — Восстановить? Да ладно. Ни в жизни не поверю.

— А во что ты можешь поверить, в таком случае? — спросил Ит.

— Вреда он вам точно не хочет, вот в это я верю, — ответила Лийга. — То есть уничтожать вас ему не нужно.

— Спасибо и на том, — вздохнул Скрипач. — А мы уж подумали…

— Не ерничай, — поморщилась Лийга. — Уничтожить сигнатуру? Тоже нет. Он, вероятно, уже понял, что это сделать невозможно.

— Так что же тогда? — спросил Ит.

— Не знаю, — покачала головой Лийга. — У него было очень много времени, чтобы продумать какой-то план, или хотя бы построить какую-то свою модель. Поэтому он здесь. А вовсе не потому, что он пришел вам на помощь. К тому же Фэб в той записи тоже дает понять, что он опасен. Очень осторожно, но всё-таки.

— Да, вот тут ты права, — признал Ит. — К сожалению, только в записи, и только намеком…

* * *

Эту запись они открыли примерно год назад, точнее, её открыл Ит, когда разбирался с очередным кластером исследований, находившемся в базе. Кластер этот был чисто теоретическим, речь в нем шла об очередной попытке расчета градуса смещения по Сфере, с учетом калибровки констант в треугольнике. Ничего интересного — бесконечные ряды цифр, формулы, обсуждение поправок и погрешностей, но… в самом конце блока находился фрагмент голосовой записи. Говорил Фэб. Говорил совсем недолго, и было непонятно, к кому именно он в этом отрывке обращается. То ли к кому-то невидимому, то ли к самому себе. «…я всегда проявлял осторожность по отношению к любым фанатично настроенным разумным, всегда пытался соблюдать дистанцию, но сейчас это сделать нереально. Он рядом, он постоянно рядом, он редко что-то проговаривает вслух, но лучше бы он совсем молчал, и не говорил ничего вовсе. Его слова о подходе и методах тогда очень сильно меня задели, и я долго думал, что есть для него подход и метод в сложившейся ситуации. Кажется, он видит не только намного больше, чем видим мы, он это делает совершенно иначе. Я бы рискнул назвать его позицию фанатичным рационализмом, как бы абсурдно это ни звучало, и мне страшно даже представить, какой метод он может избрать для доказательства своей теории. На наше счастье, у него есть только цифры и символы, потому что я не хочу даже думать, чтобы он сделал, если бы речь шла не о них. Я спрашивал его, что он пытается доказать, он объяснил, что в схеме предполагается наличие ряда новых сегментов, но, опять же, дальше теории дело не зашло. И не зайдет. Хорошо, что мы здесь, на Тингле, и в его распоряжении находится замечательная и занимательная игрушка, а именно — вычислительные мощности Адоная, и, кажется, этой игрушкой он вполне удовлетворен…»

Голос Фэба на протяжении всего этого фрагмента звучал глухо, устало, и невыразительно, запись начиналась внезапно, и столь же внезапно обрывалась. Сперва они решили, что Фэб говорит о Ри, но позднее поняли, что нет, речь шла ни о ком ином, как об Ариане. Фэб напуган, сказал тогда Ит. Он боится. Он почему-то боится, но он не дает никаких подробностей, вообще ничего. А с кем он говорит? спросила тогда Лийга. Кажется, с нами, осторожно ответил Ит, мне кажется, что он говорит с нами. Как может — потому что он явно что-то скрывает.

* * *

— Всё равно, непонятно, о чём шла речь, — заметил Скрипач. — Фэб сказал о фанатичном рационализме, но вот чего-чего, а этого мы точно не видим.

— Да, не видим, — подтвердила Лийга. — Ит, ешь. Ты долго будешь смотреть на этот несчастный бутерброд?

— А? Ой, прости, задумался, — Ит откусил от бутерброда треть. — Там же ещё этот момент… про теорию… и совершенно ничего не понятно. Не видели мы пока что никаких теорий. Он нам вообще ничего не озвучивал.

— Равно как и про сегменты, — закончил за него Скрипач. — Думается мне, что это было про ту фазу исследований, которая в кластере.

— Допустим, — сдалась Лийга. — Ладно, тут пока что всё равно ничего невозможно понять. Давайте лучше о насущном. Что мы делаем сейчас?

— Играем в шпионов, — хмыкнул Скрипач. — Будем следить. Люсю придется оставить где-то в сторонке, потому что там повсюду камеры, поэтому ставим, а дальше идем пешочком.

— Как же не хватает базы, — вздохнул Ит. — Сколько лет мы её таскали, и даже не задумывались о том, что она есть. И камеру можно вырубить, и сигнал поблизости заглушить… а теперь всё, только руками.

Ит сейчас говорил об «ансамбле», который ставился всем без исключения агентам, параллельно со знаком принадлежности — некоторое количество металлоорганических наночастиц, способных, к примеру, менять магнитный отклик, и корректировать работу техники. Многого «ансамбль», конечно, не мог, да этого от него и не требовалось — но вывести из строя следящее устройство, или временно ослепить камеру он мог запросто. Во время попытки обследоваться, ещё на яхте, они обнаружили, что следы этого комплекса в анализах крови не фиксируются. Да, «ансамбля» больше не было, кто-то неведомый не поленился, и вычистил из крови всё, что, на его взгляд, было лишним. И знаки принадлежности, и «ансамбль».

— И что мы будем делать с камерами? — поинтересовалась Лийга.

— Обходить, — вздохнул Ит. — Там, где это возможно.

— А если невозможно? — спросила Лийга.

— Тогда камушком бросим, — хмыкнул Скрипач. — Или дохлой вороной. Уж как получится.

— Где ты возьмешь дохлую ворону?

— Говорю же — как получится, — объяснил Скрипач. — Ну что ты как маленькая? Не найдем ворону, будем бросаться бутербродами.

— И даже не думай.

* * *

Против ожидания, никаких проблем со слежкой не возникло, даже наоборот, всё оказалось как-то слишком легко. Они припарковали «Чуан» рядом с дилерским центром «Таянг до», прошли через него, делая вид, что рассматривают машины (шило на мыло, ворчал Скрипач, ну и чем они принципиально отличаются от «Чуанов»?), потом поднялись на второй этаж, и очутились в почти пустом кафе для посетителей, причем окна этого кафе, панорамные, огромные, выходили ровнехонько на вход в салон, торговавший «Марлинами».

— Ворона нам не понадобится, — констатировал очевидное Скрипач. — Нужная рыба — как на ладони. Кофе кто-нибудь хочет?

— Хочет, — тут же ответила Лийга. — И руки помыть тоже хочет. Я хочет, если ты не понял.

— Кончай издеваться над языком, и иди мыть руки, — сказал Скрипач. — Тебе какой кофе?

— Латте. Который молочный, — Лийга на секунду задумалась. — И вот то пирожное ещё, с малиной.

— Эстетствуете, девушка, — Скрипач погрозил ей пальцем. — Всё, иди, мы пока место займем.