Санитарный день
Шрифт:
— Да тут пояснять нечего, — пожала плечами Дана. — Я уже всё поняла. Нашу дорогу выберет катушка. У выбора не будет логики, поэтому они не смогут нас найти.
— Думаешь? — усомнился Ит. — А если они сумеют угадать…
— Не сумеют, — отмахнулась Дана. — Я сто раз так делала.
— В смысле? — не понял Скрипач.
— Дана пряталась от мамы, в том числе, — пояснила Лийга. — Да?
— Ну да, — кивнула Дана. — Знаю, что это глупо звучит, но и в школе пряталась, и от мамы, и… неважно. Давайте просто бросим катушку, и посмотрим, что она покажет. Мы же ничего не потеряем, верно? — спросила она.
— Ну, это-то как раз верно, — согласился Скрипач. — Давай, тащи катушку, и бросим.
Он вывел визуал, переместил изображение карты на землю, на тот участок дороги, где не было травы. Дана вытащила из машины свою сумочку, достала из неё катушку черных ниток, отмотала немного, а затем подбросила катушку в воздух, над картой. Катушка
— Вот и дорога, — констатировала Дана. — Сейчас съедим макароны, выпьем кофе, и поедем.
— Ты ведь использовала этот способ там, где ты жила с кошкой, и где была Линия? — спросил Ит. Дана кивнула. — Я так и подумал. А ты знаешь, как называется это место?
— Нет, — покачала головой Дана. — Понятия не имею. А оно как-то называется?
— Да, оно называется Берег, — ответил Ит. — Пространство, в которое уходят те, кто умер не насовсем. Ну, по крайней мере, мы так считаем.
— А вы там были? — в голосе у Даны появилась любопытная нотка.
— Были, — кивнул Ит. — Жили там какое-то время. Летали на самолетах, искали ответы на какие-то вопросы… кое-что нашли.
— Я не видела там самолетов, — Дана вздохнула. — Зато там были огромные летающие рыбы. Вот их я видела. Издали. Это красиво.
— Да, там вообще красиво, — согласился Ит. — Берег милосерден, и красота — это то, что он дарит в утешение тем, кто там находится.
— Не всем, — покачала головой Дана. — И не всегда. И не всё там красивое. Линия, змеиные клубки… в них мало красоты.
— Ты видела змей?
— Конечно. И я знаю точно, что там, внутри клубка, — Дана зябко передернула плечами. — Там человек. Всегда человек, и он живой. И умирает каждую секунду, каждое мгновение, умирает, и оживает снова, а змеи кусают, кусают, кусают, кусают его, бесконечно, не давая ему даже опомниться, убивая его, раз за разом, мучительно, с дикой болью. И так с ними будет вечно. Всегда. До конца времен. С человеком и змеями. И те, которые стоят в Линии, они там тоже навсегда. Это всё заставляет задуматься, — добавила она после небольшой паузы. — Зло, оно ведь считает себя безнаказанным, когда находится здесь. Думает, что может откупиться от своих поступков чем-то. Деньгами, благотворительностью, якобы добрыми намерениями… чушь. Они обманывают сами себя, и они об этом знают. И там они тоже наказывают… сами себя. Я видела, как появился клубок, Ит. Один раз. Там есть поле, знаешь, такое огромное поле, за горами.
— Знаю, — сказал Ит. — Вот про это я отлично знаю. И наша подруга знала, она как раз оттуда пыталась уйти с Берега в первый раз.
— Вот, верно, — покивала Дана. Покивала, и погладила плюшевую кошку. — Джини не даст мне соврать. Я там… гуляла. Я люблю гулять, ты же знаешь. Гуляла и смотрела. И… он появился там. Тот человек. Или он был не человек? Не знаю точно. Какой-то… вроде всё-таки человек. Статный, крупный, в золотом костюме — правда, я никогда не видела такие костюмы, но сразу поняла, что это костюм. Он появился на поле, стал озираться, потом начал кричать что-то о том, что это безобразие, что он герой и праведник, что у него была договоренность, что ему обещали… и в это момент появились змеи. И поползли к нему. Он попытался бежать, начал орать, потом завизжал, когда его укусила первая змея… и через несколько минут по полю покатился новый клубок. Пока он был маленьким, я слышала оттуда, изнутри, его визг, словно там верещала свинья, а потом визг стало не слышно. Это было не очень красиво, Ит. Вернее, это было омерзительно. Особенно его крики, про то, что он с кем-то договорился. Там нельзя договориться. Ни с кем. Если ты сделал много зла, ты будешь сам знать, что ты сделал много зла. Слишком много зла. А договариваться там не с кем.
— Почему? — спросил Ит.
— Потому что Бог не покупается и не продается, — Дана усмехнулась. — И ни с кем не говорит. Он же внутри тебя, его нельзя обмануть. Забавно, правда?
— Не рискну назвать это забавным, но, видимо, ты права, — Ит чуть замедлил «Жулан», глянул на карту. — Интересный у тебя маршрут получился…
— Это не у меня, это у катушки, — равнодушно произнесла Дана. — Давай я позвоню Лие, Ит.
— Лийге, — поправил Ит. — Или можно называть её Лий. Против этого она не возражала.
— Ладно, давай я позвоню Лийге, и спрошу, нашли они подходящее место для привала, или нет, — сказала Дана. — С детства мечтала переночевать в спальном мешке под звездами, — призналась она. — Это, наверное, круто.
— Если бы не комары, это было бы действительно круто, — вздохнул Ит. — Хотя у нас вроде бы есть репеллент, может, и не сожрут.
До Анапы, а затем до Витязево, они добирались почти шесть дней — Скрипач сказал, что это всё в большей степени, конечно, игра, но игра необходимая. Зачем, не поняла тогда Дана, и Скрипач объяснил: когда-то,
очень и очень давно, мы попали в заложники, и жили под давлением, по сути, в плену, восемьдесят лет. И после этого, дорогая моя, у нас появилась аллергия на несвободу. На слежку. На ограничения. Ари нас сильно выбесил, поэтому мы и решили, что поедем отдыхать без надзора, и контролировать себя не позволим. К тому же нам надо очень быстро объяснить тебе множество необходимых вещей, и постараться понять, в какой стадии сейчас находится та область Стрелка, в которую мы попали.— То, есть, получается, когда вы тут оказались, Стрелок не работал, что ли? — спросила тогда Дана.
— Чёрт его знает, — покачал головой Скрипач. — Мы не можем пока что этого понять. Сейчас — мы считаем, что он работает. Но вот только как именно?
— Ты сказал, что для работы должны появиться «принцесса» и «наблюдатель», да? Ну, мы появились, — Дана задумалась. — Что должно произойти дальше?
— Дальше мы попадаем в точку начала активного периода, — ответил Скрипач. — Проблема в том, что та картина, которую мы видим, очень сильно отличается от той, которая нам знакома. Должны быть какие-то испытания, но их нет. Должны появиться Эрсай, но их тоже нет.
— И что это значит? — спросила Дана.
— Только то, что нам нужно ждать развития событий, — мрачно ответил Скрипач. — И мы понятия не имеем, каких.
Витязево всем понравилось — место оказалось уютным, не очень многолюдным, чистым, и недорогим. Сняли маленький домик на окраине поселка, разведали, где находятся пляжи (правда, оба пляжа отвергли), на третий день выяснили, что дикие пляжи закрыты по какой-то надуманной причине, но — если дать мзду, то пропустят. Скрипач разозлился, и, когда на диком пляже к ним привязались местные охранники, требующие взятку за купание, сперва набил им морды, а потом, на внушении, загнал в воду, заставил утопить форму, и отправил по домам с трусами на головах. Будут знать, суки, сказал он тогда. Зря ты это, осуждающе заметил Ит, рыжий, не нужно было так. Нет, нужно, возразил тогда Скрипач. Меня сложно разозлить, но можно. Мы ничего плохого не делаем. Костры не жжем, бычки не разбрасываем, посуду не бьем. Мы просто сидим на бережку, едим бутерброды, море не загрязняем, и никому не мешаем. Но это закон такой, заметила Лийга. Закон? переспросил Скрипач. Закон ради закона? Если кто-то разумный и не злой никому не мешает тем, что делает, а его заставляют делать что-то просто так, то я — против такого закона. Это дурь. Или что-то похуже. И эту дурь я соблюдать не буду. Закон велит мне купаться в супе из людей на общем пляже, при том, что вот он, чистый и пустой берег? Спасибо. Я обойдусь без такого закона. Это чтобы мы знали своё место, сказал тогда Дана. Просто чтобы мы знали своё место. Угу, я так и понял, покивал Скрипач. Вот только маленькая поправка: я не собака, чтобы мне кто-то это место указывал. Ари, эти два придурка, которые стали нам хамить, и все прочие. Никто больше не будет указывать мне, что делать. И к вам всем это, между прочим, тоже относится. Если хотите жить по указке, нам не по дороге.
Ит потом долго думал, почему обычно беззлобный рыжий так вышел из себя из-за пустяшного, вроде бы, происшествия, но потом понял — Скрипач, равно как и он сам, нервничает намного сильнее, чем показывает, и то, что он в тот раз так сорвался, в принципе, закономерно. Ситуация, неясная, туманная, напрягала, чем дальше, тем сильнее. И не спасало от этого напряжения, от ощущения надвигающейся тьмы — ничего. Ни спокойное, теплое море, ни пустынный участок берега, где они сидели в жару, ни чистое светлое небо над их головами. Что-то приближается, думал Ит день за днём, что-то подходит к нам всё ближе и ближе, и, кажется, дело не только и не столько в Ари, который вздумал играть с нами в агентов, то есть дело, конечно, и в Ари тоже, но то, что подходит к нам — это и есть, по сути, Стрелок. Что-то скоро произойдет, понимал Ит, и очень хочется подстелить ту самую гипотетическую соломку, но мы не понимаем, куда её класть, чтобы хоть как-то подстраховаться.
Что было с Пятым и Лином в период, который, пусть и с трудом, можно как-то соотнести с тем, в котором они оказались сейчас? Высылка, понимал Ит. Пятого и Лина отправили черти куда, в компании Эрсай, который не осознавал толком, во что ввязался; их взял в оборот какой-то мелкий конклав, которому, видимо, было неплохо заплачено, и… да, через какое-то время происходит встреча с «наблюдателем», а затем — годы мучений и тяжелейших испытаний. Верно? Верно. А здесь? Гипотетически — мы куда-то отправились. Причем сами. Мы чувствуем что-то, мы встретили более чем странного «наблюдателя», но в системе, вопреки тому, что мы о ней знаем, не появился Эрсай, и не появился тот, кто должен каким-то образом нас сейчас испытывать — Метатрон. Система работает, но она делает это иначе, каким-то непонятным способом, мы не можем предугадать её действия, а значит, не можем подстраховаться хоть как-то, хоть в чем-то. Видимо, остается только ждать…