Санкт-Петербург – история в преданиях и легендах

Сохранилась еще одна характерная легенда. Один из сторожей Петропавловской крепости был снаряжен на рынок за продуктами для заключенных. В том числе была заказана корзина яблок. Сторож приценился и, по обычаю, начал торговаться: «Что-то дорожишься ты очень, купец хороший. Не для себя ведь покупаю». – «Для кого же?» – деловито поинтересовался торговец. «Для тех, что в крепости посажены». – «А коли так, бери, милый человек, даром», – сказал он и насыпал корзину яблок с верхом.

В конце 1920-х годов на Каменном острове погиб своеобразный памятник, связанный с декабристами, – дача известного либерала, адмирала Николая Семеновича Мордвинова, кстати, единственного из членов Верховного уголовного суда, который в 1826 году отказался подписать смертный приговор декабристам. По преданию, на этой даче бывал Пушкин и часто собирались декабристы.

Следствием событий 14 декабря, среди прочего, стало создание новых государственных институтов сыска и принуждения. Вскоре после восстания на территории Новой Голландии было выделено место для строительства военной тюрьмы. В 1829 году тюрьма, построенная по проекту архитектора военного ведомства А. Е. Штауберта, была готова принять первых арестантов. Она представляла собой трехэтажное кольцеобразное в плане здание с внутренним круглым двором. Уже в процессе проектирования архитектор называл тюрьму «башней», и это название быстро разошлось по Петербургу. Вместе с тем бытовало и другое, фольклорное название – «бутылка». Если верить преданию, то выражение «лезть в бутылку», то есть вести себя дерзко, вызывающе или оказывать сопротивление, вошло в обиход в связи с появлением новой тюрьмы.

Сразу же после окончания следствия по делу декабристов, в июле 1826 года было создано печально знаменитое «Третье отделение собственной Его Императорского Величества канцелярии». Насчитывавшее в момент образования шестнадцать сотрудников, Третье отделение размещалось в несохранившемся ныне доме на Мойке. В 1838 году оно переехало на Фонтанку, 16, близ Цепного моста, отчего и получило у петербуржцев название «Дом у Цепного моста».

Первым шефом Третьего отделения был граф А. X. Бенкендорф, который, по легенде, получая эту должность из рук самого императора, попросил у него инструкций «относительно действий вверенного ему управления». В ответ государь будто бы протянул ему носовой платок со словами: «Вот моя инструкция: чем больше слез утрешь – тем лучше».

Постепенно, по мере того как расширялись функции Третьего отделения и росла потребность в его услугах, помещения дома у Цепного моста перестраивались, расширялись и благоустраивались. Флигеля приобретали глубокие подвалы, скрытые переходы и секретные помещения. Существовала даже легенда о подземном ходе, прорытом между Третьим отделением и Михайловским замком, хотя трудно было объяснить, почему именно Михайловским замком, который еще с 1801 года, сразу после насильственной смерти Павла I, потерял свое политическое значение. Вероятно, память о зловещей резиденции Павла I усиливала страх обывателей перед Третьим отделением.

Правой рукой Бенкендорфа, а по единодушному утверждению современников – головой графа, был умный и проницательный Дубельт. У Дубельта существовала весьма характерная привычка, хорошо известная в столице. Вознаграждение тайным агентам выдавалось в суммах, которые всегда были кратны трем. «В память тридцати сребреников», – пояснял будто бы граф в кругу близких друзей.

После смерти Бенкендорфа Третьим отделением руководил вспыльчивый и несдержанный Алексей Орлов. Про него в Петербурге ходили самые жуткие слухи. Опять, как и в давние времена при небезызвестном Шешковском, начали говорить о специально устроенных в кабинете Орлова креслах, по его команде опускавшихся под пол вместе с провинившимся, который тут же получал «ощутимое возмездие за свои вины». При этом, рассказывает легенда, ни исполнители, ни потерпевший не видели друг друга.

К декабрю 1825 года, когда произошло восстание, Сенатская площадь уже восьмой год представляла собой строительную площадку, в центре которой возводился Исаакиевский кафедральный собор. История этого собора восходит к эпохе Петра Великого. Как известно, он родился в день Исаакия Далматского, безвестного византийского монаха, причисленного к лику святых. В 1710 году в честь своего святого небесного покровителя Петр велел выстроить деревянную Исаакиевскую церковь. Она находилась вблизи Адмиралтейства и была, собственно, даже не церковью, а «чертежным амбаром», в восточной части которого водрузили алтарь, а над крышей возвели колокольню.

В 1717 году на берегу Невы, западнее Адмиралтейства, начали строить каменную Исаакиевскую церковь. Но грунт под фундаментом неожиданно стал оседать, и церковь пришлось срочно разобрать. В 1768 году Екатерина II, всегда считавшая себя политической и духовной наследницей Петра, начала возведение нового Исаакиевского собора по проекту Антонио Ринальди. Собор строился на новом месте, сравнительно далеко от берега. Он облицовывался олонецкими мраморами, яркий, праздничный и богатый вид которых, по мнению современников, достаточно точно характеризовал «золотой век» Екатерины. Но строительство затянулось, и к 1796 году – году смерти Екатерины – собор был возведен лишь до половины.

Павел I сразу после вступления на престол приказал передать мрамор, предназначенный для Исаакиевского собора, на строительство Михайловского замка, а собор достроить в кирпиче. Нелепый вид кирпичной кладки на мраморном основании рождал у обывателей дерзкие сравнения и опасные аналогии. В столице появилась эпиграмма, авторство которой фольклор приписывает флотскому офицеру Акимову, поплатившемуся за это жестоким наказанием плетьми и каторжными работами в Сибири:

Двух царствований памятник приличный: Низ мраморный, а верх кирпичный.

В разных вариантах, а их только в нашем собрании – шесть, петербуржцы пересказывали опасную эпиграмму, прекрасно понимая, что символизируют «низ мраморный» и «верх кирпичный». Вот, к примеру, как выглядел еще один вариант:

Сей храм докажет нам, Кто лаской, кто бичом: Он начат мрамором, Окончен кирпичом.

Кстати, когда во исполнение последнего, окончательного монферрановского проекта, уже при императоре Александре I, начали разбирать кирпичную кладку, фольклор немедленно откликнулся новой эпиграммой, в которой появился третий символ третьего царствования:

Сей храм трех царств изображенье: Гранит, кирпич и разрушенье.

В 1809 году Александр I объявил конкурс на проектирование нового Исаакиевского собора, а 26 июня 1818 года произошла его торжественная закладка. Проект создал молодой французский архитектор Огюст Монферран, приехавший в Россию за два года до этого. Храм строился так долго, как ни один собор Петербурга. В это время в столице одновременно велись три грандиозные стройки: железная дорога между Петербургом и Москвой, первый постоянный мост через Неву и Исаакиевский собор. По этому поводу салонные остряки шутили: мост через Неву мы увидим, но дети наши не увидят, железную дорогу мы не увидим, но дети наши увидят, а Исаакиевский собор не увидим ни мы, ни наши дети.

Говорили в Петербурге и о каком-то ясновидце, который предсказал будто бы, что Монферран умрет, как только достроит Исаакиевский собор. Потому-то он так долго строит, острили в столице. По преданию, в торжественный день освящения собора новый император Александр II в присутствии двора, многочисленных вельмож и приглашенных сделал будто бы замечание архитектору за «ношение усов» – привилегию, которой пользовались только военные. «Пораженный неприязненным к нему отношением императора, Монферран почувствовал себя дурно» и спустя месяц умер.