Санкт-Петербург – история в преданиях и легендах

Но существует и другое предание о неожиданной скоропостижной смерти архитектора. В скульптурном декоре Исаакиевского собора есть группа святых, наклоном головы приветствующих появление Исаакия Далматского. Среди них находится скульптурное изображение самого Монферрана с моделью собора в руках – своеобразный автограф архитектора. Во время освящения собора один из приближенных угодливо обратил внимание императора на то, что все святые преклонили головы перед Исаакием Далматским и только архитектор, преисполненный гордыни, не сделал этого. Государь ничего не ответил, однако, проходя мимо архитектора, руки ему не подал и не проронил ни слова благодарности. Тот не на шутку расстроился, ушел домой до окончания церемонии, заболел… и через месяц скончался.

Смерть Монферрана, якобы предсказанная задолго до окончания строительства и случившаяся точно в предсказанное время, повторила старый петербургский фольклорный сюжет гибели строителя, ставшего как бы жертвой собственного детища. Мы уже знаем о кончине графа Строганова по завершении строительства Казанского собора, о самоубийстве Кокоринова на чердаке Академии художеств, одним из авторов проекта которой он был. Если правда, что Павел I принимал непосредственное и активное участие в проектировании Михайловского замка, то и его трагическая гибель через сорок дней после вселения в замок становится в один ряд с этими мистическими смертями.

Жил Монферран в собственном доме на набережной Мойки среди прекрасной коллекции произведений античного искусства, собранной им в последние годы жизни. Завистники, обвиняя зодчего в финансовых злоупотреблениях при строительстве Исаакиевского собора, распространяли в городе слух, будто архитектор приобрел себе дом именно на эти деньги. Но мало ли что говорили о Монферране в столице. После открытия Александровской колонны родились слухи, будто колонна эта должна была быть вся из мрамора, да вот мрамор пошел на строительство и украшение собственного дома архитектора, а колонну пришлось якобы по этой причине сделать из гранита. Однажды император будто бы уступил недоброжелателям архитектора и велел произвести расследование, которое, впрочем, «ничего противозаконного не обнаружило». По слухам, пронесшимся тогда по столице, Николай I на это сказал: «Ну, бог с ним, с этим Монферраном, пускай себе берет сколько угодно, только бы другим не давал».

Жилище каменщика, как называл свой дом архитектор, славилось не только коллекцией, которая в Петербурге считалась второй после эрмитажной. Радушный хозяин любил гостей, но, как говорили в Петербурге, «приглашал не более девяти, по числу греческих муз, полагая, что только такое количество соответствует приятной беседе».

Появление Исаакиевского собора в ансамбле главных площадей Петербурга сразу же вызвало общественный протест, переросший в полемику, длящуюся до сих пор. Особенно острое критическое отношение собор вызывал у современников Монферрана, затем оно начало постепенно затухать, чуть ли не через сто лет неожиданно ярко вспыхнуло вновь в период пресловутой борьбы с космополитизмом и, наконец, вовсе исчезло в наши дни, когда в сотнях путеводителей, буклетов, проспектов и открыток собор предстает чуть ли не символом Петербурга, чуть ли не его архитектурной доминантой наряду с Адмиралтейством и Медным всадником, оградой Летнего сада и Стрелкой Васильевского острова. И если говорят о недостатках собора, то вскользь, мимоходом и так непропорционально мало, что это бесследно растворяется в море хвалебных эпитетов. Между тем, по мнению многих исследователей, масса собора, удручающе огромная, несоразмерная ни с человеком, ни с окружающими постройками, не может считаться признаком хорошего вкуса в городе, где именно эти качества всегда клались в основу всякого проектирования. Собор, как отмечали почти все источники до 1940-х годов, излишне тяжел и грузен в своей пышности. Как писал Вл. Михневич, он производит подавляющее и «если можно так выразиться, мистически-торжественное» впечатление. Тем не менее он поражал своими «размерами, высокохудожественными деталями, редкостью и драгоценностью употребляемых на его постройку материалов и бездной труда, положенного на сооружение этого чуда». Как рассказывает предание, один высокопоставленный сановник заметил, что если бы даже собор был весь вылит из серебра, то стоил бы не дороже, чем стоит теперь.

Видимо, не случайно мифология Исаакиевского собора со дня окончания его сорокалетнего строительства вплоть до наших дней отражает скорее негативное отношение к нему петербуржцев, нежели позитивное.

Рассказывают, как один из «шалунов» того времени, он же – один из блестящих авторов знаменитых сентенций Козьмы Пруткова, «неистощимый забавник с необычным даром имитатора» Александр Жемчужников ночью, переодевшись в мундир флигель-адъютанта, объехал всех архитекторов Петербурга с приказанием «наутро явиться во дворец ввиду того, что провалился Исаакиевский собор». А легенда о том, что Исаакиевский собор постепенно оседает под тяжестью собственного веса, жива до сих пор. Даже легенда о продаже, в связи со страшным голодом 1930-х годов, Исаакиевского собора в Америку, о чем мы будем говорить в свое время, предполагает, как это ни грустно отмечать, его исчезновение из петербургской панорамы.

Строительство собора завершилось в 1858 году, однако строительные леса с него долго не снимали. Выстроенный, как говорили, недобросовестно, он требовал постоянного ремонта и подновления. Причем, ремонт производился не за счет средств собора, но на деньги, специально отпускаемые из царской казны. Денег, похоже, не жалели, и по этому поводу в городе родилась легенда, что дом Романовых падет, как только закончится ремонт собора и с него снимут строительные леса. И действительно, леса с Исаакиевского собора впервые сняли в 1916 году, чуть ли не накануне отречения Николая II от престола и падения самодержавия в России.

Одновременно с Исаакиевским собором Монферран построил в Петербурге три значительных сооружения, каждое из которых могло бы принести архитектору не меньшую славу. Об Александровской колонне мы уже упоминали. Она была установлена в 1834 году на Дворцовой площади в память о победе в Отечественной войне 1812 года. Колонна, представляющая собой монолит красного гранита, увенчана фигурой ангела, лицо которого имеет сходство с лицом Александра I. Так распорядился, согласно легенде, Николай I, одновременно указав скульптору Орловскому, что голова змеи, попранной крестом ангела, должна иметь сходство с лицом Наполеона. Гранитный монолит был поднят и без каких-либо креплений установлен на фундамент с помощью 60 кабестанов в течение 1 часа 45 минут. В основание фундамента было забито 1250 свай и… согласно одной старинной легенде, зарыт ящик первоклассного шампанского.

В 1820 году по проекту Монферрана для князя А. Я. Лобанова-Ростовского рядом с Исаакиевским собором строится треугольное в плане здание, широко известное в Петербурге своим восьмиколонным портиком с фигурами мраморных львов, на одном из которых спасался от наводнения герой пушкинской поэмы «Медный всадник». Через какое-то время князь решил продать этот дом, но так как подходящего покупателя долго не находилось, то он решил устроить рублевую лотерею. Был выпущен миллион билетов, и только один из них – выигрышный. «За один рубль – дворец в столице», – подогревали ажиотаж маклеры. Николай I, рассказывает легенда, вызвал Лобанова-Ростовского и «гневно сказал, что не княжеское дело заниматься коммерцией». Дом был куплен в казну, и в нем разместилось военное ведомство.

Так случилось, что все основные постройки, возведенные по проектам Монферрана, сосредоточены в центре города, вблизи его основного сооружения – Исаакиевского собора. Кроме уже перечисленных, Монферран построил особняк для известного петербургского богача Демидова на Большой Морской улице. Особняк отличался изысканной и богатой внутренней отделкой, о чем долгое время судачили в столице. Однажды Демидова посетил Николай I. Как рассказывает легенда, после внимательного осмотра помещений, он ушел, бросив на ходу, что «вестибюль у Демидова отделан лучше, чем столовая в Зимнем дворце».

В 1859 году в центре Исаакиевской площади был открыт памятник Николаю I. Виртуозно гарцующий на двух задних ногах конь со всадником опирается на сложный многоярусный пьедестал, по углам которого – четыре аллегорические женские фигуры: Мудрость, Слава, Правосудие и Вера. В Петербурге бытует легенда о том, что эти фигуры, исполненные скульптором Р. К. Залеманом, будто бы имеют портретное сходство с женой и тремя дочерьми Николая. Причем, для скульптуры Мудрости с зеркалом в руке, в котором должна была отражаться Правда, позировала якобы сама императрица Александра Федоровна. Вероятно, те же верноподданнические корни имеет и другая расхожая легенда: о том, что у ангелов на фасадах Исаакиевского собора – лица членов императорской семьи.

Еще до открытия памятника Николаю I петербургские остроумцы обращали внимание обывателей на то, что памятники Петру Великому и Николаю установлены на одной оси, обращены в одну сторону, но отгорожены друг от друга Исаакиевским собором. Одно петербургское предание рассказывает, что уже на следующий день после открытия памятника на сгибе передней правой ноги коня появилась доска с яркой надписью: «Не догонишь!» А другая легенда сохранила поговорку, широко распространенную в городе: «Дурак умного догоняет, да Исаакий мешает».