Санкта-Психо

— Доброе утро. — Ян широко улыбается. — Опять забыл купить сахар.

— Песок? — мрачно осведомляется сосед. Он узнал Яна, но не дал себе труда поздороваться.

— Любой, какой есть.

Леген молча берет у него чашку и исчезает, не приглашая зайти, Но Ян все равно заходит в темную прихожую.

Холщового мешка из Санкта-Патриции, что в тот раз валялся на полу, не видно, так что Ян собирается с духом и идет в кухню.

Сваленные в мойке грязные тарелки, на полу стоят группками бутылки и жбаны, серая пленка пыли и кухонного чада на окнах.

— Я, кстати, работаю в Санкта-Патриции, — говорит он в спину старику.

Тот не реагирует. Нашел наконец банку с сахаром и собирается отсыпать в чашечку.

— Вы ведь тоже там работаете?

Леген молчит, но Ян заметил короткий кивок. Или показалось? На всякий случай он продолжает:

— В прачечной, да?

На этот раз кивок более определенный.

— И давно?

— Двадцать восемь лет. И семь месяцев.

— Вот это да… Но теперь-то вы на пенсии?

— А то. Теперь делаю вино.

Вот зачем бутылки, жбаны и канистрочки… Запах, ударивший ему в нос на пороге, шел не от Легена, а от этих плохо отмытых емкостей.

— И… — Он думает, как бы понейтральнее сформулировать вопрос. — Вот это да! Двадцать восемь лет! Вы, наверное, помните каждый закоулок в клинике.

— Кое-что помню.

— Эта клиника, как старинный замок… Тайные подземные ходы и все такое, да? — Ян улыбается. То ли вопрос, то ли шутка. Понимай как хочешь.

Леген отставляет банку с сахаром и внимательно смотрит на Яна.

— Хотелось бы послушать рассказы про Санкта-Патрицию… — осторожно делает Ян следующий шаг.

— Это еще зачем?

— Я же работаю там… любопытно. Никогда, например, не бывал в отделениях. Палаты и все такое.

— Не бывал? А где же ты работаешь?

Ничего подходящего не приходит в голову, поэтому Ян говорит правду:

— В подготовительной школе.

— Какой школе? Нет у них никакой школы.

— Теперь есть. Для детей больных… ну, тех, кто лежит в больнице.

— Вон оно что… — Леген явно удивлен. Это для него новость. — Ну ладно. Сотня.

— Какая сотня? Детей гораздо меньше.

— Сто спенн. И я тебе все расскажу. Еще и вина получишь в придачу.

Ян согласен.

— Рассказывайте, — говорит он. — Деньги я принесу потом.

Старик тяжело опускается на стул и некоторое время молчит.

— Никаких тайных ходов там нет. Я, во всяком случае, не видел… а вот что есть, то есть…

Он ворошит газеты и квитанции на столе, извлекает карандаш и какой-то рекламный листок с чистой обратной стороной и начинает рисовать квадраты и прямоугольники.

— Это что?

— Прачечная. — Леген рисует стрелку. — Идешь в сушилку… ну, сушильную комнату. Там здоровенная дверь… идешь и идешь… но туда тебе не надо. Есть еще одна дверь, направо. На склад… — Он обводит один из прямоугольников с таким нажимом, что карандаш ломается. — И вот тут-то и можно подняться наверх.

— Лестница?

— Не-е. Не лестница. Старый лифт. Идет прямо в отделения. Но про него мало кто помнит.

Ян рассматривает небрежный рисунок со следами жира от рук Легена.

— В прачечной люди… и охранники.

— Только не по воскресеньям. По праздникам в прачечной никого нет. Тихо и пусто. Можно кататься вверх и вниз сколько душе угодно.

И Леген в первый раз за все время разговора смотрит Яну в глаза. Внезапно Ян понимает, что это именно он, Леген, катался на этом лифте «сколько душе угодно». И еще он понимает, что между ним и этим неопрятным стариком возникло своего рода взаимопонимание. Двадцать восемь лет в Санкта-Психо. За такой срок можно выучить все двери, все коридоры и тупики… каждый квадратный сантиметр.

И наверняка он встречался со многими пациентами. Видел, говорил, думал об их судьбах.

— А вы пользовались лифтом?

— Иногда.

— По воскресеньям?

— Иногда.

— Встречались с кем-то?

Леген кивает. По лицу его видно: он очень хорошо помнит эти встречи.

— Женщина?

Леген опять кивает, на этот раз медленно и печально.

— Очень красивая. Красавица, можно сказать… Но в душе у нее был ад.

Больше вопросов Ян не задает.

«Рысь»

Женщина-инспектор как уставилась на Яна своими ярко-зелеными глазами, так и не отводила взгляд за все время разговора. Она сидела за столом Нины Гундоттер, и вид у нее был такой, будто это не Нина, а она заведует садиком.

— Вы кого-то видели в лесу?

— Вы имеете в виду — кого-то из взрослых?

— Детей, взрослых… кого угодно. Помимо вашей группы — вас, вашей напарницы и детей.

Ян, честно глядя ей в глаза, сделал вид, что пытается припомнить. Конечно, можно было бы придумать… какая-то тень, мелькнувшая в ельнике, кто-то проводил детей жадным взглядом… но ведь речь идет о похищении, и он не хотел, чтобы его имя связывали с каким-то выдуманным им же самим похитителем.

— Я никого не видел… но слышал что-то. Какие-то звуки.

— Звуки?

Зачем он это ляпнул? Никаких звуков он, конечно, не слышал, но теперь ничего не остается, как продолжать.

— Да… хруст веток, будто кто-то зашевелился в ельнике. Я решил, что это зверь.

— Какой зверь?

— Не знаю… я его не видел. Косуля. Или лось.

— Одним словом, какой-то крупный зверь?

— Именно так, крупный зверь. Но не хищник.

Ее зеленые глаза округлились.

— Хищник? В каком смысле — хищник?

— Есть же у нас хищники в лесах. Их так не увидишь, они сторонятся людей, но есть же и рыси, и медведи, и волки… нет, волки вряд ли, у нас на юге волки вряд ли…

Ян почувствовал, что его понесло, что он болтает только ради того, чтобы скрыть страх. Закрыл рот и виновато улыбнулся.

Вопросов больше не было.

— Спасибо. — Зеленоглазая инспекторша пометила что-то в блокноте.

Ян поднялся:

— А лес прочесывать продолжим?

— Пока нет. Вертолетное наблюдение и точечные операции.