Санькя

–  Нет. Вон "пэпсы" отведут их на площадь. Мы еще покатаемся по дворам.

Спецназовцы загрузились, и ПАЗик, резко взяв с места, уехал.

Веню подняли за шиворот. Сашу и Лешу попросили сделать шаг назад. "Еще шаг назад". Трамвай заскрипел и тронулся.

Саша, щурясь от легкого головокруженья, смотрел на небо.

Вене и Лешке защелкнули за спиной наручники.

–  Руки назад!
– приказали Саше. Холодное сжало кисти.

Они пошли по улице вниз, подгоняемые тычками и матом милиционеров. Иногда злобно подлаивала овчарка.

Веня беспрестанно поднимал голову и с влажным сипом вдыхал через нос, пытаясь остановить текущую из расквашенных ноздрей кровь.

Саша с интересом разглядывал содеянное им и его товарищами.

Улицу разворошили, словно кулек с подарками.

Несколько сорванных и истоптанных трехцветных флагов лежало на асфальте. Дорога была густо усыпана стеклом, иногда цветами, а также всякой вывороченной из мусорных урн дрянью - и создавалось ощущение, будто на улицу выпал дождь из стеклянной крупы, мусора и цветочных лепестков.

Кое-где валялись стулья, встретилась цепь оградки.

Все фонари были разбиты.

"Яну поймали", - вдруг угадал Саша, увидев на асфальте оторванный, распустивший нитки, отороченный мехом капюшон. "Капюшон Яны. Ее поймали за капюшон".

Иногда навстречу шли люди, с интересом, а некоторые и со злобой, разглядывавшие задержанных.

"В плен взяли… - подумал Саша иронично.
– Меня взяли в плен… И могут посадить", - завершил он свою мысль уже всерьез.

Сгоревшую машину было видно издалека. Около уже суетились пожарные. Из шлангов била вода, от машины валил тягучий дым.

–  Нет, ну на хер вы это сделали?
– все не унимался один из милиционеров, самый грузный и говорящий с одышкой.
– На хер? Вы это строили, чтобы ломать?

Никто не спешил ему ответить.

Леша спокойно смотрел вперед, и на лице его читалось, что он не считает нужным разговаривать с вопрошающим.

Саша мог бы ответить, но саднела разбитая губа, и он непрестанно слизывал кровь.

Вене, похоже, даже его разбитый нос был нипочем, и он, хлюпая, спросил:

–  Чего строили?

–  Вот это все вы строили?

–  А кто это строил?
– переспросил Веня, словно это его всерьез взволновало. Здесь прямо в лицо Вене наехала камера, и милиционер матерно прогнал тележурналистов.

–  Слышь, расстегни меня, кровь хоть вытру, - воспользовался ситуацией Веня.
– А то вас вздрючат за избиение подростка. У меня нос сломался. Я на вас заяву напишу.

–  Да мне плевать на твою заяву, понял?
– сразу взвился милиционер.
– Пиши, мне все равно. Я тебе еще жопу напорю в отделе.

Веня громко хмыкнул, харкнул красным и примолк.

Пацанву "Союза созидающих" выводили из подворотен - когда по три-четыре человека, а когда сразу по десятку.

Почти все пойманные были биты, несли красные, кровавые синяки, быстро заплывающие глаза, расплющенные носы и разбитые губы.

Пацаненок лет четырнадцати, весь бледный, с дрожащими скулами, на подгибающихся ногах ужаснул густым, грязно-кровавым сгустком на затылке. Его поддерживали за руки.

На многих была разорвана одежда. Виднелись юношеские, худые тела.

Саша знал их всех - если не по имени, то в лицо.

Кто-то пытался перешучиваться, но милиционеры истошно орали, требуя закрыть рты.

Вскоре "пленных" собралась целая толпа, человек в шестьдесят - семьдесят.

Большинство были без наручников.

–  Давай-ка со своих тоже снимем "браслеты", - сказал напарникам милиционер с одышкой. Он был старшим в наряде.

–  Зачем?
– спросил один из напарников.

–  Надо.

Напарник недоуменно пожал плечами, и старшему пришлось пояснить:

–  Их били «космонавты», а сдавать в отдел нам. Вон у этого, может, нос сломан - потом отписываться за него. На хер не нужно. Понял? Доведем до площади и - до свидания.

Сашу, Лешку и Веню выдернули из создавшейся толпы, чтобы снять с них наручники. Долго возились, не попадая ключами, тихо матерились при этом. Саша облизывал губу. Веня никак не мог успокоить кровь, она насохла у него на бороде черной коркой. Лешка внимательно оглядывался и заметно мешал снимать с него наручники, перетаптываясь и отдергивая руки.

–  Бля, стой спокойно!
– заорали на него. Лешка застыл.

–  Вперед! Бегом!
– скомандовали им.

Ребята потопали легкой трусцой к своим, идущим впереди, метрах в тридцати - сорока. Задержанных плотно окружали люди в армяках и фуражках.

–  Надо валить, - сказал Лешка негромко, едва они отделились от "пэпсов", убирающих наручники в кармашки на поясах.

–  Попробуем, - ответил Веня.

–  Погнали, - сказал Саня, и они, словно так и надо, словно по делу, легкие и свободные, нырнули в ближайший проулок, на полпути к плененным, согнанным в строй.

Набирая ход, Саша испытал такое чувство, словно его высоко-высоко подняли на качелях, и - отпустили.

Мелькнула близко трава (едва не упал, толкнулся по-обезьяньи руками, ободрав ладони о щебень, что за щебень, откуда?), окно, другое окно (дом раскачивался), коляска, женщина, ее везущая (шарахнувшаяся от сохло-кровавой рожи Вени), заворачивающая за угол, уезжающая из двора патрульная машина милиции ("…Не заметили? Могли бы прямо на них… выскочить…"), скамейка (почему-то поперек дороги), забор ("Не возьму - высокий…") Ежесекундно казалось, что сейчас, вот сейчас движущая сила качелей достигнет своей высоты, и его кто-то схватит за шею и потянет назад, неудержимо.

Саша спрыгнул с забора и упал, перекувырнувшись…

"Действительно, очень высоко, как же я влез…"

Рядом грохнулся, почему-то на четвереньки, Веня, с черной, растрескавшейся, кровавой бородой, и лишь Рогов встал на ноги, присев и тут же выпрямившись. Рогов схватил Веню за шиворот, тот толкнулся ногами, и встал, и побежал.

Сипя и задыхаясь, истекая длинной, тягучей, горько-сладкой слюной, они неслись по дворам, пока не обессилели и не спрятались, совершенно ошалевшие, в подъезде "хрущевки".