Сансиро

— Да, в ибсеновских пьесах упоминаются примерно такие же устройства, как в лаборатории Нономии-кун, только весьма сомнительно, чтобы работающие возле них люди, подобно световым лучам, следовали законам природы, — вмешался в разговор критик в полосатом хаори.

Профессор Хирота поставил проблему несколько шире.

— Возможно, всё это так, — сказал он, — но вот что, мне кажется, следует помнить, когда речь идёт о человеке. В определённых условиях человек может и вправе действовать вразрез с установленными правилами. Но, как ни удивительно, человек, подобно световому лучу, следует механическим законам, отчего и возникают подчас самые нелепые заблуждения. Хочешь кого-нибудь рассердить, а он смеётся, хочешь рассмешить, а он сердится. Словом, всё наоборот. И всё же человек — это человек!

— Выходит, какой бы поступок ни совершил тот или иной человек в тех или иных условиях, всё объясняется природой? — спросил писатель.

— Да, да, — откликнулся Хирота. — Каким бы мы ни изобразили человека, хоть один похожий на него непременно найдётся. В самом деле, совершенно невозможно представить себе человека, совершившего нечеловеческий поступок. Просто зачастую не хватает мастерства изобразить истинного человека.

Писатель промолчал.

— Некоторые физики, собственно, тоже натуралисты, — снова заговорил доктор наук. — Галилей, например, обнаружил, что время качания висячей лампы в храме всегда одинаково, независимо от его амплитуды; Ньютон открыл, что яблоко падает благодаря силе притяжения.

— Таких натуралистов и в литературе предостаточно, — сказал Нономия обратился к Харагути. — Скажите, Харагути-сан, а в живописи тоже есть натуралистическое направление?

— Разумеется, есть. Существует некий Курбе [54] . Страшная личность. Verite vraie [55] . Ничего не признаёт, кроме фактов. Хорошо, что он не очень популярен, просто считается представителем одного из направлений. Вероятно, и в литературе есть свои Моро [56] и Шаванны [57] , не так ли? — спросил он у писателя, сидящего рядом.

54

Курбе Гюстав (1819–1877) — французский художник-реалист, участник Парижской коммуны.

55

Сама истина (франц.).

56

Моро Гюстав (1820–1898) — французский художник.

57

Шаванн Пьер (1824–1898) — французский художник.

— Вероятно, — ответил писатель.

Речей в конце обеда никто не произносил, если не считать Харагути, который в пух и прах разругал статую на Кудане [58] . Он сказал, что от таких памятников один вред, куда приятнее смотреть на статую красивой гейши. От Ёдзиро Сансиро узнал, что Харагути терпеть не может ваятеля статуи на Кудане.

Уже взошла луна, когда Сансиро и Ёдзиро вышли на улицу. Ночь выдалась ясная и прохладная.

— Хотелось бы знать, — сказал Ёдзиро, — понравился ли Хирота-сэнсэй доктору Сёдзи.

58

Речь идёт о бронзовом памятнике видному деятелю буржуазной революции Мэйдзи Омура Масудзиро, сооружённом на территории храма Ясукуни.

— Думаю, что понравился, — ответил Сансиро.

Ёдзиро остановился около водоразборной колонки и стал рассказывать, как нынешним летом обливался здесь водой, когда, изнывая от жары, вышел ночью прогуляться и, удирая от полицейского, взбежал на холм. Они постояли на Сурибатияме, полюбовались луной.

На обратном пути Ёдзиро вдруг стал извиняться, что до сих пор не вернул Сансиро денег. Но Сансиро уже почти забыл об этом и извинений Ёдзиро не принял всерьёз, тем более что не рассчитывал получить от него эти деньги. Ёдзиро, кстати, и не обещал их вернуть, а лишь пространно объяснил обстоятельства, мешающие ему сделать это. Сансиро не столько слушал, что говорит Ёдзиро, сколько следил за тем, как он говорит… Ёдзиро рассказывал об одном своём знакомом, который решил покончить с собой из-за несчастной любви, но не знал, как это сделать. Топиться в море, броситься в кратер вулкана, повеситься — все эти способы казались ему неподходящими. Тогда он купил пистолет, но, как только собрался пустить себе пулю в лоб, к нему зашёл приятель просить взаймы. Денег не было, но приятель так умолял его выручить, что вместо денег пришлось отдать пистолет. Приятель заложил его в ломбард, а когда выкупил и отнёс по назначению, знакомый Ёдзиро уже раздумал стреляться и таким образом был спасён.

— Видишь, какие вещи случаются на свете, — заключил Ёдзиро. Сансиро смеялся. Рассказ друга показался ему забавным, хотя теперь он уже наверняка знал, что долг Ёдзиро ему не вернёт. Когда же Ёдзиро строго заметил: «Нечего смеяться», — Сансиро стало ещё смешнее.

— Чем хохотать, лучше бы вспомнил, что благодаря мне ты смог занять деньги у Минэко-сан!

— Что же из этого следует? — уже серьёзно спросил Сансиро.

— Что следует?! Послушай, ты ведь любишь эту девушку!

Всё этот Ёдзиро знает. Сансиро хмыкнул и снова устремил взор на далёкую луну, мимо которой проплыло белое облако.

— Ты вернул долг?

— Пока нет!

— И не надо.

Сансиро ничего не ответил, а про себя подумал: «Какую-то чепуху мелет». У него и в мыслях не было не возвращать долга. Двадцать иен он уплатил за квартиру, а оставшиеся десять собирался на другой же день отнести Минэко. Но потом передумал, решив, что это может обидеть девушку, которая дала ему деньги с самыми добрыми намерениями. А потом, в минуту слабости, разменял эти десять иен. Из них, говоря по совести, он и уплатил за участие в нынешнем обеде. В результате осталось каких-то две-три иены, на которые Сансиро собирался купить тёплую рубашку.

Потеряв надежду получить с Ёдзиро долг, Сансиро написал домой письмо с просьбой выслать ему дополнительно тридцать иен. Денег на учёбу ему хватало, и он не знал, на что ещё попросить, а поскольку лгать не умел, пришлось сказать правду, что дал взаймы другу, потерявшему деньги.

«Пожалуйста, пришлите», — написал Сансиро, но ответа пока не было. «Может, сегодня вечером придёт». И Сансиро поспешил домой. Так и есть — на столе лежал конверт, надписанный матерью. К удивлению Сансиро, на нём была всего одна трехсэновая марка, хотя обычно письма от матери приходили заказные. К тому же письмо оказалось предельно коротким. Несвойственным матери сухим тоном была изложена лишь суть дела: «Деньги отправила Нономии-сан, у него и возьмёшь». И всё. Больше ни слова. Сансиро постелил и лёг.

К Нономии Сансиро не пошёл ни на другой, ни на третий день. От Нономии тоже никаких вестей не было. Чуть ли не через неделю он прислал служанку своей квартирной хозяйки с запиской: «Получил от вашей матушки то, что вы просили, зайдите». В перерыве между лекциями Сансиро спустился в уже знакомый ему подвал естественного факультета. Он собирался переброситься с Нономией несколькими словами и заодно взять у него деньги, но это оказалось не так просто. В комнате, которой летом единолично владел Нономия, теперь сидели несколько студентов и ещё два-три человека солидного вида с усиками. Все они самозабвенно занимались своими исследованиями, отрешившись от солнечного мира где-то там, в вышине. Сосредоточеннее всех казался Нономия. Заметив Сансиро, заглянувшего в комнату, он подошёл к нему и сказал:

— Вам из дому пришли деньги, но сегодня я их с собой не взял, так что придётся вам зайти за ними ко мне домой. Заодно и поговорим.

Сансиро кивнул и попросил разрешения зайти нынче же вечером. Подумав, Нономия согласился, и на этом они распрощались. Какие упорные и настойчивые люди, эти естественники, с восхищением думал Сансиро, выходя из подвала на свет. Он успел заметить, что коробка из-под маринованных овощей и подзорная труба стояли на том же месте и в том же положении, что и летом.

Когда на лекции Сансиро обо всём рассказал Ёдзиро, тот посмотрел на него, словно на чудака, и сказал:

— Говорил я тебе, держи у себя эти деньги, не отдавай, так нет — не послушался, только зря потревожил старуху. Попадёт тебе от Сохати-сан. Ничего глупее и не придумаешь.

Ёдзиро говорил с таким видом, словно не он занимал у Сансиро деньги. Да и Сансиро как-то забыл об этом и без тени упрёка ответил:

— Я хочу вернуть деньги, вот и написал домой.

— Мало ли что ты хочешь, зато она не хочет.