Саня Дырочкин — человек общественный

Мы знали, что «берёзовой кашей» называют серьёзную взбучку. И Севка, мне кажется, в ту трагическую минуту готов был принять любое тяжёлое наказание.

— Вы ушли, — пытался объяснить Севка, — а Федя Поликарпов захотел ещё стакан чая… Я положил в кассу три копейки… Все видели. И нажал кнопку. А чек сдал в раздаточное окошко… Я был ответственным за сегодняшний завтрак. Я старался.

— Но разве ты знал, на какую нажимать кнопку?! Ты что, учился на кассиршу?! — кричала кассирша.

— Нет, не учился, — тихонько пробормотал Севка. — Но я нажал всего один раз, а выбилась тыща…

Галина Ивановна сурово глядела на Байкина.

— Какое легкомыслие, Сева! — воскликнула она. — Нет, не легкомыслие даже, а больше!

Екатерина Семёновна подхватила:

— Вот-вот! Сегодня ты, мальчик, выбил тыщу стаканов чая, завтра выбьешь десять тысяч тарелок супа, а послезавтра — сто тысяч порций мяса! А деньги? А недостача?!

Я подумал: ну и денёк! Сначала владелец машины, потом ограбленная Севкой касса! Нужно быть осторожнее с полезными делами.

— Простите меня, Екатерина Семёновна! — извинялся Байкин. — Я больше никогда не буду кассиршей!

Но Екатерина Семёновна не собиралась прощать Севку. Она, уходя, так сильно хлопнула дверью, что на пол повалились все орфограммы.

После уроков я попросил звёздочку задержаться, обсудить Севкин поступок.

— Товарищи! — начал я грустно. — Сегодня Байкин едва не ограбил кассиршу на девятьсот девяносто девять стаканов чаю, что равняется в сумме двадцати девяти рублям девяносто семи копейкам.

Севка украдкой глотал слёзы.

— Но я же хотел как лучше! — воскликнул он. — Ты, Саня, знаешь!

— Знаю, — подтвердил я, очень жалея Севку. — Но что делать, если преступление всё-таки было.

— Было, — уныло кивнул Севка.

— Нужно придумать Севке исправительно-трудовые работы, — сказал Фешин. — Пусть делами доказывает, что он хороший.

Люська повела плечами:

— Мы для себя-то работу не можем придумать, а здесь — преступник.

— Что значит «не можем»?! А перевод стариков через дорогу?! — напомнила Майка.

— Ему недостаточно перевода, — усомнилась Люська. Ей явно хотелось усилить наказание Севке.

— Смотря как он будет стараться, — вступился я за друга.

— Что есть силы, Саня! — выкрикнул Севка.

Встречу назначили на четыре. Решили, что вся звёздочка, кроме Майки и Татки (они сегодня заняты переноской виолончели) выйдет к магазину «Юбилей».

Проголосовали единодушно, но Поликарпов почему-то так и не опустил руку.

— Что, Федя? — спросил я.

— Я не смогу сегодня, — сказал Поликарпов. — Мне нужно сходить за сестрёнкой в садик, потом ещё мама просила купить хлеба, картошки и мыла. — И Федя вынул из кармана рубль и показал ребятам.

Молчание было долгим.

— Что-то маловато денег на такую уйму товаров! — усомнился Фешин, хотя сам, как известно, никогда не ходил за картошкой.

— Столько и стоит! — сказал Федя.

Все поглядели на Люську: что-что, а цены-то она хорошо знала!

Люська кивнула.

— Если Федя не может, — явно обрадовался Севка, — то я готов за него поработать, буду переводить за двоих.

— Запросто! — поддержал я друга.

Было приятно, что Севка от пережитого горя стал много добрее.

Но Федя продолжал нам не верить… «Трудно ему живётся, — думал я, возвращаясь домой. — Пора бы с ним поговорить обо всём откровенно…»

* * *

К «Юбилею» я пришёл последним. И Люська, конечно же, упрекнула меня:

— Уже час здесь толкаюсь. Обошла магазин двадцать четыре раза, не знала, что и подумать…

Она вынула из кармана блокнот и показала запись: «Дефицит на сегодня».

— Выписала стоимость, размеры, импорт… Нужно чётко знать, что рекомендуешь пешеходам.

— А если пешеходу ничего не нужно? — спросил я.

Учительская строгость появилась на Люськином лице.

— Всем обязательно что-нибудь нужно, — сурово заметила она. — К примеру, я только что выяснила, что на прилавках вот-вот появятся вьетнамские будды, пятьдесят ре штука…

— Будды? — переспросил Севка, старательно записывая каждое Люськино слово. Можно было понять, отчего так старается Байкин.

— А с чем их едят, ты не скажешь? — осторожно спросил он.

Люська расхохоталась.

— Темнота! Будда — это же статуэтка, деревянный божок, для уюта прекрасная вещь. Были бы у меня деньги, я бы и сама не отказалась от будды.

— А что-нибудь подешевле? — робко выяснял Севка. — Возможно, не у каждой старушки имеются такие деньги.

— Тогда можешь посоветовать… заколки. — Люська перевернула страничку в своём блокноте. — Рубль пятьдесят штука. Их днём с огнём не сыщешь…

— Но зачем же старикам заколки? — поразился я.

Люська нас пожалела:

— А если старушке под сорок?! Она же моментально поскачет в отдел мелкой галантереи, произнести не успеешь.

— Мне кажется, люди сами знают, что им нужнее в «Юбилее». Может, ограничимся переводом через дорогу? — сказал я.

Мои слова огорчили Люську:

— Но где же я смогу применить свои знания?!

Что верно, то верно!

— Если хочешь, рекламируй, — подумав, сказал я. — В конце концов, реклама — добровольное дело.

— Факт, — обрадовался Севка. — И я бы мог постараться: почему не сказать людям два-три полезных для них слова?!

— Ты умнеешь на глазах, Байкин! — поддержала моего друга Люська.

* * *

Удалова заняла пост в нескольких шагах от нас с Севкой — в помощниках она не нуждалась.

Заранее договорились как бы случайно подходить к пожилым людям.

Севка предложил немного потренироваться. Я должен был сыграть для него старушку.

— Позвольте, бабушка, помочь вам на этом опаснейшем переходе, — вкрадчиво и предельно вежливо обращался ко мне Байкин. — Поглядите, какой сумасшедший транспорт! Можно мгновенно оказаться под колёсами.