Саня Дырочкин — человек семейный

Я неожиданно вспомнил, что назначен санитаром и мне пора бы сходить к Люське. Я взял йод из аптечки, бинты, градусник, баночку валидола и грелку. Потом нашёл чистую тетрадь в косую линейку, надписал: «История болезни», а ниже — «Удалова Людмила». Положил в портфель, но подумал и дописал диагноз: «Головокружение на уроке».

Дверь открыл Люськин папа.

— Ты к кому, мальчик? — спросил папа.

— К Удаловой Людмиле. Я санитар. И пришёл ее проведать. И даже полечить, если нужно.

Брови у папы поднялись, на лбу возникли морщинки.

— Не понял, — сказал папа. — А кто заболел в вашем классе? Ты?

Я засмеялся:

— Заболела Люся. Ваша дочь. У неё началось головокружение на уроке, когда Галина Ивановна вызвала её решать задачу…

— Ага, — понял папа и отступил, дал зайти мне в квартиру. — Она задачу решила?

— Нет, конечно. Я же сказал, она заболела.

— Так, так, — сказал папа.

Что-то он долго думал.

— Так, так, — повторил он снова. — Спасибо, мальчик. Люси нет, но мы разберёмся…

— Пожалуйста, разберитесь, — попросил я. — А то я отвечаю за всю колонку. Можете дать ей лекарства. У меня есть валидол…

Совещание у нас в доме было в полном разгаре. Про Мотьку, видно, забыли — она спала на кухне.

— Неправильно мы работаем, товарищи, — говорила тётя Таля. — Снимаем случайные кадры. Нам нужен киносценарий, как всем настоящим киностудиям. Одна грандиозная мысль у меня есть. Нужно снять фильм про уличное движение.

— Я давно мечтаю снять такую картину, — сразу же заявил майор. — Но сюжет?

— Это очень просто… — объявила она. — …Жила-была девочка на нашей, предположим, улице. И у неё была красная шапочка…

— Это что-то новое, — сказал Решетилов.

— Но кроме того, у девочки была бабушка, с которой девочка выходила гулять.

Тётя Таля осмотрела присутствующих и многозначительно улыбнулась.

— …И вот однажды бабушка села на скамейку и уснула. А Красная Шапочка принялась играть с мячиком… И так играла она, пока мячик не выкатился на дорогу… Девочка бросилась за ним… И тут…

— Серый Волк?! — ахнул Решетилов.

— Нет, — остановила его тётя Таля. — Волка нам не достать. Лучше — машина. Грузовик.

Наступило молчание.

— Ну вы и талантище, Таля! — воскликнул наконец Решетилов. — Фильм мы покажем в ГАИ, а потом начнём его крутить во всех школах. Пускай дети и бабушки учатся переходить дорогу, правда, Боря?

Все повернулись к папе. Мне показалось, что папа по-прежнему грустный. Что-то ему не нравилось в предложении тёти Тали. И всё же папа сказал:

— Если вам нравится этот сценарий, то я возражать не стану.

Удача! На скамеечке дремала старая бабушка, а девочка в красной шапочке сидела в песочнице и делала куличики. Мячик большой, разноцветный лежал тут же.

— Начнём съёмки, — шёпотом скомандовал майор Решетилов, точно боялся разбудить бабушку. — Вы, Таля, снимайте внучку и мячик и бабушку. Я буду организовывать толпу. А ты, Борис, смотри, как это у нас получается…

И Решетилов разъяснил задачу:

— Идея такая: люди идут по своим делам, кто в магазин, кто — на работу, а бабушка тем временем безответственно дремлет, не думая, что внучка её без присмотра.

Виталия Витальевна тут же пошла к песочнице, а Решетилов — на тротуар. Мы видели, как он останавливал прохожих.

— Гражданин, задержитесь! — уговаривал Решетилов. — Пожертвуйте пять минут ради искусства.

Высокий человек в шляпе замахал руками, ему, видимо, некогда было играть в кинокартине.

— Нет, нет, — в микрофон кричал ему Решетилов. — Задержитесь. Я вас призываю!

Он отскочил, поднял киноаппарат к глазам — камера затарахтела.

И вдруг человек перестал возмущаться и бросился наискосок.

Он бежал в сторону спящей бабушки и её внучки.

— Стой! Снимать буду! — кричал Решетилов.

Девочка, которая в это время сидела в песочнице, испуганно вскочила, схватила мячик и кинулась от гражданина на дорогу. Мячик выпал. Он катился всё быстрее и быстрее.

— Машина! Машина! — с ужасом закричали люди.

…Грузовик на полной скорости мчался по проспекту. Он был огромен. Дым валил из-под его колёс, чёрная полоса стелилась сзади.

Шофёр включил сигнал. Длинный гудок прорезал тишину.

Девочка глядела на грузовик и словно окаменела.

Я невольно поискал папу глазами. Папа глядел на грузовик и на девочку одновременно.

И вдруг я всё понял. Папа слегка пригнулся. Наверное, так бывало, когда папа держал штурвал самолёта, выполняя самые сложные фигуры высшего пилотажа.

Женщины закрыли лица руками. Что-то тяжёлое жикнуло мимо. Тормоза заскрипели по асфальту.

Когда я открыл глаза, папа стоял на дороге, крепко прижимая девочку. Грузовика не было. Я поглядел правее — грузовик стоял далеко, из его кабины медленно вылезал водитель. Люди молчали. Шофёр подошёл к папе и протянул ему руку.

— Спасибо, — тихо сказал шофёр. — Вы спасли ребёнка. Вы и меня спасли, дорогой товарищ…

И тут толпа вздрогнула и побежала к машине.

— Ура! — кричали люди, и каждый старался пожать папе руку. Последними, кто к нему прорвался, были инженер-майор Решетилов да тётя Таля.

— Боря! Боря! — бормотала она, точно ещё не была уверена, что всё кончилось благополучно. — Я горжусь вами!.. — И она заплакала.

Люди начали расходиться. Даже Решетилов и тётя Таля не захотели больше снимать фильм.

Мы остались одни: я, папа и Мотька.

Перешли дорогу. Оказались на пустыре. Впереди на кочке лежала смятая консервная банка. Мы заметили её одновременно. Переглянулись. И наперегонки бросились к ней.

Папа подлетел первым и что есть силы ударил по банке ботинком. Банка взлетела в воздух — теперь мы мчались за ней все трое.

— Мазила! — хохотал папа. — Футбол — это тебе не стихи писать! Тут думать нужно!

Мне хотелось хоть разик догнать его, но банка всё ускользала из-под самого моего носа. Вскоре я окончательно выдохся и упал в траву. Папа остановился, заставил меня встать.