Сапер. Том II

Когда пришли в общежитие и поднялись на третий этаж, сердце выдало пулеметную дробь. Прям как у пацана вспотели ладони. Зашли в комнату — она показалась маленькой. Метров двадцать с небольшим. Четыре аккуратно заправленные кровати, два письменных стола, вещи висят на стенах, на крючках. Сюда бы шкафы, но куда их поставить?

Я под благодарные поцелуи подарил Вере платок, отдал на ревизию вещмешок. Ну, и тулупчик пришелся почти впору! Чуть широковат в плечах, но это не страшно.

— Ой, яблоки!

Мне кажется, жена антоновкам обрадовалась даже больше, чем бисквиту и платку.

Пока Вера накрывала на стол, я вышел в коридор, проинспектировал места, так сказать, общего пользования. Чистенько, но бедно.

Иду по коридору, слышу из-за одной двери: “Объясните мне!”. И потом снова то же самое. И еще не раз. Да голос противный, въедливый.

Вернувшись в комнату, спрашиваю:

— Кто это там у вас всё требует, чтобы кто-то что-то объяснил?

— А, так это новенькая наша, Елена Николаевна, — засмеялась Вера. — Недавно в начальницы мелкие вырвалась, так теперь вырабатывает командный голос. Сядет на стул, скорчит рожу, будто только что кусок дерьма съела, и заводит своё “Объясните мне!”. Так, не отвлекайся, я уже на стол накрыла!

Я быстро оценил сервировку и тут же впился губами в шею жены. Наслаждаясь таким знакомым запахом, нащупав на талии поясок, развязал его и, расстегнув пуговицы платья, покрыл поцелуями плечи и грудь.

Вера охнула, тоже принялась меня целовать. До ужина дошли только спустя час.

*****

Уезжал со слезами. Утром Вера вскочила ни свет ни заря, начала готовить завтрак. А в глазах уже мокрота. Раньше такого за ней не замечал.

Успокоил как мог, оставил деньги, что выручил за продажу золота — мне все равно в Киеве они не нужны, я же на полном довольствии состою в штабе.

На выходе обнялись, жена долго не отпускала.

— Прости, не знаю, почему расклеилась. Плохие предчувствия.

Вера шмыгнула носом, достала платок.

— ВСЕ! БУДЕТ! ХОРОШО! — я прямо излучал оптимизм. Вернее, пытался.

Чтобы отвлечься от тягостной сцены расставания, купил, как рекомендовали старшие товарищи, «Правду». А там на развороте: «Подвиг лейтенанта Соловьева». Большая статья про бой на Хрестиновке и уничтожение зондеркоманды. Журналисты почему-то объединили два этих эпизода, а выход из окружения — вообще выкинули. Не было его.

Ну и большая порция хвалебных слов, «так победим» и все такое прочее. Фотографий нет — я остался инкогнито.

Когда подлетали к Киеву и закончилась болтанка (пилот стерегся немецких истребителей и шел в облаках по приборам) — показал статью Кирпоносу. Тот изучил статью, но только неопределенно хмыкнул. Никаких комментариев не последовало.

Зато уже в Киеве, Масюк чуть руку не оторвал — так тряс.

— Ну ты и герой! Могли бы орден Ленина дать за такое, жмоты.

Раскрытая «Правда» лежала на столе адъютанта.

— Как у вас тут? — поинтересовался я, меняя тему. — Новости с УРов есть?

— Стоят, — коротко ответил Аркаша. — Тут такое дело…

Договорить он не успел — в приемную заглянул Чхиквадзе.

— Петр Николаевич? Приехали? Очень хорошо, срочно нужна ваша помощь! — сказал он, явно о чем-то беспокоясь.

— Что-то случилось? — недоуменно спросил я. Просто никак не мог себе представить, какая помощь от меня нужна особистам. — Сейчас командующий…

— Все после, Петр Григорьевич, — особист принял серьезный вид. — Немедленно поезжайте в военно-клинический госпиталь, там наши разведчики какого-то полковника немецкого притащили. Взяли его неаккуратно, прострелили легкое.

— А я тут при чем?

— Вы же по-немецки говорите? Эмилия Карловна вас очень хвалила. Начнете расспрашивать. А у нас совсем с кадрами затык. А то помрет немец и ничего рассказать не успеет. Полковник генерального штаба, оберфельдинтендант, фон Брок. Сами понимаете, медлить нельзя. Пока переводчика привезут, три раза помрет. Давайте, там наш сотрудник ждет.

— Ну так Эмилию Карловну и пошлите, — пожал плечами я. — Она же лучше язык знает.

— Погибла Эмилия, — тень наползла на лицо Чхиквадзе. — Разбомбили ее дом. Тело до сих пор не нашли.

Рядом тяжело вздохнул Масюк.

— Пусть земля будет пухом, — я встал, поправил гимнастерку. — Я готов.

— Поторопитесь. Машина у входа.

*****

До военно-клинического госпиталя домчались мигом. Вместо одного из корпусов была огромная куча битого кирпича — с десяток человек медленно ее разбирали. Рядом лежало несколько обезображенных трупов. Их даже никто не потрудился накрыть простыней или одеялом. Меня встречал какой-то пожилой доктор с серым от усталости лицом

— Начальник хирургического отделения Пестель, — представился он. Надо же, знатная фамилия, хоть и дворянская. Он приоткрыл дверь, пригласил пройти за ним.

Я тоже представился, спросил, как чувствует себя пленный.

— Плох. Прострелено легкое. Состояние мы пока стабилизировали, но требуется срочная операция, иначе он просто утонет в своей крови.

— После которой он может не очнутся? — уточнил я.

Хирург лишь развел руками. Мол, на все воля Божья.

Меня провели в палату, где лежал лысый пузатый немец с перевязанной грудью. Его бледное, почти серое лицо было мокрым от пота, он что-то шептал, пялясь в потолок. Из-под повязки торчала трубка, другой конец которой был засунут в бутылку с водой. Рядом с кроватью стоял стол, два стула. Навстречу мне поднялся военный с петлицами старшего лейтенанта артиллерии. Вроде видел его в управлении.

— Доброе утро, — поздоровался я, подходя к столу. Дверь за мной острожно закрыли, наверное, Пестель.

— Приехали? — подал мне руку старлей, или кто он там в особом отделе. — Хорошо. Послушайте, подождите меня минут десять, мне там кое-что доделать надо, я приду и мы тут начнем. Стенограмму я сам писать буду, обучен. Добро? — и, не дожидаясь ответа, ушел, прикрыв за собой дверь.

Немец что-то бормотал себе под нос про 30 составов с горючим, которые нужны немецкой армии в день для наступлений. А дают только 27…

— Name?! — пробудил я его из забытья. Оберфельдинтендант открыл глаза и тут же вернулся к обсуждению с самим собой количества поездов.

На мои вопросы фашист не реагировал, продолжал бредить. Кого тут расспрашивать? Я подошел к окну, задумался. Надо решать быстро. Судьба подкинула мне шанс. Но я вступаю на такой «тонкий лед»… Что и сказать страшно. Рискнуть или нет?

Выглянув наружу — в коридоре было пусто — я плотно закрыл дверь, схватил лежавшую на тумбочке клеенку, бросил ее на лицо немца, потом вытащил у него из-под головы подушку и прижал ее к клеенке, навалился всем телом. Фашист захрипел, задергался. Я легко его удерживал, прижимая все сильней к постели. Спустя пару минут фон Борк дернулся последний раз и замер. Я подождал еще какое-то время, затем аккуратно снял подушку, приложил руку к артерии на шее. Мертв. Поднял с пола упавшую клеенку и аккуратно положил ее на место.