Сапер

После этого захода я передумал уговаривать Гершнера уезжать срочно из города, молча достал третий червонец, протянул его. Старому засранцу вполне могло бы хватить остатков от работы.

— Этого достаточно?

— Более чем. Даже дам сдачу.

Еврей вышел из комнаты, через минуту вернулся с пачкой мятых советских рублей.

— Это ваше.

Я не пересчитывая засунул деньги в карман.

— Более чем.

— Размер какой? — спросил Гершнер.

Я задумался. Такими подробностями я, если честно, не интересовался. Сам я никогда колец не носил, а у Веры даже не догадался спросить.

— Не знаю, — признался я.

— Молодежь, — заворчал Исаак Львович. — Ногами в двери стучать и стрелять ума хватает, а такое простое дело как размер пальца невесты для них высшая математика. Какая рука у дамы?

— Обычная рука, не большая и не маленькая, — ответил я.

— Ладно, сделаем восемнадцать, если что, принесете, я уменьшу… бесплатно, — добавил он, подумав. — Свою руку покажите… ага, двадцать три…

Ювелир занялся кольцами, попутно просвещая меня насчет червонцев.

— Нынешние Сеятели не чета царским монетам. Начеканили какого-то грязного крестьянина на аверсе, зерно он сеет… а кому нужна такая глупая монета? За границу не продашь, народ носы воротит. Золото там тоже подозрительное. Нет, кое-кто из большевиков понимал это. Слышали историю с Большой головой Николая?

Я покачал своей.

— Товарищ мой, Шмуль Лазаревич, рассказывал, что году в двадцать пятом Советы хотели купить зерно за границей. И платили золотыми Сеятелями. Но где заграница, а где Сеятель! Там же такие страшные серпы да молоты на реверсе, не брали буржуи. И Гирш Зиновьев, умная еврейская голова, велел чеканить царские червонцы. Штемпели на монетных дворах сохранились, но у этих шлимазлов голова Николая почему-то получались больше, чем на царских.

— И что же? Заметили капиталисты?

— Какое там, — махнул рукой ювелир. — Взяли как миленькие.

* * *

Павловский не подвел. Продуктов достал просто кучу. Наверное, сказался большой опыт организатора. Глядя на всё это великолепие, лежащее на столе, я стоял и думал, как всё это перетащить в общежитие. Майор моих трудностей не замечал, и только продолжал перечислять:

— Вот тут сало соленое, больше килограмма, это колбаска домашняя, два кило, огурчики, это без счета, картошка, само собой, ведра, надеюсь, хватит, цыбулька зеленая, петрушечка…

— Сан Саныч, — оборвал я это перечисление, которое голодного человека могло просто привести к смерти из-за того, что он захлебнется слюной. — Заради бога, выдели кого-нибудь, чтобы помогли донести, сам не дотащу!

— Погоди, Пётр Николаевич, сбил со счета, — ответил он, не отрывая взгляд от блокнотика. — Вот еще три курочки, ощипанные, потрошеные и водки шесть бутылок. Извини, только это достать удалось. Я же знаю, на гулянку надо по поллитре на человека плюс одна. Но чего нет, того нет, — Павловский развел руки в стороны, комично показывая, что ничего не утаил. — А донести и я помогу, мешки есть, загрузим, и все дела. Идти тут недалеко, устать не успеем.

— Сколько я тебе должен за всю эту радость? — спросил я.

— Пусть это будет моим подарком на свадьбу! — заявил Сан Саныч. — Мне деньги девать некуда: я один, семья уехала в эвакуацию. А тут такое дело идёт, что сдается мне, долго я не протяну. Не, ты не подумай, — вздернул он вверх подбородок, — никакого пораженчества. Просто я понимаю, что с этими пацанами много не навоюешь, большинство в первом бою полягут. Ну, и я рядом с ними. А пока живём! Пойдем-ка, Петр Николаич, вмажем за твою молодую семью! Ты ж меня пригласишь? — спросил он и, дождавшись кивка, продолжил: — Не, ну придумал ты: всё рушится, а тут свадьба! Молодец! Уважаю! — он подошел ко мне и порывисто обнял. — Молодец! — повторил майор.

По дороге в общежитие Павловский травил анекдоты, рассказывал смешные истории про своих студентов, будто несколько минут назад не собирался лечь в землю в первом же бою. Вот это человек! Кремень! Он и меня заразил своей жизнерадостностью. На душе стало легко и радостно. И приближающаяся встреча с Верой душу грела, как без этого? Будто не видел ее уже неизвестно сколько и вот дождался.

Перед входом мы столкнулись со старшиной в потрепанной гимнастерке. Он принюхался и спросил:

— Братцы, а куда это вы столько еды тащите? Тут же на роту хватит.

— Не знаем насчет роты, а на свадьбу должно хватить, — ответил я.

— У нас тут свадьба? — уточнил старшина, остановившись в дверном проеме. — Так что ж вы молчали? Надо срочно собирать всех! — и, повернув голову назад, закричал: — Галя! А ну быстро иди сюда! Тут у людей свадьба!

И всё закрутилось, так что я сразу потерял контроль над ситуацией. Прибежала Галя, полная хохлушка лет тридцати пяти, еще какие-то женщины, устроившие такой гам, что понять что бы то ни было не получилось бы ни у кого. У нас забрали мешки, в столовой общаги составили столы, расставлялись тарелки. Я стоял и смотрел на это буйство с глуповатой улыбкой. Павловский рядом со мной тоже только наблюдал за происходящим, удивляясь скорости, с которой совершенно посторонние люди устраивали праздник.

Наконец-то появилась принарядившись Вера, улыбнулась и спросила:

— Петя, это ты всё устроил?

На голове невесты был заколот белый, кружевной платок. Откуда только взяла? Фата, не фата, а что-то праздничное во всем этом точно было.

— Нет, Верочка, я к этому не имею никакого отношения, как-то оно само, — совершенно честно ответил я, любуясь рыжей.

Не прошло, наверное, и часа, а застолье уже собрали. Никого не волновали разномастные тарелки, котелки, чугунки и кастрюльки, выставленные на газеты. Людям хотелось праздника, и мы его им дали. Мне кажется, они бы с таким же восторгом отмечали чей-нибудь день рождения или еще что-то. Но мы им были благодарны — они так искренне за нас радовались.

Из присутствующих мы знали только Полянского. С ним мы просидели в комнатке, которую нам выделили, выглядывая время от времени в окно. Вера порывалась помочь, но местные женщины отогнали ее, заявив, что невесте про другое думать надо. Невесте осталось только прихорашиваться. Ей удалось взять с собой совсем немного вещей, так что за свадебным столом мы сидели в военной форме. Впрочем, почти все мужчины тоже в гимнастерках.

Первый тост произнес тот самый старшина, с подачи которого всё и случилось. Звали его Степанычем, а на вопрос про имя он только отмахнулся.

— Вот сегодня нежданно-негаданно приключилась у нас свадьба, — начал он свою речь. — Петро и Вера — люди у нас новые, говорят, что завтра и уедут по службе, так что считайте, что нам повезло их первыми поздравить. Так давайте пожелаем им, чтобы они прожили долго и счастливо и никогда не забывали, что их семейная жизнь началась на житомирской земле. — Степаныч опрокинул стопку, подумал секунду и добавил: — Хреновую какую-то водку вы принесли, ребята. Горькую, аж зубы сводит. Горько же!

Все подхватили клич, сначала вразнобой, а потом всё более слаженно принялись кричать «Горько!». Ну а мы разве против? Конечно же, встали и поцеловались.