Саркофаг

Часть вторая.

— Каждому даётся "полоса везения" и главная задача в такой момент — почувствовать, когда по ней сделал первый шаг… Никто не скажет в миг твоего вступления на "полосу везения": "Внимание! Будь бдителен, начинается время твоего везения, не пропусти его!"…

Глава 1. "Договор с дьяволом"

Чем хороши уединения? Да тем, что такой фактор, как время, в уединении отсутствует. Исчезает измерение с названием "время", нет его для тебя. Время в таёжном уединении не касается и "отцов-командиров": если ты и отслужил "положенное законом время", то тебя могут задержать на службе ещё на какой-то срок с объяснением непреодолимой задержки: "в интересах общего дела". Меня пока что "интересы страны" не трогают, у меня первая таёжная весна!

Ах, какая это прелесть: весна в тайге! Она прелестна по единственному параметру:

"Ты отслужил семь месяцев, а это пятая часть всего срока службы! Ты очень много узнал, твоё положение хорошее, твёрдое и независимое. Ты можешь, если не совсем дурак, разумеется, припеваючи дослужить до "дембеля" без ненужных тебе приключений" — да, всё так. Служит солдат кому-то, служит без нареканий и замечаний, не трогайте его! Не отстраняйте его от занятия нужным делом, он нашёл свою "ячейку и приносит обществу максимальную пользу"!

Прекрасна тайга весной, но только до того момента, пока не появятся комары. Крупные, фантастически злые архангельские комары, для спасения, от которых нам в изобилии давали жидкую "мазилку" с названием "диметилфтолат". У всякой неприятности обязательно бывает "заместитель" с названием "худшая", и таким "заместителем" архангельским комарам был гнус. Мелкая мошка в громадном количестве появлявшаяся летом. На короткое время — но в изобилии! После неё комары казались эдакими "милашками", способы борьбы с которыми были привычны и понятны.

А потом пришло таёжное лето вместе с таёжными дарами: ковры черники, голубики и малины. Чернику поглощал вёдрами, но поскольку черника всего лишь ягода, состоящая на девяносто процентов из воды, то и выходила она из меня… "водой" На старых "гарях" встречалась голубика, похожая цветом и вкусом на чернику, но ягоды крупнее, да и само растение выше.

И совсем пришёл в большое удивление, когда однажды, блуждая по тайге в одиночку, вышел на сосновый лес, росший на…болоте! И морошка! Место вроде бы ровное, для глаза приятное, идёшь по "ковру", а деревья от твоего хода заметно покачиваются! А, вот оно что: если по озёрной глади в северном Казахстане перемещались "острова" растительности, то почему в архангельской тайге не должно быть болота, полностью заросшего растительностью? С соснами? В школе когда-то об этом географичка рассказывала, а теперь и сам вижу! И что обидно: на такое болото технику для вытаскивания сваленного леса летом не загонишь, утонет она… Остаётся зима. Но почему большие, "спелые" сосны не рубили на том месте — объяснения у меня нет.

Длинны июньские дни в архангельской тайге! Отработают вальщики свои восемь часов, возвратятся в казарму, а солнце ещё очень высоко висит в небе.

Что делать? Обследовать таёжное "море". Интересно. И тогда в себе заметил: не боялся заблудиться в тайге! Шёл в любую сторону от казармы, направление выбирал по желанию и не думая "в какую строну двинуться". Длину таких углублений в таёжное "море" я, разумеется, не мерил. Не было нужды уходить далеко: находил обильное "место выпаса", ложился и приступал к поглощению черники пригоршнями. Когда решал, что нужно возвращаться "на базу" — поднимался, "выходил на курс" и включал "автопилот". "Автопилот" имел всего несколько соображений: "иди, как идётся и помни при этом, что двинулся ты от казармы в сторону запада, а возвращаться будешь на восток". Без компаса и без муравьиных "домов", кои милые насекомые строят на южной стороне от дерева. Сколько времени потребуется на поиски муравьиной кучи? И в какой стороне от тебя она может оказаться — вопрос. Есть мох на деревьях, этого ориентира в тайге больше. И не забывай, что правая нога у тебя бодрее, а потому шаг у неё длиннее, большее расстояние она у тебя "загребает". Ага, круги делает" — мимо родной казармы я ни разу не "пролетел".

После черники приходит время малины. О грибах таёжных речь не идёт, там их хватает.

Так и жили. Работали, и поскольку это был первый год службы "в рядах вооружённых сил страны советов", то дни до демобилизации никто не считал: "служить, как медному котелку"!

Было одно громадное преимущество в нашей, затерянной в тайге половинке батальона: все были одного призыва, и всем предстояло одинаково "тянуть срок" длиной в три года. Не было "ротаций" и "демобилизаций с новым пополнением", а посему некому и некого было "учить армейской службе"

Состав в нашей "половинке" батальона был пёстрым: азербайджанцы, армяне, грузины, башкиры, татары, русские и даже были "три товарища" из Удмуртии. Держались вместе, одни из них был рыжий, добродушный и молчаливый.

Ссор на "этнической почве" не было, а если и заводились, то больше от скуки и для "разнообразия". Самым ужасным оскорблением для кавказцев было звание "черножопый", а "я твою маму…" не применяли потому, что это было верхом глупости. Ограничивались цветом зада. Звание "черножопый" не прижилось, быстро погибло от любопытства обижаемых:

— Твой жёп белий, да!? Давай смотреть будим! — после такого вопроса почему-то навсегда пропадало желание выяснять цвет кавказской жопы.

Служащие с востока на звание "чурек" не реагировали, и тогда "великий и могучий русский язык" додумался "чурек" трансформировать в "чурка". Похожее звучание, но суть — разная. Но и "чурка" не доставала "детей Востока".

И ещё была одна странность для меня: жители Кавказа чаще враждовали меж собой, чем с русскими, или ещё с кем-то.

* * *

Рассказы о прошлом хотелось бы прировнять к исповеди у служителя культа с небольшой разницей: если служитель после "доклада-покаяния выносит "вердикт о помиловании" и "отпускает грехи", то монитор, в каких бы грехах ему не исповедовался — молчит. Не дано моему монитору отпускать грехи. Положение монитора в "отпущении грехов" куда легче, чем у того, кто "по долгу службы" должен выслушивать "кающихся грешников".

Всего один раз представил себя "исповедником" и одного раза хватило на то, чтобы понять, как тяжка роль "исповедника": это ж сколько нужно выслушать одинаковых "покаяний в грехах"!? Мелких и убогих!? Не достойных быть увековеченными в интересном, "дух захватывающем" романе!? И знать, что в ближайшее тысячелетие в грехах людских не появится "изюминка"!?

Смысл военной службы в стройбате был прост: занимайся тем, что у тебя хорошо получается. Если не нужен в батальоне гражданской специальностью — батальон заставит тебя выполнять ту работу, коя ему нужна на данное время.

А на данный момент ему нужны грузчики. Брёвна вручную на лесовозы вкатывать. Простая работа, но "сплачивающая людей в здоровый коллектив". Имитировать усилия при ручной погрузке брёвен ещё никому и никогда не удавалось: разоблачат на третьем бревне. Иногда — на первом.

Не могу сказать уверенно, кто и когда установил, что разозлившиеся солдаты, будь они настоящие, или "строительные", рьяно работают "взведёнными". Удивительное явление, испытанное лично: пять-шесть человек с помощью взаимного оскорбления матом, по направляющим "покатам" забрасывают шестиметровое сырое бревно наверх полностью

гружёной машины! Без крика и мата такое бревно, как норма, поддаётся отделению солдат. Вот она, сила "русской ненорМАТивной лексики"! При погрузке очередного толстого бревна, кто-нибудь, кто знал лагерные законы не понаслышке, шутливо орал: