Саша Черный. Собрание сочинений в 5 томах. Т.3
Шрифт:
А через пять дней после описанной встречи русская эмигрантская колония в Париже была взволнована необычайным слухом: в Париже появился Пушкин, подлинный Александр Сергеевич Пушкин, поселился в отеле Гюго на улице Вожидар, по целым часам роется у букинистов на набережной Вольтер и упорно нигде в русских кружках не показывается. Необыкновенный слух подтвердился, знаменитый пушкинист X., — настолько знаменитый, что перед ним меркло самое имя Пушкина, — клятвенно подтвердил в редакции своей газеты, что с фактом надо считаться: галстук тот же, на мизинце пушкинский перстень, один глаз темнее другого. А ведь последнее обстоятельство было доподлинно известно пушкинисту и даже послужило основанием его карьеры.
Эмигранты,
Солидный приват-доцентского облика человек, проверив в коридорном зеркале позу сдержанного самоуважения, поправил в петлице академические пальмы и четко постучался в занимаемый Пушкиным номер.
Пушкин встал, вытянулся и, изумленный бойким строем гладкой тирады, так и остался на ногах до конца речи, словно принимая рапорт.
— Глубокоуважаемый Александр Сергеевич! На меня выпала высокая честь приветствовать Вас от лица нашего прогрессивно-радикального объединения. Кажется, никто справа меня не предупредил… Вы в эмиграции человек новый, но можно ли сомневаться, что душой и телом, от первых лицейских опытов до последнего аккорда вашей лирическо-радикальной арфы, Вы с нами. Угнетаемый светской чернью, придавленный в своих светлых порывах грубым сапогом царизма и жандармской цензуры, друг декабристов, автор оды «Вольность», «Цыганы», «Дубровского», «Анчара», — Вы, конечно, не могли мыслить государственного устроения в иных формах, чем мыслим его мы. Ознакомившись подробно с политической программой нашего объединения, которую я имею честь Вам вручить, верю сердцем, что Вы завтра же запишетесь в число сочувствующих и не откажетесь от принадлежащего Вам по праву почетного председательствования на устраиваемом нами прогрессивно-радикальном торжестве в день «Русской культуры». Дабы не утруждать Вас, ответ Ваш и приветствие нашему объединению составлены нами заранее. По ознакомлении с этим ответом, вы, разумеется, имеете право на отдельные стилистические поправки, но основные линии изменению не подлежат…
Солидный человек положил на стол программу, проект ответа и, самодовольно покосившись на себя в зеркало, откланялся.
Второй посетитель нисколько не был похож на первого. Тощее унылое лицо классного наставника, огромная университетская бляха, прикрепленная к лацкану старого вицмундира, плоско и однообразно помахивающая ладонь правой руки, отсчитывающая, словно метроном, каждое слово…
— Милостивый Государь, Александр Сергеевич! Для нашей самой мощной зарубежной организации несомненно ясно, что Вы, являясь строгим представителем классического консерватизма в искусстве, внесли таковой же вклад и в историю русской общественности. Вращаясь в высоких сферах, получая на издание своих трудов Августейшие субсидии, будучи Всемилостивейше удостоены звания камер-юнкера и повергая к Высочайшим стопам на предмет личного утверждения, через посредство графа Бенкендорфа, Ваши трезвоохранительные произведения, Вы тем самым, сами того не сознавая, стали предтечей наших, единственно здравых в метущейся эмиграции идей. Обращаясь к автору «Полтавы» и «Капитанской дочки», мы уверены, что в день «Русской культуры» Вы с нами. Другого выбора нет: либо Пугачев, Лже-Дмитрий и их демократические приспешники, либо мы, Tertium non datur [11] .
11
Третьего не дано (лат.).
Ваше
Превосходительство! Редакция нашей самой распространенной и самой литературной газеты, считая своим долгом закрепить Вас за нами, поручила мне заключить с Вами контракт на два года с предоставлением Вам места по воскресеньям в отделе «Маленького фельетона». Принимая во внимание Ваше положение вновь прибывшего в Париж эмигранта-литератора, мы широко идем Вам навстречу. Посему благоволите принять аванс в 100 франков с выдачей мне на расписке автографа на получение оных. Честь имею кланяться.Третий посетитель, похожий на оторопелого леща, не стучась, вкатился в номер и, уперев кулаки в бока, залихватски доложил:
— Александр Сергеевич! Интеллигенция погубила Россию.
Н-да-с!
Всякие шмаровозы, вроде Герценов, Пироговых и прочих милюковских молодчиков, подтачивали функции нашего исторического фундамента, пока он не рухнул.
Что-с?!
А вот что-с: не совать зря свой нос в разные политические платформы. Консерватизмы, футуризмы, демократизмы… Что голландцу здорово, то русскому смерть! Любите, как я, нашу Матушку Родину, держите высоко свой стяг, как держу его я, — остальное приложится. Вот-с.
Александр Семенович!
Мы с детства, облитые лучами вашего беспартийного, истиннорусского творчества, почитываем ваши ямбы и прочии амфибрахии. «В армяке с открытым воротом» — завет Ваш мы храним свято. Будьте покойны-с! Именно любовь к народу, попросту, без платформ, без всяких интеллигентских фиглей-миглей. А когда народу вожжа под хвост попала, нечего с ним дурака валять!.. Я это говорил еще на предпарламентском совещании. Но шмаровозы меня не послушали. Результаты налицо.
Н-да-с…
Александр Спиридонович!
Наш беспартийный орган желает Вас в складчину чествовать в «Аскольдовой могиле». Цена с персоны 40 франков. С Вас, как с великого писателя земли русской, — половина. Программа выдающаяся: при участии знаменитых цыганских, боярских и композиторских сил, с инсценировкой при бенгальском освещении вашего захватывающего сонета «Лесной царь».
Русское спасибо и земной поклон, Александр Созонтович! Запомните дату: 7-го июня, ровно в 9 часов вечера, адрес в объявлениях. Н-да-с.
Пушкин прислушался: меднолобый тыкволицый человечек пропыхтел в коридор и исчез.
— Однако, какую Ноздрев в Париже карьеру сделал! — усмехнувшись, подумал поэт.
Прошелся по комнате, зевая, посмотрел на грязный потолок и вдруг вспомнил старую псковскую поговорку:
— Корова ревет, медведь ревет, а кто кого дерет, сам черт не разберет…
Позвонил слугу.
— Все?
— Там еще, monsieur! От крайних правых дожидаются и от пражских эсеров…
Поэт покачался на каблуках.
— Масоны, верно, какие-нибудь… Скажите, что я уехал, — строго сказал он слуге. — Что это у вас?
— Почта.
Француз, удивленно поглядывая на старинный покрой платья постояльца, положил письма на стол и удалился.
Пушкин взял плотную пачку конвертов. Вялым движением вскрыл один, другой…
«Одесское землячество в Париже, подтверждая гениальному собрату свое почтение и держа его, на основании биографии, также в некотором роде за одессита, просит его выступить на суаре землячества 12 июня в пользу открываемых его имени курсов по разведению синих баклажанов и уходу за дамской гигиеной лица».
«Директор Акционерного Общества „Руссофильм“ просит назначить час для переговоров о переделке „Капитанской дочки“ в комический сценарий. Предложение исключительно деловое. Просил бы до встречи составить подробный конспект, не особенно напирая на обстановочность».
Телеграмма:
«Редакция „Благонамеренного“ просит обратной почтой прислать статью о Пастернаке. Привет старому учителю от молодых титанов. Руководитель Огурцов».
«Милостивый Государь, господин Пушкин.
Обращаюсь к Вам столь официально, за неимением под рукой, как вас по батюшке.