Сатанинские стихи

* * *

Что до него, Бизнесмена Посланника Пророка: его глаза теперь открыты. Он обойдет внутренний дворик своего дома — дома своей жены, — и не будет входить к ней. Ей почти семьдесят, и в эти дни он относится к ней скорее как к матери, нежели иначе. К ней, богатой женщине, много времени назад нанявшей его, чтобы управлять ее караванами. Его навыки менеджмента были первой вещью, которую она полюбила в нем. А через некоторое время они полюбили друг друга. Нелегко быть блестящей, успешной женщиной в городе, где боги женские, но женщины — всего лишь товар. Люди или боялись ее, или считали настолько сильной, будто она не нуждалась в их соображениях. Он не боялся и смог дать ей чувство постоянства, в котором она так нуждалась. Тогда как он, сирота, нашел множество женщин в ней одной: мать сестру любовницу сивиллу [640] друга. Когда он казался себе сумасшедшим, она была той, кто верила в его видения. «Это архангел, — сказала она ему, — а не какой-то туман в твоей голове. Это Джибрил, а ты — Посланник Бога».

640

Сивиллы (по имени Сивиллы — легендарной троянки, передавшей свой пророческий дар) — в греческой мифологии — пророчицы и прорицательницы, экстатически предрекавшие будущее (обычно бедствия).

Он не может не видеть ее теперь. Она наблюдает за ним сквозь каменнорешетное окно. Он не может прекратить идти, наворачивать круги по внутреннему дворику в случайной последовательности неосознанных конфигураций; его шаги вычерчивают ряды эллипсов, трапеций, ромбоидов, овалов, колец. Она еще помнит, как он возвращался с караванных путей полным историй, услышанных в придорожных оазисах. Пророк, Иса, рожденный женщиной по имени Марьям: [641] рожденный без мужчины под пальмовым деревом в пустыне. Истории, заставлявшие сиять его глаза, ныне тают в отдалении. Она помнит его возбужденность: страсть, с которой он был готов спорить — всю ночь напролет, если потребуется, — что древние кочевые времена были лучше, чем этот город золота, где люди бросают своих малолетних дочерей в дикой глуши. В древних племенах позаботились бы даже о беднейшей сироте. Бог — в пустыне, — говорил он, — не в этом злосчастном месте. И она отвечала: Никаких обсуждений, моя любовь, уже поздно, и завтра нам надо работать с отчетностью.

641

Иса ибн Мариам — мессия в исламе, посланник Аллаха и Его слово, один из пяти крупных пророков (Нух, Ибрахим, Муса, Иса, Мухаммед). В Коране по значимости уподобляется Адаму. Имя Иисуса в исламе. По представлениям мусульман, Исе была ниспослана священная книга Инджиль (Евангелие). Мариам — мусульманская форма имени Девы Марии, матери Иисуса (Исы).

У нее длинные уши; она уже слышала то, что он сказал о Лат, Уззе, Манат. Ну и что? В прежние дни он мечтал защищать маленьких дочерей Джахилии; почему он не может собрать под своим крылом и дочерей Аллаха? Но после того, как он задает ей этот вопрос, она качает головой и отклоняется далеко за прохладную стену возле своего досчато-каменного окна. Пока ее муж внизу проходит пятиугольники, параллелограммы, шестиконечные звезды, а затем абстрактные и все более лабиринтообразные фигуры, для которых нет названий, словно он неспособен найти прямую линию.

Она выглядывает во внутренний дворик несколько мгновений спустя, однако он уже ушел.

* * *

Пророк пробуждается на шелковых простынях, с разрывающейся от боли головой, в незнакомой комнате. Солнце за окном стоит почти в зените, и на фоне оконной белизны вырисовывается высокая фигура в черном плаще с капюшоном, мягко поющая сильным низким голосом. Песню — ту, которой женщины джахильского хора провожают мужчин на войну.

Сражайтесь — мы обнимем вас, Обнимем вас, обнимем вас, Сражайтесь — мы обнимем вас, Венки вам будем вить. Сбежите — мы покинем вас, Оставим вас, покинем вас, Отступите — забудем вас, Не позовем к любви. [642]

642

Оригинал:

Advance and we embrace you, embrace you, embrace you, advance and we embrace you and soft carpets spread. Turn back and we desert you, we leave you, desert you, retreat and we'll not love you, not in love's bed.

Исследователь ислама Август Мюллер приводит аналогичный текст:

Мы дети героев И нежимся издавна, Подбодряем идущих вперед И пугаем отступающих.

Эту песню женщины племени курейш исполняли под барабаны, когда их мужья шли на войну (в том числе с мусульманами).

Он узнает голос Хинд, садится и находит себя обнаженным под кремовой простыней. Он обращается к ней:

— На меня напали?

Хинд поворачивается к нему, улыбаясь своей хиндиной улыбкой.

— Напали? — передразнивает она его, и хлопает в ладоши к завтраку.

Наложники входят, вносят, обслуживают, удаляются, убегают. Махаунд прячется в шелковистый черно-золотой халат; Хинд наигранно отводит глаза.

— Моя голова, — спрашивает он снова. — Я был избит?

Она стоит у окна с низко опущенной головой, изображая скромницу.

— О, Посланник, Посланник, — дразнит его она. — Какой негалантный это Посланник. Ты ведь не мог прийти в мою комнату сознательно, по собственной воле? Нет, конечно же нет, я же вызываю у тебя отвращение, я уверена.

Он не станет играть в ее игру.

— Значит, я пленник? — спрашивает он, и снова она смеется над ним.

— Не будь дураком. — И затем пожимает плечами, смягчившись: — Я проходила по городским улицам вчера вечером, в маске, чтобы посмотреть празднества или чтобы споткнуться о твое бесчувственное тело? Словно пьяница в сточной канаве, Махаунд. Я послала за своим мусорщиком, и он принес тебя домой. Скажи спасибо.

— Спасибо.

— Не думаю, что ты мне признателен, — говорит она. — Или, может, тебе стоило умереть. Ты знаешь, каким был город вчера вечером. Многие переусердствовали. Мои собственные братья до сих пор не вернулись домой.

Она возвращается к нему теперь — его дикая, мучительная прогулка по продажному городу, пристальный взгляд душ, которые он намеревался спасти, проглядывающих сквозь изображения симургов, [643] маски дьяволов, бегемотов и гиппогрифов. [644] Усталость того длинного дня, в который он спустился с Конусной Горы, явился в город, подвергся напряжению событий в поэтическом шатре, — и после — гнев учеников, сомнения, — все это сокрушило его.

643

Симург — в иранской мифологии вещая птица. Название восходит к авестийскому обозначению орлоподобной птицы мэрэгхо саэно (ср. «Яшт» XIV 41). Иногда С. выступал орудием судьбы («Шахнаме»). По одним источникам, он обладал двумя натурами — хорошей и дурной, по другим (включая «Шахнаме»), было два симурга — благой и демонический. Благой Симург нашел в пустыне младенца Заля, отца Рустама, и вскормил его в своем гнезде (универсальный мотив мирового фольклора). Он же исцелил Рустама и помог ему сразить заговоренной стрелой Исфандияра. Демонического Симурга убил Исфандияр, который в ранних версиях эпоса, видимо, вообще выступает как противник Симурга. К авестийскому обозначению Симурга восходит также сэнмурв — обитающий на мировом древе (древе всех семян) «царь птиц», фантастическое существо с головой и лапами пса, с крыльями и в рыбьей чешуе (что символизировало его господство на земле, в воздухе и воде).

644

Гиппогриф — необычное волшебное существо: комбинация птичьей головы, грифоньих передних ног и лошадиного туловища. Римский поэт Вергилий описал однажды некое событие как невозможное, сказав, что оно случится не раньше, чем «грифоны породнятся с лошадьми». Родина Гиппогрифа — Рифейские горы, лежащие далеко за скованным льдом морями.

— Я упал в обморок, — вспоминает он.

Она подходит и садится рядом с ним на кровать, вытягивает палец, отыскивает зазор между полами его халата, поглаживает его грудь.

— Упал в обморок, — мурлычет она. — Это слабость, Махаунд. Ты становишься слабым?

Она кладет поглаживающий палец на его губы прежде, чем он успевает ответить.

— Не говори ничего, Махаунд. Я — жена Гранди, и никто из нас тебе не друг. Но муж мой — слабый человек. В Джахилии все думают, что он хитер, но я знаю лучше. Он знает, что я веду счет любовникам, но он ничего не делает с этим, потому что храмы находятся на попечении моего семейства. Лат, Уззы, Манат. Эти — я могу называть их «мечетями»? — ваших новых ангелов.

Она предлагает ему дынные кубики с блюда, пытается кормить его с рук. Он не позволяет класть себе фрукты в рот, берет кусочки собственной рукой, ест. Она продолжает:

— Моим последним любовником был мальчик, Баал. — Она замечает гнев на его лице. — Да, — сообщает она довольно. — Я слышала, что он добрался до твоей шкуры. Но он не имеет значения. Ни он, ни Абу Симбел тебе не ровня. Но я.

— Я должен идти, — говорит он.

— Вскорости, — отвечает она, возвращаясь к окну.

По всему периметру города сворачивают прочь шатры, длинные вереницы верблюдов готовятся отправляться в путь, колонны телег уже потянулись вдаль через пустыню; карнавал закончен. Она вновь поворачивается к нему.

— Я тебе ровня, — повторяет она, — но и твоя противоположность. Я не хочу, чтобы ты становился слабым. Ты не должен был делать то, что ты сделал.

— Но Вы получите прибыль, — отвечает горько Махаунд. — Доходам Вашего храма больше ничто не угрожает.

— Ты упускаешь суть, — произносит она мягко, приближаясь к нему, придвигая свое лицо к нему вплотную. — Если ты — для Аллаха, то я — для Ал-Лат. И она не верит твоему Богу, когда тот признает ее. Ее оппозиция ему непримирима, безвозвратна, всеобъемлюща. Война между нами не может закончиться перемирием. И каким перемирием! Твой покровительственный, снисходительный господь. Ал-Лат не имеет ни малейшего желания быть его дочерью. Она ровня ему, как и я тебе. Спроси Баала: он знает ее. Потому что он знает меня.

— Поэтому Гранди изменит своему обязательству, — констатирует Махаунд.

— Кто знает? — усмехается Хинд. — Он и сам себя не знает. Ему нужно творить рознь. Слабый, как я тебе и сказала. Но ты знаешь, что я говорю правду. Между Аллахом и Тремя не может быть никакого мира. Я не хочу этого. Я хочу борьбы. До смерти; это — моя суть. А какова твоя суть?

— Вы — песок, а я — вода, — говорит Пророк. — Вода смоет песок.

— И пустыня впитывает воду, — отвечает ему Хинд. — Посмотри вокруг.