Сатанинский Грааль

Липот пожал плечами.

– Написано одной рукой, мой мальчик. Написано на пергаменте из человеческой кожи. Чернила содержат кровь, тоже человеческую – это подтвердил один мой знакомый, он работает судебно-медицинским экспертом.

Акош вновь благодушно рассмеялся, даже думая простить антиквару это «мой мальчик», когда тот вдруг начал удаляться от него – так, будто дело происходило в кино, и камера, наведённая на его собеседника, вдруг начала удаляться с головокружительной быстротой. Мгновением спустя Липот уже находился на другом конце туннеля, стены которого, куда бы ни повернулся потрясённый Акош, всё равно вели к дьявольскому существу, о котором все говорили – и Акош слышал об этом десятки раз, чёрт возьми! – что тот – колдун.

Когда Липот вновь заговорил с ним, Акош был настолько подчинён всемогущим, паническим страхом, что был готов выполнять любые его приказания. Тем не менее, он их так и не получил, по крайней мере, их не получил его разум, сформировавшийся в привычном мире, существующем по нормальным законам. Однако Липот что-то говорил, и душа Акоша наполнялась благоговейным трепетом, слушая слова на неизвестном языке. Наконец, с некоторым удивлением, словно всё происходило с кем-то другим, он почувствовал, как опускается на колени, повинуясь твёрдому приказу, исходящему из маленького, как у ребёнка, рта этого потустороннего существа. Липот стал стремительно приближаться, увеличиваясь в размерах, пока его рука, наконец, не легла Акошу на плечо. В тот миг, полностью осознавая, что происходит, он принёс клятву вечной верности на этом уродливом, ненавистном и в то же время вызывающем восхищение каждым звуком языке.

Акош осмотрелся по сторонам. Он снова был в кафе, вокруг сидели не обращающие на него внимания посетители, которым не было известно о тех жутких и таинственных силах, что существуют рядом с ними. Пуская корни в далёкое, покрытое сумраком прошлое, когда предки человека ещё лазали по деревьям, эти силы обладают могуществом, поражающим всякое воображение. За годы, прошедшие с тех пор, он неоднократно, он убеждал себя, что Липот просто дал ему какой-то наркотик и воспользовался гипнозом, чтобы сломить ослабленную волю, но всякий раз, уже почти утвердившись в таком мнении, чувствовал, что его колени начинают дрожать, а всё тело покрывается холодным, липким потом. Сил для того, чтобы обсудить случившееся с кем-либо из знакомых, он в себе так и не нашёл, да и Липот, похоже, тоже совершенно забыл о том случае, никоим образом о нём не напомнив. Однако что-то в их отношениях решительно, непоправимо изменилось, и это было очевидно всем, кто наблюдал за их разговорами со стороны. В глазах Акоша вдруг появлялось заискивающее выражение, и он охотно шёл на любые, даже заведомо невыгодные, предложения, если те исходили от маленького антиквара с тихим голосом.

Акош тихо, едва слышно выругался, пытаясь вернуть себе уверенность. Посмотрев на часы, он подумал, что и сын, и жена, заведовавшая отделом в супермаркете, уже, должно быть, вернулись домой. Оставалось ещё раз обдумать сегодняшние события, прежде чем идти к семье. Вплоть до этого момента он был уверен, что Липот подчинил его, произнося заклинания на исковерканном венгерском или немецком языке, в котором слова выговариваются наоборот, однако надпись, продемонстрированная Каталиной, свидетельствовала о том, что всё обстоит совершенно по-другому. Существовал какой-то особый язык, неизвестный современной науке, и предметы, дарующие волшебную силу тем, кто ими владеет. Акош жёстко, по-волчьи улыбнулся и встал из-за стола. Если ему удастся добыть этот золотой нож…

Идя по улицам вечернего Бельвароша, Акош предался размышлениям о том, что бы он смог сделать, если бы сам стал колдуном. Обладать могуществом, способным бросить вызов Липоту, который так унизил его… Уже свернув в проулок, ведущий к его подъезду, он заметил, что вокруг происходит что-то необычное. Ветер, которого здесь никогда не было, нёс обрывки бумаги и мусор, сдирал извечную грязь с мостовой, даже поднимал в воздух содержимое мусорного бака. Маленькие вихри, кружащиеся повсюду, явно преграждали путь Акошу, и он, опасаясь в свою очередь, что может случиться нечто, угрожающее его здоровью, не торопился действовать. В конце концов, мелькнула мысль, такое ведь не может продолжаться вечно. Это было правдой, однако в несколько ином смысле, так как вихри начали собираться в один большой смерч, достигающий высоты почти трёх метров. По мере, поглощения им своих меньших сородичей скорость вращения заметно снижалась, и это опять вселило в сердце Акоша надежду на благоприятный исход – и вновь его постигло жестокое разочарование. Едва ветер утих, взору менялы предстал огромных размеров жук, угрожающе тянувший свои омерзительные мохнатые лапы к хрупкому человеческому телу. В горле поднялся, так и не прозвучав, отчаянный крик; Акош ещё нашёл в себе силы отступить на пару шагов, но, упёршись в стену, ощутил уже совершенно неописуемый ужас – и замер, не имея сил даже пошевелиться.

Жук, источая гнилой смрад, приблизился к своей жертве вплотную и сжал её в смертельных объятиях. Акош, бессильно махавший руками и ногами, оказался в воздухе – шестиногий монстр, явно собираясь отобедать человеческой плотью, подносил его к угрожающего вида пасти, из которой торчали изогнутые клыки длиной в локоть, острые, как иглы. Устрашающего вида голова оказалась настолько близко, что её можно было рассмотреть в мельчайших деталях, столь гадких, что разум отказывался поверить увиденному. Тёмно-коричневая, почти чёрная, кожа напоминала по виду резину, от её горячей поверхности шли зловонные испарения, ударявшие в нос своим убийственным запахом. Пасть далеко выдавалась вперёд, как у хищных зверей, однако её ребристая, кожистая поверхность выглядела столь непривычно и чуждо, что исходящая от исполинского противника угроза была, скорее, чем-то, что появилось на белый свет откуда – из самых глубин преисподней. Заглянув в неестественно большие, выпирающие в стороны округлые глаза, Акош получил тому подтверждение. Разделённые на миллионы маленьких многоугольников-фасеток, те загадочно поблёскивали в темноте. То и дело один из участков глаза оказывался на свету, пуская необычные отсветы; присмотревшись, Акош улучил подходящий момент и смог различить картинку внутри. Однако вместо собственного отражения он увидел там зрелище, от которого едва не лишился сознания – отражая мысли исполинского насекомого, там виднелось обнажённое мужское тело, методично расчленяемое мощными челюстями и постепенно перевариваемое в полупрозрачном желудке. Акош не выдержал и закричал. Потом лицо его словно сжало стальными тисками; он почувствовал, как кожу и кости медленно протыкают длинные, тонкие клыки. Крик Акоша становился всё громче, пока на него не обрушилась тьма.

Сознание возвращалось очень медленно, как утренний лучик света, робко шарящий в потёмках. Наконец, Акош почувствовал, что он всё ещё жив. Чудовищная боль, от которой буквально разламывалась голова, была прямым тому подтверждением, так как мертвецы не способны ощущать боль. Акош, напрягшись, пошевелился – и понял что лежит ничком в куче мусора. Грязь набилась в рот, в ноздри – и даже в уши. Когда он смог, наконец, приподняться и встать на четвереньки, непреодолимое желание проблеваться, охватившее его естество с самых первых мгновений, взяло верх, и Акоша вырвало. Тогда, почувствовав некоторое облегчение, он встал и, пошатываясь, пошёл к своему подъезду, с каждым стоном посылая мысленные проклятия Липоту, который, несомненно, был причиной происшедшего. На ходу Акош ощупал себя, проверил карманы. Бумажник, мобильный телефон, золотые украшения – всё было при нём, значит, с момента падения, о котором свидетельствовала запёкшаяся кровь на голове, прошло совсем немного времени, что подтвердили часы, оказавшиеся в рабочем состоянии. Шатаясь, он вошёл внутрь, и, держась одной рукой за перила, начал медленно, одну за другой, отсчитывать ступени, которые, наконец, привели на второй этаж, в родную квартиру. Отперев дверь своим ключом, Акош, не отвечая на расспросы супруги, прошествовал в спальню и, едва сняв куртку, рухнул на постель, даже не разуваясь, чтобы проспать почти двенадцать часов подряд.

7

В Трнаве они были ещё до полудня. Рейсовый микроавтобус, следовавший через Чахтицы 3 , доставил Энё и Клару в эту вполне заурядную деревеньку, известную миру лишь из-за её былой госпожи, графини Надашди, урождённой Батори, или, как упрощали любители книг о вампирах, графини Дракулы.

– Туристы? – спросил по-венгерски занимавший соседнее сиденье мужчина, судя по всему, местный житель. Его тёмное от загара лицо, прорезанное ранними, но глубокими морщинами, и мозолистые руки с грязью под ногтями свидетельствовали о том, что он, как и его предки, был крестьянином. Бросив взгляд на опустевшие пластиковые пакеты и сумки, сложенные в одну, выглядевшую получше и почище прочих, Энё пришёл к выводу, что их владелец, должно быть, возил выращенный им товар на продажу в Трнаву.

3

Территория современной Словакии, в Средние века принадлежавшая Венгерскому королевству.

– Да, хотим увидеть вампиров, – ответил Энё, чуть улыбнувшись.

– Вампиров там сейчас, считай, и нет. Едут, правда, разные гниды, вроде сатанистов, молятся там чёрным козлам и прочей нечисти…

Крестьянин не договорил – правая ладонь Энё, описав широкую дугу, опустилась ему на спину. Послышался звучный шлепок. Кто-то из пассажиров бросил любопытный взгляд через плечо, но тут же отвернулся. Энё, не мешкая, наклонился через проход и вдавил собеседника лицом в подголовник кресла из переднего ряда. Когда тот попробовал сопротивляться, он встал и, сменив руку, удерживавшую захват, опустил правую в карман куртки, где у него находился пружинный нож. Щелчок выбрасываемого лезвия, даже не видимого со стороны, прозвучав неестественно громко, принудив противника покорно обмякнуть.

– Что там происходит? – спросил по-словацки водитель. Энё, разобравший, скорее, суть вопроса, нежели слова, широко улыбнулся в ответ и, по-приятельски хлопнув крестьянина по плечу, выпрямился.

– Мадьяры! – ответил он. – Мы – просто мадьяры.

Вскоре показались Чахтицы – обширное селение, застроенное одно-двухэтажными домами, располагавшееся между зелёных холмов. На вершине самого высокого из них, более напоминавшего гору, можно было рассмотреть руины каменного замка. Энё каким-то неведомым науке чувством ощутил, что именно там находится цель их путешествия, и что только там он сможет получить ответы на мучающие его вопросы.

Микроавтобус остановился только затем, чтобы высадить двоих пассажиров – и немедленно поехал дальше, словно торопясь как можно быстрее покинуть проклятое место.

– Пойдём. – Энё одел на плечи рюкзак и помог хрупкой Кларе, попросту севшей на асфальт и просунувшей руки в лямки, подняться. Ему всегда нравилось демонстрировать свою силу в её присутствии, а Клара, в свою очередь, всегда находила повод обратиться к нему за помощью. «Кто мы, если не семья?» – неоднократно задавал он себе вопрос, но всегда получал неутешительный ответ. Пока они зависимы от наркотиков и от Эркеля, им никогда не стать нормальной парой. Клара, у которой уже было два аборта, один из которых – от Энё, окончательно утратила возможность иметь детей, а он, обладая справкой о психическом расстройстве и судимостью, просто ожидал своей очереди, чтобы отправиться в «зону». Возможно, когда придёт это время, она дождётся его освобождения, а возможно, что лишь получит от тюремных властей лаконичное уведомление, в котором сообщат, что её сожитель, Энё Негьеши, умер такого-то числа «по неустановленным причинам» или «вследствие заражения крови», да вообще по любой из десятков причин, которыми обычно прикрывали многочисленные убийства, происходившие за решёткой. Вырваться из этого порочного круга было не под силу никому, однако Энё, помнивший и другое, безвозвратно ушедшее от него, время, втайне рассчитывал на помощь потусторонних сил. Пока те ничем себя не проявили, и он умело маскировал свои эфемерные мечты и связанные с ними планы под желание избавиться, наконец, от преследующих его наваждений. Клара, отлично изучившая его за то время, что они провели вместе – о, то были чудесные, наполненные телесными наслаждениями, дни и ночи, казалось, не имевшие конца, – конечно же, видела своего любимого насквозь, но молчала. Как и все женщины, она привыкла повиноваться мужчине, никогда не оставляя надежды, что тот, наконец, поймёт, насколько он заблуждается. Энё искренне разделял её мнение, отчаянно моля всех богов о том, чтобы путешествие в Чахтицкий замок, наконец, дало определённый ответ на все вопросы.