Сатисфакция

— Ее убили ты и твои люди, — холодно ответил я. — Я же пытаюсь вернуть ее к жизни.

— Не тебе решать, кому быть на троне! — рявкнул вдруг Мещерский, собрав последние силы. — Не тебе, не твоей племяннице, не этим костюмированным паяцам из особой роты! Народ должен выбирать!

— Народ выбирает каждый раз, когда встает под флаг, — ответил я. Мягко, уже без всякой злобы — будто пытался увещевать обиженного ребенка, а не старого интригана.— И каждый раз, когда идет в бой. Народ выбрал Елизавету. А тебя — забыл. Потому что ты оказался не спасителем, а шкурником. И проиграл.

— Тебе плевать на выбор народа! — Потому что без диктатуры ты — никто!

— Я — тот, кто видит свою страну сильной державой, с которой считаются на всех континентах. — Я поднялся, направив на него пистолет. — Ты же — рыночный торгаш, стремящийся продать ее как можно дороже, добавив собственную честь и совесть в качестве бесплатного бонуса.

— А ты — скудоумный фанатик. Бестолковый солдафон, который за всю жизнь только и научился, что решать все проблемы оружием. — хрипло рассмеялся Мещерский, пытаясь перевернуться. — Ладно. Надоело. Давай, стреляй. Как умеешь — в затылок.

Я вздохнул. И медленно опустил пистолет.

— Нет, Иван Петрович. Не стану я тебя убивать.

Я присел рядом — так чтобы наши глаза снова оказались на одном уровне.

— Знаешь, — тихо сказал я. — Я долго думал, как закончить эту историю. Убить тебя? Судить? Отпустить? Но в итоге понял: ты не злодей, Иван Петрович. Не чудовище. Просто человек, который слишком сильно верил в собственную исключительность. Ты действительно хотел лучшего — только представлял это лучшее, разумеется, с собой в главной роли. В роли архитектора, серого кардинала и вершителя судеб.

Мещерский сердито оскалился, отворачиваясь, но перебивать не стал. И я продолжил:

— А еще ты не умеешь проигрывать. Потому и пытался бсежать. Потому и не смог умереть достойно, когда все разрушилось. Потому и сейчас — сидишь здесь, передо мной, с глазами, полными ненависти, вместо того чтобы просто признаться, что ошибся. И ошибался все это время — раз за разом.

— Потому что я не ошибся! — сквозь зубы прошипел Мещерский. — Это ты…

— Ну вот. Именно это я и хотел сказать, — кивнул я, улыбаясь. — И именно поэтому тебе не суждено было победить. Ведь для победы, как ни странно, нужно кое-что посерьезнее самоуверенности и дурацких идей.

Я снял пистолет с предохранителя и протянул рукоятью вперед.

Мещерский дернулся и застыл, вглядываясь в оружие и будто не веря собственным глазам.

— Вот, держи. — Я положил пистолет ему на колени. — Даже ты не заслуживаешь такого позора, как пуля в затылок — так что сделай это сам. Как и подобает мужчине, дворянину и офицеру — которым ты, впрочем, никогда и не был.

Разговор закончился. Может, и не на самой доброжелательной ноте, но продолжать его мне уже нисколько не хотелось. Я встал, развернулся и медленно зашагал прочь, не оглядываясь. За спиной послышался шорох — Мещерский пытался сесть. Прошло три, может, пять секунд — и позади раздался щелчок.

Я остановился. Обернулся.

Его сиятельство стоял, чуть согнувшись и держа пистолет обеими руками.

На лице — звериная ухмылка, в глазах — безумие.

Щелчок. Еще один. Щелчок.

Я тяжело вздохнул.

Мне действительно хотелось дать Мещерскому возможность уйти достойно. Только он ей почему-то не воспользовался.

— Я же говорил — ты не умеешь проигрывать.

Щелчок.

— Пустой магазин, — пояснил я, вздохнув. — Можешь не стараться.

Мещерский неотрывно смотрел на меня, и остатки рассудка на его лице таяли, уступая место ненависти сумасшедшего. А палец все еще судорожно дергал спусковой крючок — раз за разом, будто где-то в искалеченной груди умирающего еще жила надежда…

Нет, не победить, конечно же — хотя бы забрать с тобой на тот свет старого врага.

Я чуть склонил голову и щелкнул пальцами, освобождая рвущуюся наружу мощь Дара. Не стандартный атакующий элемент, а чистую энергию, готовую служить мне так, как я того пожелаю. Мелькнула вспышка, Мещерский коротко вскрикнул, когда его тело охватило языком ревущего пламени — а через мгновение от него осталась лишь горсть пепла, подхваченная ветерком и рассеянная по подлеску.

Как будто предателя здесь и не было вовсе.

— Кто-то пишет историю, — пробормотал я, разворачиваясь к дороге, — а кого-то не упомянут даже в примечаниях. И твой случай, Иван Петрович, как раз второй. К моему глубочайшему, черт бы его побрал, сожалению.

Тяжело вздохнув, я вернул в ухо наушник гарнитуры, и проговорил:

— Забирайте меня. Я закончил.

А потом присел на поваленное дерево у обочины и принялся ждать.

Эпилог

— Осторожнее! Уронишь — придется еще раз ехать.

Гагарин дернулся было, чтобы успеть мне помочь, но я и сам перехватил тревожно звякнувший ящик и уже без особого усилия закинул на плечо и не спеша понес туда, где над пляжем уже поднимался пропахший готовящимся шашлыком дымок.

— А хоть бы и еще раз, — улыбнулся я, шагая по песку. — У нас вообще-то увольнительная. На целых три дня. Так что не извольте беспокоиться, ваше сиятельство.

— Сам ты сиятельство, — с деланным недовольством отозвался Гагарин. — Это мне теперь к тебе по чину обращаться положено. И по имени-отчеству.

— Возражаю. — Я пожал плечами. — Как советник ее императорского высочества по особым вопросам я, возможно, имею больше полномочий, чем командир гардемаринской роты. Однако формально все еще пребываю в чине прапорщика, а значит…

— Да ничего оно не значит, Владимир Федорович. — Гагарин изобразил на лице серьезную мину. Но тут же снова заулыбался и хлопнул меня по плечу. — Ладно, пойдем. А то они, пожалуй, и без нас начнут.

Сегодняшний вечер обещал быть громким: на берегу залива в километре за Териоками собралась если не половина особой гардемаринской роты, то треть — уж точно. Формально господа офицеры дружно ушли в увольнительную, однако мы с Гагариным были в числе немногих избранных, которые знали, чего ради хмурые и суровые бойцы вдруг решили отдохнуть в самой середине рабочей недели. И не с семьей или друзьями, а с сослуживцами.

Ее высочество изволила устроить выходные. И не только себе, но и всем, кто так или иначе поспособствовал ее триумфальному возвращению в Зимний дворец. Для всех желающих на пляже, пожалуй, не нашлось бы места, однако народу все равно оказалось… Много.

Пожалуй, даже чуть больше, чем следовало приглашать — хотя бы из соображений безопасности. Но я не имел ни возможностей спорить с без пяти минут императрицей, ни — чего уж там — особого желания.

Каждого из участников нашей импровизированной вылазки на природу я знал лично. Гардемарины, члены Совета безопасности, отличившиеся в боях за столицы «преображенцы» и «семеновцы», ближайшие сподвижники Елизаветы и, конечно же, их родня. Одних только Гагариных приехало человек семь, не меньше.