Савва Мамонтов

— Был ты мне сын, а стал мне товарищ. Все наши купецкие тайны тебе передам, ибо ты, Савва, — наследник моему делу.

Закаспийское Торговое Товарищество доверило молодому Мамонтову ведать Московской конторой. И потому в Москве Савва трех дней не был, поспешил в Нижний Новгород закупать на ярмарке товары для персидских факторий.

Болезнь почувствовал неожиданно. Глядел с кручи у Кремлевской стены, как сливаются Ока с Волгой, и вдруг подкатила тоска под сердце — понял, что очень болен. Душа заметалась в панике, но головы не потерял. Передал дела младшему сотруднику и в тот же день уехал в Москву.

Доктор Топоров, осмотрев больного, потребовал собрать консилиум. Приговор хирурга Попова был суров: операция поясницы неизбежна.

Иван Федорович, не жалея никаких денег, пригласил знаменитого Иноземцева, тот диагноз подтвердил: «Псикас маиор», операцию, однако, отложил — организму нужен отдых.

— Какой отдых в русском холоде! Езжай, Савва, в Милан, — предложил Иван Федорович. — Хоть я обжегся один раз на Милане, но ты у меня пусть не старший сын и не младший, да наверняка самый умный… Главное, лечись, а от дела тоже не бегай. Приглядывайся, как Европа торгует. Будешь у Веденисова в Промышленной конторе, изучай шелковое производство. Шелком торговать — дело вечное.

Так зимой 1863 года Савва очутился в Милане.

Милан издавна был центром ломбардской торговли шелком-сырцом. Веденисов, предупрежденный Иваном Федоровичем, что Савве прежде всего нужно поправить здоровье, — работой нового сотрудника не загружал.

В Милане было чего смотреть, начиная от его четырнадцати ворот с беломраморной аркой Мира в честь Наполеона и кончая кафедральным собором, строительство которого закончилось в 1805 году, а началось в далеком Средневековье, в 1386 году. И как было не поклониться «Тайной вечере» великого Леонардо да Винчи в церкви Санта Мария делла Грация!

Савва исполнил благоговейное созерцание без позы и фальши. Сильное чувство он испытал и в Брере, перед полотнами того же Леонардо да Винчи, Рафаэля, художников ломбардской школы Луини, Болтрафио, Гауденцио, Феррари… Но Милан — это еще город Мельпомены! При двухстах семидесяти тысячах жителей в нем двенадцать театров, среди них несколько оперных и, разумеется, Делла Скала.

Савва снял просторную, но скромную квартиру во втором этаже на углу Корто.

— Восемнадцать снежных дней! — смеялся он, читая о суровости миланского климата.

Город утопал в цветах.

Работе Савва посвятил часы, а время отдал… учебе. Овладевал итальянским языком, без которого какая может быть торговля, и постановкой своего голоса. Голос в нем обнаружил Булахов, человек в русской музыке не последний!

Совсем иного мнения о качестве голоса русского были итальянские извозчики. Савва вспоминал в своих записках: «Два извозчика не выносили, когда приходил маэстро ставить мой голос, уезжали в другой переулок. Конечно, они не могли понять, что голос мой постепенно улучшался».

Имея средства, Мамонтов всю жизнь следовал одному твердому правилу — учиться у лучших педагогов, лечиться у лучших врачей, окружать себя людьми выдающимися и, по возможности, великими, пусть в будущем.

А потому оперные партии Савва разучивал под руководством самых известных преподавателей Миланской консерватории.

Брат Анатолий кончил тем, что пленился певицей Марией Александровной Ляпиной и, вопреки воле отца, обвенчался с нею.

Савва брал выше, его любовью была Муза, но она тоже подавала ему тайные знаки взаимности. Пусть не Делла Скала — театр попроще, но посещаемый, ценимый итальянцами, пригласил Мамонтова петь басовые партии в «Норме» и в «Лукреции Борджиа».

Может быть, силки славы и опутали бы молодого купца, но в это самое время Савва получил приглашение навестить московских знакомых, остановившихся в Милане, — Веру Владимировну Сапожникову, которая совершала путешествие со своей дочерью Елизаветой Григорьевной.

Веру Владимировну Савва не помнил, но Веденисов знал это семейство.

— Люди светлой души! Вера Владимировна Сапожникова — вдова, купчиха Первой гильдии, она родная сестра Сергея Владимировича Алексеева, человека весьма достойного.

В доме Алексеевых Савва бывал, но ехал к Сапожниковым без охоты, заранее придумав предлог, чтоб визит вежливости не слишком затянулся.

В гостиной, куда пригласили Савву, солнце ударялось о сверкающий паркет и так слепило, что пришлось прикрыть глаза.

«Хлебают солнце, как щи!» — мелькнула досадливая мыслишка.

— Здравствуйте! — голос был негромок, но такого милого, такого домашнего тембра, что Савва внутренне притих.

Девушка стояла у рояля, она, видимо, просматривала ноты и теперь отложила их.

— Матушка сейчас выйдет.

Лицо строгое, а губы доверчивые, брови чуть вскинулись, и в них такая милая неуверенность, такой детский испуг.

— Вы играете? — спросил Савва.

— Да кто же нынче из купеческих девиц не играет? Грамоты еще можно не знать, а вот чтоб на инструментах не играть, такого невозможно.

— Что же у вас за ноты?

Девушка вспыхнула, прикрыла глаза длинными черными ресницами:

— Это оратория Листа «Святая Елизавета».

— Господин Лист теперь итальянец, в Риме живет. Уж такой, говорят, истый католик, что собирается в монахи постричься.

В гостиную вошла Вера Владимировна:

— Простите, Савва Иванович, что задержалась. Это дочь моя, Елизавета Григорьевна. Мы собирались портик смотреть возле церкви Святого Лоренцо. А где это — не знаем. Лизе древности подавай.

— Я покажу вам эту коринфскую колоннаду и охотно буду вашим Вергилием! — сказал Савва. — Надо обязательно посмотреть церковь Святого Амвросия, она построена самим Амвросием в четвертом веке. А знаете, на каких развалинах? Храма Бахуса! В этой церкви, кстати, короновались особою железной короной короли и германские императоры…

— Перед поездкой я прочитала «Божественную комедию» Данте, — сказала Елизавета Григорьевна. — Я ожидала, что здесь будут горы, плавающие в туманах, снопы лучей из облаков, как у Эль Греко. Но оказалось все не так. В природе — рай, а в жизни людей — жизнь.

— Но среди великих памятников! — тонко подметил Савва.

Он посмотрел на Елизавету Григорьевну и увидел, что она вся — внимание. Смутилась, отвела взгляд, и Савва почувствовал в груди нежность.

Дни пребывания Сапожниковых в Милане таяли, как весенний снег. О шелковых делах было забыто так основательно, что Веденисову пришлось вернуть Савву с небес на землю. Тут Савва и признался своему наставнику, что Елизавета Григорьевна для него не просто дочь московских знакомых.