Саймон Холодное Сердце (Испытание любовью) (др. перевод)

– Это у Бьювэллета нет нежности? Чепуха! А дети вокруг него?

Критики умолкали. Любовь Саймона к детям была не только всем хорошо известна, но стала притчей во языцех.

– Чувства спят в нем, – сказал однажды Генрих брату Саймона Джеффри Мэлвэллету. – Но настанет день, когда он проснутся.

Джеффри с сомнением покачал головой:

– О чём вы говорите, сир?

Генрих взглянул на Саймона, а тот в эту минуту не мог и слышать.

– О чувствах, которые таятся в Саймоне, – ответил король.

– Их нет, сир. Раньше я думал так же, как и вы, но за пятнадцать лет я хорошо узнал его и ни разу не видел, чтобы он хоть на йоту утратил свою холодность. Вот только с детьми – дело другое.

– Да, с детьми. Но это значит, Джеффри, что в один прекрасный день в нем оживет то, что пока еще никому не заметно.

– Это страсть, скованная льдом, сир, – улыбнулся Джеффри. – Интересно, что это будет за женщина, перед которой Саймон не устоит? Сколько прекрасных женщин прошло мимо него! И вот ему уже за тридцать, а он чужд любви. Его время прошло.

Генрих, улыбаясь, прикоснулся к руке Мэлвэллета:

– Знаешь, Джеффри, ты иногда бываешь глуп! Алан умнее тебя.

– Алан куда как умен во всем, что касается сердечных дел, сир, – возразил Джеффри, глядя на сидящего поодаль молодого Монтлиса и смеясь одними глазами.

Алан опирался подбородком на руку, устремив вдаль мечтательный взгляд томных глаз.

Генрих проследил за взглядом Джеффри и заразился его настроением.

– Ну и троица вокруг меня, – сказал он. – Воин, Рыцарь и Поэт.

Именно так называли Саймона, Джеффри и Алана в окружении короля. Все трое были близкие друзья, и ни один из них не походил на другого. Кларенс однажды назвал их Железо, Пламя и Серебро и не уставал удивляться их дружбе. Но больше подходили им прозвища, данные королем. Саймон был Воин до кончиков ногтей, неустрашимый и хладнокровный, рожденный вести за собой людей. Джеффри – Рыцарь, отчаянно храбрый, и вместе с тем красноречивый царедворец, порывистый и импульсивный человек. Алан, Поэт, мечтатель, для которого ратное дело не было призванием, хоть в войнах он участвовал больше, чем иной трубадур, живший сотню лет назад. Алан был рожден для сердечных увлечений, которые не отличались, быть может, глубиной и постоянством, но рождали в нем поэтическое вдохновение. Там, где Саймон лидировал, двое других шли за ним следом, но Джеффри порой рвался вперед в характерном для него ослеплении, только затем, чтобы быть оттесненным назад непреклонной волей Саймона. Джеффри и Алан наблюдали за постепенным восхождением и победами Саймона с восхищением, они видели, как растет его слава, и не испытывали ни малейшей зависти или ревности. Но, признавая лидерство Саймона, они считали его неопытным юнцом во всем, что касалось сердечных дел. Им не раз доводилось встречать Саймона в обществе красивых женщин, и, затаив дыхание, они ждали, что он переменился, наконец-то. И каждый раз наступало разочарование. Ни одна даже самая обворожительная женщина, ни одна из самых знаменитых красавиц не пробудила дремавших в нем чувств. Как большинство сильных людей, он не боялся прекрасного пола, не смущался и не заикался в присутствии красивых женщин, и его загорелое и обветренное лицо не бледнело и не вспыхивало румянцем под их взглядами. Просто в его жизни не было места женщинам, а в его сердце – любви к ним.

* * *

Седрик, сквайр Саймона, сорвал травинку и в задумчивости грыз ее. Глаза Седрика задержались на широких плечах Саймона, и Седрик усомнился, будут ли у него самого когда-нибудь такие же широкие и сильные плечи. Он даже вздохнул оттого, что был изящным и хрупким юношей, а не таким силачом, как его патрон.

Никто не объяснил Седрику, зачем они вышли под вечер из Алансона, и он знал, что лучше об этом не спрашивать, несмотря на его привилегированное положение. Седрик сопровождал Саймона к этому холму и за все время не проронил ни слова, видя, что Саймон весь поглощен своими мыслями. По складкам на лбу и плотно сжатым губам Саймона Седрик догадывался, что тот решает в уме какую-то нелегкую задачу. Они уже порядком задержались здесь, и Седрику стало скучно и не терпелось, чтобы Саймон хоть что-то сказал или сделал, вместо того, чтобы стоять вот так, неподвижно уставясь в одну точку где-то на горизонте.

Наконец, желание Седрика сбылось. Саймон заговорил своим низким, глубоким голосом, не повернув головы в сторону Седрика:

– Можешь найти занятие поинтересней, чем глазеть на меня, слышишь, мой милый?

Как ни привык Седрик к этому свойству Саймона, на сей раз он удивился. Ему казалось, что Саймон забыл о его присутствии и уж подавно не замечал устремленного на него пристального взгляда, да еще за спиной.

– Нет, милорд, не могу, – ответил Седрик.

Саймон еле заметно улыбнулся.

– Неужто я так тебе нравлюсь?

– Да, сэр, – просто ответил Седрик.

Саймон посмотрел на своего растянувшегося на траве сквайра и снова улыбнулся.

– Лентяй! Вынь травинку изо рта.

Седрик выплюнул травинку и засмеялся. Он не спешил встать на ноги, хорошо зная, что ему эта вольность сойдет с рук. Милорд по-прежнему благоволил к нему. Другие пажи и сквайры приходили и уходили, но ни к кому из них Саймон не был так привязан, как к Седрику Гаунтри, тому самому, кто десять лет назад сам предложил Саймону взять его к себе в пажи.

– Милорд, когда мы выйдем из Алансона? – спросил Седрик. – Или останемся тут навсегда?

– Придет время – узнаешь, – ответил Саймон, будто щелкнул любопытного сквайра по носу.

Седрик ничуть не смутился. Усевшись поудобнее, он обнял собственные колени.

– Надо думать недолго ждать осталось, – хитро прищурясь, сказал он, высматривая ответ на бесстрастном, невозмутимом лице Саймона. – Хотел бы я знать, пойдем мы с королем или с герцогом, – секунду-другую он помолчал. – Или одни?

Саймон не удостоил его ответом, но сделал знак, что им пора идти, и пошел в сторону города своим широким шагом, а Седрик поспешал за ним, держась чуть позади.

При входе в город они повстречали сэра Алана, причем Седрик счел за лучшее скромно отойти на задний план.

Алан взял Саймона за руку, глядя на друга с раболепной преданностью, которой за прошедшие годы нисколько не убавилось. Алан на удивление мало изменился со дня их первой встречи с Саймоном у ворот замка Монтлис. Черты его лица остались немного женственными, а фигура сохранила юношескую стройность и изящество. Он был одет в шелка и бархат, потому что старался избавиться от воинского облачения, едва лишь надобность в нем отпадала.

– Саймон, – сказал он, приглушая голос, – откуда идут слухи, что тебя пошлют на Бельреми?

– От праздных болтунов.

– Значит, это неправда?

– Правда, но лучше не болтать об этом, Алан.

– Ты действительно готов направить свои силы против леди Маргарет де Бельреми?

– Да.

– Где Умфрэвилл потерпел неудачу, ты должен будешь поладить. Ты возьмешь город, Саймон?

– С Божьей помощью.

Алан еле слышно хмыкнул, шепча «Део Гратиас».

– Я тоже, конечно, пойду с тобой, – сказал он мечтательно. – Хотелось бы увидеть эту леди Маргарет.

Саймон улыбнулся:

– Если пойдешь со мной, будет не до шашней.

– Нет? Ты захватишь леди Маргарет для самого себя. Это и в самом деле будет победа.

– Хм! Жена-злючка? Благодарю.

За этим разговором они приблизились к месту, где расположился король, и прошли мимо нескольких рыцарей, которые приветствовали их.

– Мне поручено найти тебя, – сказал Алан. – Король хочет говорить с тобой. Где ты был?

– Вон там, на холме.

– Зачем?

– Подумать и отдохнуть. Душно мне в городе. Ты пойдешь со мной к королю?