Сборник "Похитители душ"

Ах вы, бедная моя старушка, зачем же так волноваться? Вся красными пятнами пошла, руки трясутся.

– Оставьте, пожалуйста, и не смейте переживать по такому дурацкому поводу! У меня никогда не было любимой чашки, это предрассудки! Вы же знаете, я всегда беру из шкафа первое, что подвернется под руку. Вы придумали себе, что мне нравится эта чашка, и всегда ставите ее ближе всего. Понимаете? Теперь будете ставить другую!

– Ах, майн готт, какой неудачный день! – Ну вот, расплакалась.

Что там капают старушкам? Валокордин? Корвалол? Виталий бы живо что-нибудь придумал.

– Да перестаньте! Сядьте и успокойтесь!

– Я заплачу…

– Так вы уже плачете.

– О нет, я хотел сказать: платить буду…

– Ну, миленький, этак вы скоро вообще на немецкий перейдете. Вот уже ударения путаете…

Вот тут нормальный человек уже бы посмеялся и успокоился, а она нет – и вовсе в слезах утонуть решила. Сколько там до самолета? Сейчас Виталий приедет, а у нас чашки битые и пожилая дама в истерике.

– Я… хотел поговорить… с вами.

– Слушаю вас, Калерия Карловна.

– Я хотел… попросить… У меня все-все уехал в Германию. Я не поехал. Виталий Николаевич такой серьезный мужчина. Я буду умирать здесь, в Ленинграде.

Здравствуйте. Договорились. Надеюсь, она не собирается этого делать сию минуту?

– Я знаю, это очень трудно… Но мы, немцы, очень строгой веры. Виталий Николаевич очень серьезный мужчина… – Это мы уже слышали, дальше что? – Светлана Вениаминовна, попросите Виталий Николаевич… чтобы меня похоронили на Немецком кладбище…

– Господи, Калерия Карловна, – дай вам Бог здоровья, – а у нас и такое есть?

– Да-да, рядом со Смоленским… Пожалуйста, попросите, я Виталий Николаевич знаю столько лет… но я не решаюсь…

– Хорошо. Договорились. Только, пожалуйста, не умирайте. Хотя бы до моего приезда. – Нет, такого юмора в таком возрасте они уже не понимают. Как бороться с истерикой? Есть, правда, один способ. Но как ты собираешься съездить по лицу старому человеку? Светочка на секунду задумалась. Потом взяла со стола хрустальную вазу и что есть силы хряпнула ее об пол. Подействовало лучше пощечины.

Калерия перестала плакать, оторопело взглянула на осколки и глубоко вздохнула:

– Простите, Светлана Вениаминовна.

– Да что вы, Эмма Петровна, всегда пожалуйста.

В машине Светочка коротенько ознакомила Виталия с просьбой немки. Что за жлобская привычка слушать, не поворачивая головы! Роднуся, не ты же за рулем! Хоть бы ушко из вежливости навострил! Недоволен, вижу, что недоволен. Еще бы: такую персону побеспокоили! И чем!

– Сможешь чем-нибудь помочь, Виталенька?

– Я могу тебе ответить, как в старом анекдоте: помогу, но ложиться нужно завтра.

Светочка улыбнулась и повернулась к окну.

Фу, черт, опять привидение! На тротуаре стоял Самойлов и обалдело на нее смотрел. Готов, поняла Света. Только б на месте не помер. Какая все-таки удача, что целых три дня я не увижу родных лиц!

Как бы не так! Первое же родное лицо расположилось в соседнем кресле самолета.

– Hi! – развязно приветствовал Светочку хлыщеватого вида парень.

– Добрый день. – Надеюсь, это прозвучало достаточно холодно, чтобы пресечь все дальнейшие контакты. Ах, не сообразила: нужно было ответить на каком-нибудь экзотическом языке. Чтобы отстал сразу. Тогда с его стороны все бы ограничилось кокетством со стюардессами.

– В Париж?

Господи, а куда же? Неужели он думает, что я собираюсь сигануть с парашютом где-нибудь под Северным морем? Спокойней, спокойней. Кивни равнодушно. Смотри в иллюминатор. В конце концов, можно и подремать.

На несколько минут Светочка позабыла обо всем на свете – самолет развернулся и пошел на взлет. Средних лет дама в соседнем ряду истово крестилась. Боюсь, тетенька, ваш Боженька не сможет помочь, если вдруг в этой железной хреновине что-нибудь забарахлит и мы все начнем падать… О-о-оп! И земля начала отдаляться, потом завалилась набок, шоссе быстро превращались в ниточку, дома – в коробочки… Светочка счастливо улыбнулась. Можно ежедневно вариться в цивилизации, перестать обращать внимание на кофеварки и телефоны, бездумно нажимать на акселератор, не глядя тыкать кнопку лифта, но когда вот такая тяжеленная штука поднимается на десять тысяч метров… И летит, даже крыльями не машет… Это по-настоящему круто.

Опрометчиво было так улыбаться. Сто процентов мужчин воспринимают женскую улыбку (даже и не обращенную к ним) как сигнал к действию.

– У вас хорошее настроение?

Как жаль, что Виталий так и не научил меня интеллигентно хамить.

– Нормальное.

– Не боитесь летать на самолетах?

– Нет.

– А ведь в последнее время так много катастроф… Вы телевизор смотрите?

Зайчик какой. И тема приятная, и вопросы интересные.

– Нет.

– А газеты читаете?

Стоп, стоп, милый, дай немного подумать. Молодой, разговорчивый, точно – не турист, на бизнесмена не тянет. Ставлю сотенную, что ты – журналист.

– Нет.

– Никакие?

– Нет.

Слава Богу, отвлекся на тележку с напитками. Ставлю две сотни, что возьмет виски.

– Виски, пожалуйста. Со льдом? А вам?

– Нет, спасибо. – Немножко «мартини», конечно, не помешало бы, но… Если двое русских выпили вместе, это уже компания. А я хочу лететь одна.

Светочка посмотрела в иллюминатор и поймала себя на тривиально-женской ассоциации. Земля внизу представилась россыпью бриллиантов на черном бархате. Пошло, но очень похоже. Она немного отвлеклась, в который раз любуясь новым колечком на левой руке. А когда выглянула снова, чуть не вскрикнула от удивления. Как будто за несколько мгновений кто-то украл все драгоценности. Черный бархат был пуст. Спокойно стояли на своем месте звезды. Ни одного облака до самого горизонта. Но земля была темна. Ни искорки, ни огонечка. Первыми в памяти всплыли «Лангольеры» Стивена Кинга. Потом, неизвестно почему, перед глазами встало лицо Виталия. Была ТОЙ ночью еще одна фраза. Какая? О Господи, ведь он именно так и сказал: «Представляешь, кто-то подойдет и выключит большой рубильник…»