Сборник Попаданец

— Ном-ном-ном. — Пожал я плечами, забирая у него кувшинчик, чтобы промочить горло.

— Конечно, по баронству еще бродят сотни разрозненных отрядов. — Аль нехотя покинул покатый бок быка, подымаясь на ноги. — Но это, мне кажется, больше нас не должно касаться.

— Угу. — Я стал рассовывать по карманам заначки мяса и обломки хлебной лепешки, сухой настолько, что больше напоминала осколки стекла, чем хлеба. — Мы отработали по масштабным группировкам, основная масса либо ушла обратно несолоно хлебавши, либо же легла богатым удобрением для почвы, пищей для воронья. Я выполнил свое обещание, наступление захлебнулось, и даже более того, похоже, этими смертями мы переломили хребет мятежа.

Я замолчал, еще раз осматривая с тоской в груди усеянное трупами поле. Сколько? Сердце вздрогнуло, когда холодный мозг услужливо подсказал приблизительные цифры.

Много.

Больше десятка засад, столько же, если не больше ночных рейдов, мы шли по пограничью, неся в лагеря и крупные группировки войск незримую и неизведанную смерть. Мы просто выкашивали сотни и тысячи, кто-то падал, хрипя на марше в предсмертной агонии вместе со своим конем, кто-то же так и не проснулся после ночи, но итог один. Ужас, черный страх и паника в умах и сердцах людей.

Меня стали бояться даже мои вчерашние друзья, так как ответа на то, что же убивает всех незримой неотвратимостью, не было ни у кого, кроме меня и юного алхимика. Но ответ и не нужен, когда результаты столь ужасающи, что их последствия заставляют шевелиться волосы на голове от осознания той мощи и силы, подвластной неизвестно кому, так как Пиксквар и бароны молчали. А гонцы многочисленных делегаций и генералов армии короны уходили ни с чем, потому что север упорно твердил как заговоренный: «Король знает, все вопросы к королю».

И король и вправду кое о чем догадался, так как из столицы меня нашло письмо с семьюдесятью тысячами печатями от самого Паскаля, доставленное лично для меня всего лишь с одним словом для моих глаз: «Спасибо».

Пожалуйста.

Мне было горько и противно, нутро выворачивало, корежа мою мораль и не давая мне заснуть по ночам вереницей жутких кошмаров, но винить кроме себя мне некого. Это мое решение, мне с ним и жить дальше…

Если смогу.

Впрочем, смогу и буду. Я уже давно не тот восторженный житель просвещенной Земли, что в розовых очках пришел в этот новый мир. Все стало гораздо сложней и проще по прошествии прожитых лет, мое сознание примет и эту боль, со временем переварит, опуская все на дно души перегоревшим пеплом воспоминаний.

Эту часть сделки я выполнил, осталось решить еще один вопрос, вопрос на миллион, на чьей же стороне я останусь?

* * *

— Сколько энергии! — Априя Хенгельман задумчиво перебирала целый ворох всевозможных амулетов, разложенных перед ней на столе. — Некротика всюду, столько всего можно было бы сделать!

— Соберись, сестра, — сухо произнесла Мила Хенгельман, стоя у маленького окошка и всматриваясь через желтую муть бычьего пузыря во двор с тревогой. — Все это неспроста. Как бы не по зубам нам вся эта игра оказалась.

— Да какие там зубы? — Априя пошамкала практически беззубым ртом. — Ты же знаешь, сестрица, это наш единственный шанс.

— Дьесальфы уже единожды бросили нас. — Покачала головой Милана.

— У нас договор с жрицами Ллос, — произнесла старушка Апри, прислоняясь спиной к стенке маленького домика, где они поселились, и осматривая убогий их быт, где разительным отличием от весьма бедной обстановки был ломящийся от всевозможных яств убранный белоснежной скатертью стол.

— Поэтому и согласилась, — печально под тяжелый вздох тихо произнесла Милана.

— Наши годы подходят к концу. — Априя встала со скамьи, подойдя к сестре и обхватывая ее за плечи. — И пусть шанс невелик на продолжение, но он есть!

— Знаю я. — Вздохнула опять тяжело Милана. — Все знаю, все понимаю, а мальца-то жаль.

— Он и так слишком долго играл со смертью. — Успокаивающе погладила ее плечи в ответ сестра. — Ну, прекрати, сестрица, всем и всегда добрым не будешь.

Разговор их прервался скрипом открывающейся дверки, где на пороге застыла мощью кошачьей грации затянутая в черную броню фигура с обнаженным блеском острых граней кинжального оружия.

— Шель. — Кивнула фигуре Милана, отстраняясь от сестры.

— Мертвы, — произнесла черная пантера, стягивая с головы маску. Ее взгляд томных темных глаз застыл на фигурах четырех стариков-магов, уткнувшихся головами в тарелки на столах. — Я же просила без применения силы! Место должно быть чистым от смертельных эманаций!

— Обижаешь, — вклинилась в разговор Априя. — Никакой силы, обычный яд. Мужички просто сели поужинать, никакой магии, старый добрый яд, Шель.

— Хм, — хмыкнула в ответ эльфийка, на всякий случай пройдясь по дому с амулетом. — Старые ведьмы, все еще кое на что, оказывается, способны.

— На многое еще, деточка, — елейным тоном произнесла Априя, гадливо посматривая в сторону дьесальфа.

— Барон возвращается. — Эльфийка стала серьезной. — Император на подходе, я с Тенями рядом, последний акт игры, старые разбойницы, вы остаетесь встречать всех, за вами и последний шаг.

— Ну да, ну да… — задумчиво произнесла Мила Хенгельман, вновь уставившись рассеянно в окошко.

— Оплата по завершении. — Эльфийка скинула со спины небольшой рюкзак, откуда на свет были извлечены две пары длинных щипцов, изукрашенных рунами, небольшая шкатулка из вороненого металла и перчатки, расшитые золотом, все в магических гектограммах. — И помните, никакого контакта с перстнем или телом-носителем, все только через инструмент.

— Мы в курсе, — ответила за обеих Априя Хенгельман. — Все будет сделано, Шель, мы готовы встречать гостей.

* * *

Сэр Гарич Ол’Рок вышел на объединенную северную коалицию баронств с первыми легкими хлопьями мягкого снега. Усталый, злой, в лохмотьях и искореженном до невозможности доспехе, с кучей изорванных ран на теле, часть из которых успела набухнуть и загноиться, но с прямой, как палка, спиной, и острым, как бритва, ухоженным без единого пятнышка ржы мечом в руках.

Из ста головорезов под его командованием живым к концу осени остался он один. Герой? Безумец? Нет.

Просто хороший солдат. Солдат, который честно выполнил свой долг, солдат, который тут же после двух недель в руках целителей и койки лазарета направился в городской кабак, где уже практически сутки пил по-черному, невидящим взором буровя людей, стены, иногда потолок, когда хмельное тело сползало на пол.

Сейчас много таких было по питейным заведениям. Время такое, послевоенное называется. Кто-то от радости, кто-то от боли потерь. Регулярная солдатня короны, баронские дружинники, хмурые легионеры, мужички бухали, а по пустым домам велся отчет из слез вдов и сирот, когда пришла пора вести счет невернувшихся.