Сборник рассказов «Предел желаний»

— Это ты, Хеллмэн? — услышал он голос Каскера из-за двери.

— Ты цел? — прохрипел Хеллмэн.

— Мне тут не очень-то просторно, — ответил Каскер, — но Шпаклевка перестала расти. Хеллмэн, выведи меня отсюда!

Хеллмэн лежал на полу, часто и тяжело дыша. — Минуточку, — сказал он.

— Еще чего, минуточку! — прокричал Каскер. — Выведи меня. Я нашел воду!

— Что? Как?

— Выведи меня отсюда!

Хеллмэн попытался встать, но его ноги окончательно вышли из повиновения.

— Что случилось? — спросил он.

— Когда шар стал заполнять комнату, я решил завести Супертранспорт, изготовленный по особому заказу. Думал, вдруг он пробьет дверь и вытащит меня отсюда. Вот я и залил его высокоусиляющим горючим «Интегор».

— И что же? — поторопил Хеллмэн, упорно пытаясь встать на ноги.

— Супертранспорт — это животное, Хеллмэн! А горючее «Интергор» — вода! Теперь вытаскивай меня отсюда!

Хеллмэн со вздохом удовлетворения улегся на полу поудобнее. Будь у него побольше времени, он бы и сам, чисто логическим путем, обо всем догадался. Теперь-то все кристально ясно. Машина, наиболее пригодная для лазанья по отвесным, острым как бритва горам, — это животное, вероятно, наделенное втяжными присосками. В промежутках между рейсами она впадет в спячку; а если уж оно пьет воду, то и пища его пригодна для человека. Конечно, о былых обитателях планеты по-прежнему ничего не известно, но, без сомнения...

— Прожги дверь! — крикнул Каскер, и голос его сорвался.

Хеллмэн размышлял об иронии вещей. Если то, что другому мясо (и то, что другому яд), для тебя яд, попробуй съесть что-нибудь еще. До смешного просто.

Но одна мелочь по-прежнему не давала ему покоя.

— Как ты узнал, что это животное земного типа? — спросил он.

— По дыханию, дурень! Оно вдыхает и выдыхает воздух, и при этом запах такой, словно оно наелось луку!

За дверью послышался грохот падающих жестянок и бьющихся бутылок.

— Да поторопись же!

— А что там такое? — спросил Хеллмэн, поднимаясь на ноги и прилаживая лучемет.

— Да Супертранспорт! Он прижал меня к стенке за грудой ящиков. Хеллмэн, по-моему, ему кажется, что я съедобен!

ТЕЛО

Открыв глаза, профессор Мейер увидел беспокойно склонившихся над ним трех молодых хирургов. Внезапно ему пришло в голову, что они действительно должны быть очень молоды, чтобы решиться, на что решились; молоды и Дерзки, не обременены закостенелыми штампами и мыслями; с железной выдержкой, железным самообладанием.

Его так поразило это откровение, что лишь через несколько секунд он понял, что операция прошла успешно.

— Как вы себя чувствуете, сэр?

— Все хорошо?

— Вы в состоянии говорить, сэр? Если нет, качните головой. Или мигните.

Они жадно смотрели.

Профессор Мейер сглотнул, привыкая к новому небу, языку и горлу. Наконец он произнес очень сипло:

— Мне кажется... Мне кажется...

— Ура! — закричал Кассиди. — Фельдман, вставай!

Фельдман соскочил с кушетки и бросился за очками.

— Он уже пришел в себя? Разговаривает?

— Да, он разговаривает! Фредди, мы победили!

Фельдман нашел свои очки и кинулся к операционному столу.

— Можете сказать еще что-нибудь, сэр? Все, что угодно.

— Я...Я...

— О боже, — выдохнул Фельдман. — Кажется, я сойду с ума.

Трое разразились нервным смехом. Они окружили Фельдмана и стали хлопать его по спине. Фельдман тоже засмеялся, но затем зашелся кашлем.

— Где Кент? — крикнул Кассиди. — Он удерживал осциллограф на одной линии в течении десяти часов.

— Отличная работа, черт побери! Где же он?

— Ушел за сэндвичами, — ответил Люпович. — Да вот он.

— Кент, все в порядке!

На пороге появился Кент с двумя бумажными пакетами и половиной бутерброда во рту. Он судорожно сглотнул.

— Заговорил?! Что он сказал?

Раздался шум, и в дверь ввалилась толпа людей.

— Уберите их! — закричал Фельдман. — Где этот полицейский? Сейчас никаких интервью!

Полицейский выбрался из толпы и загородил вход.

— Вы слышали, что говорят врачи, ребята?

— Нечестно, это же сенсация!

— Его первые слова?

— Что он сказал?

— Он действительно превратился в собаку?

— Какой породы?

— Он может вилять хвостом?

— Он сказал, что чувствует себя отлично, — объявил полицейский, загораживая дверь.

— Идем, идем, ребята.

Под его растопыренными руками прошмыгнул фотограф. Он взглянул на операционный стол и пробормотал:

— Боже мой!

Кент закрыл рукой объектив, и в этот миг сработала вспышка.

— Какого черта?! — взревел репортер.

— Вы счастливейший обладатель снимка моей ладони, — саркастически произнес Кент. — Увеличьте его и повесьте в музее современных искусств. А теперь убирайтесь, пока я не сломал вам шею.

— Идем, ребята, — строго повторил полицейский, выталкивая газетчиков. На пороге он обернулся и посмотрел на профессора Мейера.

— Просто не могу поверить! — прошептал он и закрыл за собой дверь.

— Мы кое-что заслужили! — воскликнул Кассиди.

— Да, это надо отметить!

Профессор Мейер улыбнулся — внутренне, конечно, так как лицевая экспрессия была ограничена. Подошел Фельдман.

— Как вы себя чувствуете, сэр?

— Превосходно, — осторожно произнес Мейер. — Немного не по себе, пожалуй...

— Но вы не сожалеете? — перебил Фельдман.

— Еще не знаю, — сказал Мейер. — Я был против из принципа. Незаменимых людей нет.

— Есть. Вы. — Фельдман говорил с горячей убежденностью.

— Я слушал ваши лекции. О, я не претендую на понимание и десятой части, математическая символика для меня только хобби. Но ваши знаменитые...

— Пожалуйста, — выдавил Мейер.

— Нет, позвольте мне сказать, сэр. Вы продолжаете труд, над которым бился Эйнштейн. Никто больше не в состоянии закончить его. Никто! Вам нужно было еще пару лет существовать в любой форме. Человеческое тело пока не хочет принимать гостя, пришлось искать среди приматов...

— Не имеет значения, — оборвал профессор. — В конце концов, главное — интеллект. У меня слегка кружится голова...

— Помню вашу последнюю лекцию в Гарварде, — сжав руки, продолжал Фельдман. — Вы выглядели таким старым! Я чуть не заплакал — усталое изможденное тело...