Сборник рассказов

Люди прятались по щелям. Но в автобусе до Вадима долетела ругань. Ругались одинокие, шатающиеся по мостовой фигуры. Несколько женщин неподвижно стояли на тротуаре спиной к ним.

Вскоре подъехали к скучному, запустелому домику.

Ирина была недовольна: успела промочить ноги. Наташа ввела "гостей" в низенькие комнаты.

Опившийся, отекший врач сидел у больного. Увидев вошедших, он тут же собрался уходить.

– Что возможно, я сделал. Следите за ним, - махнул он рукой.

Матвей Николаевич - так звали умирающего - был почти в беспамятстве.

– Ему еще нет и шестидесяти, - сказал Вадим.

Ирина плохо знала свекра, ее напугала его вздымающаяся полнота и странный, очень живой, поросячий хрип, как будто этот человек не умирал, а рождался.

– Отец, я приехал, - сказал Вадим.

Руки его дрожали, и он сел рядом.

Но отец плохо понимал его.

– Наташенька... Наташенька... молодец, ухаживала, - хрипел он.

– Ты как мужчина будешь спать с отцом в одной комнате, - заявила Ирина.

Вадим первый раз пожалел, что он мужчина. Ночью Матвей не раз приподнимался и, голый, сидел на постели. Он так дышал, всем телом, что казалось, впитывал в себя весь воздух. Он действительно раздулся и с какой-то обязательной страстью хлопал себя по большому животу; делал он это медленно, тяжело, видно, ему трудно было приподнимать руку; часто слезы текли по его лицу; но он уже ничего не соображал.

Наконец Матвей Николаевич грузно плюхнулся на бок, и вдруг Вадим услышал, что он запел, запел как-то без сознания, вернее, заныл, застонал что-то свое, похожее на визг резаной свиньи. Но только не с предсмертной истерикой, а с небесными оттенками; в этом поющем визге чудилось даже что-то Баховское.

Вадим встал посмотреть в чем дело, но когда подошел, отец был уже мертв.

Везде стало тихо. Наутро Ирина сказала про себя: "Быстро отделались". Наташенька плакала.

– Останемся здесь на несколько дней, - решил Вадим.
– Успокоим сестру. Может быть, удастся взять ее в Москву.

Похороны прошли быстро, бесшумно, как полет летучей мыши. Земля на могиле была красная, мокрая и такая, точно ее месили галошами.

В доме Матвея Николаевича стало еще проще; одна Наташенька рыдала; Вадим слегка напрягая волю, уже занимался своими вычислениями и про себя очень гордился этим. А Ирина даже на похоронах вязала кофту.

Так прошло три дня.

А поздно ночью в комнату, где спала Наташенька, кто-то постучал; дверь приоткрылась, и вошел Матвей Николаич, ее отец.

Когда Наташенька очнулась от обморока, он сидел на кровати и гладил ее белой рукой по голове.

– Я жив, дочка, - сказал он, глядя прямо на нее отсутствующими глазами.
– Это был просто летаргический сон. Видишь, я только сильно похудал.

– Папочка, как же ты вышел из могилы, - еле выговорила она.

– Сразу же выкопали, дочка, выкопали. Произошла ошибка. Я был в больнице, - каким-то механическим голосом произнес Матвей Николаич.
– Ты не бойся. Вот я и похожу.

И он, приподнявшись, неуверенно, как будто глядя на невидимое, прошелся по комнате, но как-то нечеловечески прямо, никуда не сворачивая.

– Я Вадю разбужу, пап, - пискнула Наташа.

– Разбуди, доченька, разбуди, - спокойно ответил старик.

– Вадя, папа пришел, - улыбнувшись, проговорила Наташа, вбежав в комнату Вадима. Ирина крепко спала.

– Ты что, рехнулась, Наташ, - произнес Вадим, спокойно позевывая.

– Пойди посмотри, Вадим, я сейчас заплачу.

– Э, да тебя трясет. Придется лекарство дать.

Вадим, поискав спички, чтобы закурить, пошел через коридор в Наташину комнату. Сестренка за ним.

Матвей Николаич стоял у окна и ничего не делал; не двигался с места, как статуя.

– Папа... ты!!!
– заорал Вадим, и у него начались судороги.

Он не верил даже в существование галлюцинаций; поэтому он видел то, что - по его мнению - невозможно увидеть; это был почти шок.

Стало выводить его из этого состояния неоднократно повторенное объяснение, которое ровным ледяным голосом давал отец.

– У меня был летаргический сон. Произошла ошибка. Меня сразу же откопали, - повторял он.

Слова "летаргический сон", употребляющиеся в науке, оказали почти магическое воздействие на Вадима; он приходил в себя, лишь щека подергивалась.

– Ну, мы так рады за тебя, папа, - проговорил он наконец, словно опоминаясь.
– Пойдемте к столу... Наташа, надо бы выпить за папино выздоровление.

Наташа быстро вышла в сад, где погреб, за вином.

Вадим, смущенный, стоял у стола; отец был рядом; лунный свет падал на него.

– Это так неожиданно, - теребя сам не соображая что, бормотал Вадим. Признаюсь, я ничего не смыслю в медицине... Тебя так глубоко закопали... Я математик... Кривизна поверхности...

– Подойди ко мне, сынок, - перебил его старик, правда, без интонации. Мне было так страшно... Дай я тебя поцелую.

...Наташенька, взяв из погреба вино, уже подходила к двери своей комнаты, когда вдруг услышала дикий вопль. Сомнамбулически, уронив вино, Наташа бросилась в комнату.

Вадим валялся на полу, а старика нигде не было; Наташенька подбежала к брату; лицо его исказилось, и он прижимался к сестриным ногам; рука металась.

– Он укусил меня, - прошептал Вадим.

Сквозь стон и непонимание Наташа различила, что отец приник, как будто целуя, к голому плечу Вадима; но потом разом впился и укусил его, злобно и непонятно; Вадим от необъяснимости всего этого заорал и стал дергаться, а старик вдруг выпрыгнул в окно.

– Это не он; отец ведь никогда не прыгал в окна, - бормотал Вадим, тут что-то дико, странно, не то...

Они пошли будить Ирину. В том, что произошло нечто из ряда вон выходящее, Ирину убедило только глупое и истеричное лицо Вадима. Таким она его никогда не видела.

– Вадя, летаргический сон - это чушь, - взволнованно-напряженно проговорила она, внимательно глядя на Вадима.
– Все равно он быстро бы задохнулся в гробу. Как ты на это не обратил внимания. Просто вы оба перенервничали, отсюда срыв... Галлюцинации... они же бывают осязательными...

– А ранка?

– Она могла появиться от нервного потрясения... Вспомни стигмы...

Вадим утешился: все, что произошло, получало научное объяснение. Но тут же побледнел: неужели он сходит с ума.