Сборники стихотворений
Шрифт:
еще имеющим
купоны
и монеты, всем царям
еще имеющимся
в назидание: с гильотины неба,
головой Антуанетты, солнце
покатилось
умирать на зданиях. Расплылась
и лип
и каштанов толпа, слегка
листочки ворся. Прозрачный
вечерний
небесный колпак закрыл
музейный Версаль.
1925
ЖОРЕС
Ноябрь,
а народ
зажат до жары. Стою
и смотрю долго: на шинах машинных
мимо
шары
в треуголках. Войной обагренные
руки
умыв и красные
шансы
взвесив, коммерцию
новую
вбили в умы хотят
спекульнуть на Жоресе. Покажут рабочим
смотрите,
и он с великими нашими
тоже. Жорес
настоящий француз.
Пантеон не станет же
он
тревожить. Готовы
потоки
слезливых фраз. Эскорт,
колесницы - эффект! Ни с места!
Скажите,
кем из вас в окне
пристрелен
Жорес? Теперь
пришли
панихидами выть. Зорче,
рабочий класс! Товарищ Жорес,
не дай убить себя
во второй раз. Не даст.
Подняв
знамен мачтовый лес, спаяв
людей
в один
плывущий флот, громовый и живой,
по-прежнему
Жорес проходит в Пантеон
по улице Суфло Он в этих криках,
несущихся вверх, в знаменах,
в шагах,
в горбах. "Vivent les Soviets!..
A bas la guerre!.. Capitalisme a bas!.." И вот
взбегает огонь
и горит, и песня
краснеет у рта. И кажется
снова
в дыму
пушкари идут
к парижским фортам. Спиною
к витринам отжали
и вот из книжек
выжались
тени. И снова
71-й год встает
у страниц в шелестении. Гора
на груди
могла б подняться. Там
гневный окрик орет: "Кто смел сказать,
что мы
в семнадцатом предали
французский народ? Неправда,
мы с вами,
французские блузники. Забудьте
этот
поклеп дрянной. На всех баррикадах
мы ваши союзники, рабочий Крезо
и рабочий Рено".
1925
ПРОЩАНИЕ
(Кафе)
Обыкновенно
мы говорим: все дороги
приводят в Рим. Не так
у монпарнасца. Готов поклясться. И Рем
и Ромул,
и Ремул и Ром в "Ротонду" придут
или в "Дом". В кафе
идут
по сотням дорог, плывут
по бульварной реке. Вплываю и я:
"Garcon,
un grog americain!" Сначала
слова,
и губы,
и скулы кафейный гомон сливал. Но вот
пошли
вылупляться из гула и лепятся
фразой
слова. "Тут
проходил
Маяковский давече, хромой
не видали рази?""А с кем он шел?"
"С Николай Николаичем"."С каким?"
"Да
с великим князем!""С великим князем?Будет врать! Он кругл
и лыс,
как ладонь. Чекист он,
послан сюда
взорвать...""Кого?"
"Буа-дю-Булонь. Езжай, мол, Мишка..."
Другой поправил: "Вы врете,
противно слушать! Совсем и не Мишка он,
а Павел. Бывало, сядем
Павлуша!а тут же
его супруга,
княжна, брюнетка,
лет под тридцать..." "Чья?
Маяковского?
Он не женат". "Женат
и на императрице"."На ком?
Ее ж расстреляли..."
"И он поверил
Сделайте милость! Ее ж Маяковский спас
за трильон! Она же ж
омолодилась!" Благоразумный голос:
"Да нет, вы врете
Маяковский - поэт"."Ну, да,
вмешалось двое саврасов,в конце
семнадцатого года в Москве
чекой конфискован Некрасов и весь
Маяковскому отдан. Вы думаете
сам он?
Сбондил до йот весь стих,
с запятыми,
скраден. Достанет Некрасова
и продает червонцев по десять
на день". Где вы,
свахи?
Подымись, Агафья! Предлагается
жених невиданный. Видано ль,
чтоб человек
с такою биографией был бы холост
и старел невыданный?! Париж,
тебе ль,
столице столетий, к лицу
эмигрантская нудь? Смахни
за ушми
эмигрантские сплетни.
Провинция!
не продохнуть.Я вышел
в раздумье
черт его знает! Отплюнулся
тьфу, напасть! Дыра
в ушах
не у всех сквозная другому
может запасть! Слушайте, читатели,
когда прочтете, что с Черчиллем
Маяковский
дружбу вертит или
что женился я
на кулиджевской тете, то, покорнейше прошу,
не верьте.
1925
ПРОЩАНЬЕ
В авто,
последний франк разменяв.
– В котором часу на Марсель? Париж
бежит,
провожая меня, во всей
невозможной красе. Подступай
к глазам,
разлуки жижа, сердце
мне
сантиментальностью расквась! Я хотел бы
жить
и умереть в Париже, если б не было
такой земли
Москва.
1925
Цикл "Стихи об Америке" (1925 год)
ИСПАНИЯ
Ты - я думал
райский сад.
Ложь
подпивших бардов.
Нет
живьем я вижу
склад
"ЛЕОПОЛЬДО ПАРДО".
Из прилипших к скалам сел
опустясь с опаской,
чистокровнейший осел
шпарит по-испански.
Все плебейство выбив вон,
в шляпы влезла по нос.
Стал
простецкий
"телефон"
гордым
"телефонос".