Счастье бывает разным

Сначала я не решался что-либо ему говорить.

Потом, когда Нелька стала обращать на него внимание — а как же на такого не обратить, — открыто сказал Ваньке, что это подло. Он засмеялся в ответ и сказал, чтобы я не брал в голову.

Нелли говорила примерно то же. Но впервые за время наших отношений я ей не верил.

Дошло до слежки — я просто ничего не мог с собой поделать.

До сих пор жалею об этом.

Потому что своими глазами увидел, как Нелька вошла в его комнату в общаге — я уже успел от него отселиться, и он пока жил один.

Я не знал, что мне делать. Ворваться и убить обоих?

Наверное, в тот момент смог бы.

Но как дальше жить без Нельки?

Короче, я дождался, когда она вышла из Ванькиной двери. Не так долго и ждал — может, полчаса или сорок минут. Однако они показались мне столетием: я слишком хорошо представлял, что там сейчас происходит.

Когда Нелька дошла до моего укрытия, я увидел, что она тихо плачет.

— Он взял тебя силой? — спросил я.

— Нет, — добила она меня и теперь уже заплакала навзрыд.

Мне оставалась секунда на принятие решения, и я его принял.

— Забудь, — сказал я и обнял ее.

В общем, мы оба старались забыть, и у обоих не получилось.

Мы и сейчас с ней вместе.

И я никогда не хотел другой жены.

Вот только заноза, пусть и обросшая временем, все равно иногда шевелится в моем сердце. Особенно когда выпью.

Я даже — стыдно сказать — в таком состоянии однажды ее ударил.

Она никому не пожаловалась. Стерпела.

А мне стало только хуже.

Гораздо хуже.

Казалось бы, больше я Ивана в своей жизни не увижу, разве что в прицеле обреза. Но буквально через день я перебегал проспект Мира и не заметил отходивший от остановки автобус.

Удар-то был несильный, скорость маленькая. Однако в итоге мне пришлось пропустить год, из них десять месяцев — в больнице: колесо проехало прямо по коленям плюс открытая черепно-мозговая травма от удара о бордюр.

Нелька тоже пропустила год: все время была рядом.

Мама моя с Урала приехала, сменяла Нельку, когда та окончательно зашивалась.

Но я бы все равно не встал, если б не Ванька. По крайней мере, ноги бы точно не сохранил: гангрена началась очень быстро.

Басаргин поднял всех, включая факультетский профком и Катиных родственников, меня лечили лучшие врачи, даже в барокамере держали, когда ноги спасали. А на лучшие лекарства он заработал сам: что-то — грузчиком, что-то — организовав кооператив. Он уже тогда проявлял организаторские и бизнес-способности.

Мне потом рассказывали, что пару раз он реально отдавал последнее, экономя даже на жрачке.

Нет, я не простил его.

Просто все очень усложнилось.

Видит бог, я не хотел этих усложнений.

7

В общем-то, Майка была в гораздо лучшем состоянии, чем безумный папаша Чистов ожидал.

Здесь он вынужден был отдать должное своей бывшей жене. Ее плоть от плоти на трудную ситуацию реагировала аналогично: четко выработав план действий, не собираясь отступать ни на шаг от этого плана и не забывая припудрить носик. Это уж точно в ней было не от папаши.

На сегодня ее стратегия была такова.

Последний раз поговорить с мужем, Сашкой.

Причем — письменно: такое письмо он точно прочтет, наверняка — неоднократно.

В нем объяснялись причины ее — пока временного, на один месяц, — ухода.

Аналогичное письмецо уйдет будущему деду — тот ведь сыном олигарха не был, начинал, как и все, советским инженером. Пусть почувствует, что все серьезно: и с невесткой, и с будущим внуком, и, главное, с единственным отпрыском.

К «разводному» месяцу дочка тоже подготовилась. Все, вплоть до жилья, проработала: прежние ее хозяева, бруклинские, у которых жила на разговорной практике, с удовольствием принимали ее обратно, даже денег брать не хотели, узнав про семейные затруднения. Майка не согласилась — деньги у нее как раз были — и от мамы, и насчет подработки договорилась у себя же, в универе, да и от Сашки ей получать не зазорно: он собутыльникам щедро отваливает, а здесь — как-никак соавтор того, кто теперь живет в ее животе.

Просто, как всегда, немного удивилась: американцы очень серьезно относятся к финансам. За какой-нибудь несчастный, неправедно отнятый у них доллар полжизни судиться готовы, даже — с собственным правительством. Но при этом очень легки на благотворительность и просто помощь тем, кому симпатизируют.

Так что в голове у них доллар, несомненно, присутствует. Однако — не в сердце.

— Ну, хорошо, — вникал в ее позицию Чистов, пока они в желтом огромном такси ехали из аэропорта в город. — Прожила ты месяц одна. Дальше что?

— Пусть сам решает. Либо разгоняет всю банду прихлебателей и начинает учиться… Да и поработать тоже не вредно, тут многие совмещают, вне зависимости от кошелька родителей.

— Либо? — вернул ее к главной теме Владимир Сергеевич.

— Либо пусть живет сам по себе, — твердо закончила дочь. — С папиными миллиардами.

И, точно, как мама, сердито поджала свои красивые губки.

— А ребенок будет расти без папы, — вопросительная интонация в фразе Чистова отсутствовала.

Майка молча кивнула, дополнительно показав не слишком приличный знак, направленный, надо понимать, в сторону ее пока еще нынешнего мужа. В переводе на русский ее ответ звучал примерно так: лучше пусть мальчика вырастит одна Майка — желательно с помощью любимого и безотказного папика, — чем он ежедневно будет брать пример с амебоподобного сына олигарха.