Счастье для Хулигана

Гора заталкивает во влагалище два пальца, а потом ими же растирает между ягодиц. Всего лишь массирует, давая мне возможность полностью отвлечься от неконтролируемого страха боли. Проталкивает один палец внутрь, медленно растягивая. Я каждое его движение ощущаю на пределе возможностей. Удовольствие, граничащее с паникой. Дышу короткими урывками, упираясь пятками в лопатки, чтобы дать ему лучший доступ.

Когда к первому пальцу, оказывающему и без того запредельное давление, добавляется второй, я дёргаюсь, хлипко и влажно вдыхаю и перестаю дышать вовсе. Он двигает ими медленно, постоянно добавляя всё больше влаги с помощью языка. У меня нет слов, чтобы описать собственные ощущения, но в одном я уверена: мне приятно, и я не хочу, чтобы Северов останавливался. На грани бессознательности я озвучиваю это вслух.

— Не останавливайся… Хорошо… Да… Да… Божечки… — в бреду мечусь по кровати. Во рту металлический вкус крови, стекающей в горло из разорванных зубами губ. На краю сознания понимаю, что он опускает мои ноги на постель, подкладывает под задницу небольшую подушку и водит головкой по истекающей влагой промежности. Я знаю, что он делает это, чтобы смазать член и завершить начатое. Когда приставляет головку к тугому колечку ануса, едва разум не теряю от возбуждения и предвкушения. Давит слабо, но с достаточной силой, чтобы моё тело поддалось ненавязчивому напору и он смог проникнуть внутрь. — Божечки… Божечки… — почти визжу, когда проталкивает головку. — Божечки… — захлёбываюсь стонами.

— Хватит Бога призывать, Ди. Мы тут как бы грешим. По всем фронтам. — слышу явное напряжение в севшем охрипшем голосе, как скрежещут его зубы, когда толкается глубже. — Мм-м… Бля-я-ядь… Ау… Бля-ядь… Пиздец…

— Божечки… — бомблю, как заезженная пластинка, с теми же шипящими рваными звуками. — Содом и Гоморра… — несу неосознанный бред, но просто не способна сейчас замолчать. — Божечки… Его-о-ор…

— Блядь, Дикарка, заткнись! — рявкает глухо, вытаскивая из меня член. — Приплела прям в тему.

— Любимый… Вернись… Божечки…

— Ещё раз Бога помянешь, и у меня упадёт. — дробит с усмешкой, снова вбиваясь обратно. Я морщусь, он замирает. — Больно?

— Немного. Ты же медленно, да? Нежно? Да? Не сделаешь больно?

— Да. Да. Нет. — сдержанно подтверждает Егор, но я уже не понимаю, для чего он это говорит.

Пульсирующая внутри потаённого входа эрекция, медленное продвижение глубже, тяжёлое прерывистое дыхание моего мужчины, его сильные руки, прижимающие мои колени к моей же груди…

Я сейчас умру. Если тело не разорвётся от прорывающейся в меня плоти, то сердце точно этой нагрузки не переживёт. Так тарабанит, что и само разбивается, и рёбра в пыль дробит.

— Ты всё? — пищу, но остатками затуманенного порочным мороком мозга знаю, что он и на половину не вошёл.

Я не выдержу. Не выдержу. Умру. Взорвусь. Рассыплюсь.

— Диана. — его густой голос сейчас больше похож на шипение и рычание дикого зверя одновременно. Притискивает ноги ещё плотнее к туловищу тяжестью собственного тела. Когда чувствую его губы на своих, слепо прихватываю зубами. — Рас-слабь-ся. — выбивает жёсткими слогами.

Не успеваю даже кивнуть, как он проталкивает мне в рот язык, одновременно толкаясь бёдрами до упора. Я вскрикиваю. Дёргаюсь вверх. Срываю кожу на запястьях. Почти верещу от острейшей боли, разбивающей моё сознание на агонизирующие ошмётки. Слёзы текут по вискам.

— Не дёргайся. Расслабься. Привыкай. Давай, родная моя. Сейчас станет легче. Ты знаешь это? Знаешь?

— Зачем тебе это? Почему так? Для чего? Его-ор? — голос трещит и срывается, как и дыхание.

— Ты — моя. Теперь полностью. Везде. Всегда. — служит мне ответом, но больше ничего спросить возможности нет. Гора сдёргивает с глаз повязку, давая мне увидеть и его влажные глаза. Несколько раз моргаю, привыкая к лунному свету, заполняющему спальню, окрашивающему серебром литое тело любимого мужчины. — Я люблю тебя. Постарайся расслабиться. Дианка… Девочка моя… Ты же помнишь, что если будешь сжиматься, то больно будет нам обоим?

Неуверенно киваю, опускаю веки, глубоко вдыхаю, дробью выдыхаю и требую:

— Поцелуй.

Он целует. Скользит языком мне в рот. Гладит и ласкает, начиная медленно двигать бёдрами. Разрывая сплетение губ, изучает отблески каждой эмоции, мелькающей на моём лице, в глубине расширившихся зрачков. Я так же на него смотрю. Стараюсь не думать о том, что он делал что-то похожее с другими. Северов ухмыляется и качает головой.

— Только с тобой. — обрубает осипшим шёпотом. — Никогда и ни с кем, любимая Дикарка. Только ты.

Я хочу посмеяться. Пошутить, что он читает мои мысли. Сказать, что я вообще не умею скрывать то, что гложет нутро. Но я ничего из этого не делаю. Шуршу только:

— Расстегни наручники. Обнять тебя хочу.

Он послушно подаётся вверх и щёлкает браслетами. Как только руки оказываются свободны, чувствую тупую ноющую боль в запястьях, но и на ней сосредоточиться не выходит. Оборачиваю его плечи и тяну к себе. Касаюсь таких же искусанных губ, как мои собственные. Пью его кровь. Пью свою. Пью дыхание. Пью душу. Пью любовь и нежность, которые он отдаёт добровольно.

Егор возобновляет медленные, томные, едва ощутимые толчки внутри моего тела.

Боль и удовольствие в этом контакте неразделимы. Они — одно целое. Играют на самых тонких и чувствительных ниточках нервов. Дарят неземное блаженство. Сводят с ума, вынуждая стонать и полностью подчиняться заданному Егором темпу.

То, что мы сейчас делаем — высшая степень доверия.

Каждая девушка однажды лишается девственности. Кто-то с любимым человеком, кто-то лишь бы с кем-то. Одни делают это в панике, другие с удовольствием, как я. Но все однажды отдают свой первый раз. Тот первый раз, который мы разделяем сейчас с Егором, для многих никогда не наступает. Не каждая пара имеет тот уровень доверия, где возможен анальный секс. Далеко не все могут открыться полностью. Отдать второй половине и тело, и душу. Я смогла. И я никогда об этом не пожалею.

— Люблю тебя. Аномально. — шелещу ему в губы.

— Аномально, любовь моя. — тем же низким шёпотом разрывает мне сердце.

От счастья — плачу. Не могу сдержаться. Слёзы самопроизвольно покидают мои глаза. Гора замирает, ловит губами капли.

— Так больно?

— Нет… Нет… — улыбаюсь сквозь слёзы. Верчу головой по подушке. — Мне очень… Очень хорошо. Не останавливайся только, родной мой, любимый, лучший. Мой первый и единственный. Мой самый-самый. — выбиваю всё это на одном дыхании, которое заканчивается. Резко втягиваю кислород и продолжаю покрывать его словами. Ну не могу я молчать. Так много за рёбрами бушует, что требуется выплеснуть. Срочно. Не выдержу ведь сама. Захлебнусь. — Продолжай. Двигайся. Я люблю тебя, мой Хулиган.

Дважды просить его не приходится. Тело принимает его, растягивается, подстраивается, обволакивает твердокаменный, пульсирующий, обжигающе-горячий член. Очень скоро мой бессвязный лепет перерастает в такие же сбивчивые стоны, всхлипы, влажные булькающие звуки. Егор хрипит и рычит, наращивая скорость, но не меняя ритма. Так же плавно вколачивается в меня. Почти полностью выходит, размашисто возвращается. Мне же кажется, что это удовольствие нельзя пережить.

— Ласкай себя, Дикарка. — вбивает сипом в ушную раковину. — Я хочу, чтобы ты кончила. Для меня.