Счастье по наследству
Шрифт:
— Гостиная прямо. Проходите.
Говорит сквозь зубы. Либо замёрзла, либо еле справляется с тошнотой. А, может, и то и другое.
— Где у вас ванная?
— Н-наверху-у.
— А кухня?
— П-прямо и налев-во.
Беру её за руку и веду на кухню. Там подвожу к раковине, включаю воду, ставлю перед собой и сую под тёплые струи наши сплетённые руки. Отец как-то взял меня на рыбалку, где я очень сильно замёрз. Именно так он отогревал меня, когда мы вернулись домой. Рукам было больно, под водой он их массировал, но я терпел. Вот когда дело дошло до ног…
Думаю, с Эммы хватит и рук.
Я осторожно массирую её
Тёмная макушка упирается мне в подбородок. От волос приятно пахнет, и по мере того, как девушка отогревается, запах становится сильнее. Не сладкий — свежий, может, это просто аромат её шампуня, но всё равно приятный.
Рукава пиджака Эммы намокли, манжеты моей рубашки тоже. Но мы всё равно стоим вместе и греем руки под водой. Я понимаю, что уже не держу руки Эммы — это она держится за меня, замерев в одном положении. Думает? Вспоминает? Или тихо плачет, что через секунду подтверждается еле слышным всхлипом.
Надо заканчивать.
— Достаточно, — говорю я тихо, и девушка подо мной вздрагивает.
Мои руки свободны, я выключаю воду и оглядываюсь в поисках полотенца. Вот оно — небольшое, белое, висит на спинке стула. Пока я вытираю руки, Эмма всё так же понуро стоит над раковиной.
— Идите наверх и примите душ. Я подожду.
Она кивает, тыльной стороной обеих ладоней с силой трёт глаза и, не оборачиваясь, направляется к выходу.
— Надеюсь, кофе у вас есть? — спрашиваю, пока Эмма ещё здесь.
Девушка замирает на мгновение, слегка поворачивает голову и несколько раз откашливается, прежде чем заговорить.
— В правом шкафчике. Растворимый. Извините.
Голос звучит безжизненно. Ко мне она так и не поворачивается, вероятно, чтобы не показывать заплаканное лицо.
— Ничего страшного.
Снова кивок, и через мгновение она исчезает.
Я оглядываюсь. Кофе не хочется — это была проверка, а вот чайник поставить всё же следует.
Десять минут, проведённых в доме Эммы Бейтс, дают хорошее представление и о ней самой и о том, как живёт её семья.
Кухня чистая и светлая. По количеству вещей, которым здесь не место, понятно, что это любимая комната в доме. На краю стола карандаши и обрезки цветной бумаги. Здесь же сдвинутый в сторону лэптоп. Посуда аккуратно расставлена в шкафу: тарелки и кружки по размеру. Коробки с хлопьями выставлены в ряд.
В холодильнике, куда я позже сунул нос, полный набор полезных продуктов: фрукты, овощи, йогурты и несколько сортов сыра. Контейнеры заполнены остатками блюд, и у меня невольно сводит желудок. Эмма спутала мне все планы, я так и остался без ужина. Хотя бы соку выпить, что ли? Я осматриваюсь и нахожу целый галлон на нижней полке рядом с пакетом молока.
Как она там говорила о мальчике? «Ни в чём таком он не нуждается»? А в чём нуждается семилетний пацан? Во внимании родителей, в тёплой одежде, домашней еде, тарелке с любимым супергероем? У Лекса Бейтса это красный паровоз и Тор. Фотография в образе последнего среди многих прочих прикреплена к дверце холодильника магнитом.
Костюм самодельный. На чёрное трико наклеены выкрашенные серой краской картонные доспехи. Похоже, мальчик делал их вместе с матерью: какая-то часть прокрашена лучше, какая-то хуже. А вот серебряный шлем
покупной. Я это точно знаю, потому что он лежит на одном из стульев вокруг стола. Возможно, Лекс надевает его за завтраком. Я так делал с маской человека-паука, пока однажды едва не довёл до инфаркта горничную матери.Мне кажется, Эмма за такое не ругает. Она тоже есть на том снимке. Стоит рядом в образе Чудо-женщины в чёрном плаще, красном мини платье и уже знакомых мне оранжевых сапогах. Её волосы распущены, на голове жёлтая корона, на лице сияет широкая улыбка.
Только теперь я замечаю сходство с Николь. Та постоянно улыбалась. А вот улыбку её сестры я вижу впервые.
Рассматриваю другие фотографии и беру в руки ту, где её сын снят крупным планом. Снимок немного затёрт, похоже, он один из любимых. У мальчика светлые волосы, тёмные глаза и… и я не нахожу ничего, что могло бы указывать на наше с ним родство. У матери хранятся мои детские снимки, но я могу точно сказать, что Лекс Бейтс на меня в этом возрасте не похож. На отца — не знаю. Может, и похож, как похожи друг на друга все маленькие дети. Но одно я знаю точно: мы не братья.
Я поверил лишь на мгновение — уж очень убедительной выглядела Эмма, когда сообщала мне об этом. Её удивление, конечно, не сравнится с моим. Но больше меня удивило, как она запаниковала, когда заговорила о матери. При нашей первой и единственной встрече Линда Бейтс ни словом не обмолвилась о том, что у моего отца есть внебрачный сын, а уж эта дамочка своего точно не упустит. Я-то знаю, что это не может быть правдой, и всё же мне очень хочется выслушать версию Эммы. Вернее, версию, которую скормили ей Николь и её мамаша.
Девушка возвращается минут через пятнадцать, всё ещё бледная, но по крайней мере больше не дрожит. На ней спортивные штаны и объёмная толстовка. Капюшон натянут на голову, на лице мрачная решимость.
Кто-то явно приготовился обороняться.
Храбрый мышонок.
По мне злость намного лучше слёз, но я всё равно испытываю недовольство. На сегодня битв достаточно. По крайней мере, между нами.
Мне нравится, что Эмма смотрит прямо, не скрывая красных глаз и не юля. Нравится её непреклонный тон, когда прямо с порога она бросает мне в лицо:
— Пока вы не натравили на меня ваших адвокатов, предупреждаю: Лекса я вам не отдам.
Молодец, Минни! (от Минни Маус — подружки Микки Мауса — прим. автора). Иного я и не ожидал.
— Немногим позволительно говорить со мной в таком тоне, мисс Бейтс. На сей раз спишу на обстоятельства.
Ещё одна проверка на прочность, но Эмма мастерски держит удар. Второй раз за сегодняшний день не тушуется там, где другие делают под собой лужу.
— Обстоятельства таковы, мистер Броуди, что я прошла через все обязательные процедуры по усыновлению. В глазах закона Лекс — мой сын. Вы можете оспорить это решение, но знайте…
— Прежде чем пугать законами, которые мои адвокаты точно знают лучше вас, может, сначала накормите ужином?
Храбрый мышонок тушуется, разом теряя свой боевой настрой.
— Кого? Адвокатов? — переспрашивает растеряно.
— Пока только меня.
— В-вас? — Эмма снова заикается. Похоже, у неё это всегда происходит от волнения.
— Да. Я чертовски голоден, а в баре ваших друзей чертовски плохо кормят. Вспомните законы гостеприимства, мисс Бейтс.
Капюшон летит вниз, упрямый подбородок — вверх.