Счастье по случаю

Вокруг не было видно ни зги. Дома слились в какую-то сплошную массу мглы, в которой кое-где мигали огни; казалось, чья-то бдительная рука шарит в метели, то зажигая фонарь, который тут же гаснет, то нащупывая; лампочку, вспыхивающую лишь на мгновение, — все время старается разжечь огонь. Самые яркие световые рекламы на улице Нотр-Дам бросали сейчас на мостовую только смутный отблеск, а кинотеатр казался с противоположного тротуара красноватым расплывчатым пятном, похожим на зарево далекого пожара.

Подталкиваемый, подгоняемой бурей Азарьюс вынырнул из темноты, на мгновение вошел в мечущееся пятно света под фонарем, а затем, согнувшись от ветра, быстрыми короткими шагами направился к ресторану «Две песенки». Белый фасад совершенно слился со снежными вихрями. Его нельзя было различить даже за три шага. Лишь смутное багровое пятно света показывало, где находится дверь. Но Азарьюс нащупал ручку привычно и уверенно.

Зал ресторана был почти пуст. Сэм Латур, сидя у гудящей печки, курил сигару, пускал дым колечками и с довольным видом следил, как они поднимаются к потолку. Его жена, брюнетка с приветливым лицом и тщательно уложенными волосами, листала иллюстрированный журнал, облокотясь о прилавок и подперев щеку ладонью. В зале сидел лишь один уткнувшийся в газету посетитель; видна была только его спина.

— А вот и наш друг — поговорить охотник, да не очень-то работник, — добродушно пошутил Сэм. — Тебя бурей, что ли, сюда занесло? Нита только-только сказала, что к нам сегодня, наверное, ни одна живая душа не заглянет.

— Да, сегодня мало кто выйдет из дому, — коротко ответил Азарьюс.

Прислонившись к стойке, он расстегнул пальто и заказал себе кока-колу. По-видимому, он не был расположен вступать в разговор. Против обыкновения, он долго молчал и старательно вытирал горлышко бутылки рукавом пальто. Он не хмурился, лицо его от мороза пылало ярким румянцем, но взгляд растерянно блуждал по комнате.

— И правда, — подтвердила Анита Латур, убирая пять центов, положенные Азарьюсом на прилавок. — Сэм как раз говорил, что сегодня мало кто выйдет из дому…

У этой дружной четы вошло в привычку поддерживать друг друга даже в самых банальных утверждениях. Каждое замечание одного из супругов повторялось другим с ласковым добавлением: «Сэм сказал…» или «Нита сказала…» И при этом они обменивались благодарной улыбкой.

— Я и сама об этом подумала, — продолжала Анита, — когда увидела эту бурю. И сказала себе — нынче Сэму придется весь вечер провести в одиночестве. Вот я сюда и притащилась.

Сэм засмеялся с лукавым видом.

— Ну, Лакасс, ты где-нибудь видел такую любезную женушку, как моя Нита? Просто сил нет, какая она любезная!

Азарьюс быстро выпил несколько глотков прямо из бутылки, потом вытер губы тыльной стороной ладони. Секунду он стоял в нерешительности, уставясь в пространство. Перед ним возник образ Розы-Анны — не такой, какой она стала теперь, а прежней: веселой, с бархатистыми ласковыми глазами и теплым голосом. Потом это видение потускнело. Он увидел, как Роза-Анна склоняется под лампой, штопая детскую одежду. Он увидел, как она время от времени встает со стула, подходит совсем близко к лампе и делает несколько стежков, держа темную материю у самых глаз.

Он ведь пытался ей помочь, предлагал ей вдевать нитку в иголку, смиренно просил ее сказать, что он мог бы для нее сделать, а она ничего не ответила. И тогда он впервые в жизни слегка повысил голос:

— Черт возьми, эдак я, пожалуй, пойду и напьюсь!

Но она и тут ничего не ответила. Тогда он начал одеваться, медленно, надеясь, что в последнюю минуту она его удержит. Упреки он еще мог терпеть, но молчание — нет.

Внезапно атмосфера этого дома стала для него невыносимой.

— Я пойду немного пройтись, мать, коли так…

Молчание.

Выйдя на улицу, он по привычке направился к «Двум песенкам». И теперь здесь, в этом приятном тепле, он понемногу успокаивался. Здесь он чувствовал себя в родной стихии; здесь его выслушают, если он заговорит. Сэм начнет спорить с ним, но он его выслушает. А главное, Азарьюс будет слышать собственный голос, свои слова, и это возвратит ему веру в себя.

— Ну, как вы поживаете, как семья? — осведомилась Анита.

Азарьюс вздрогнул, силясь сложить губы в подобие улыбки.

— Да хорошо, ничего в общем-то, благодарю вас…

— А ты ведь бросил такси? — спросил Сэм. — Твой парнишка, Эжен, говорил мне об этом, когда последний раз сюда заходил… Вот он и в армии — твой парень! Что ты об этом скажешь?

— Что ж, я так думаю, что это правильно. Эжен правильно сделал — он молодой, способный. Я бы и сам охотно пошел в армию.

— Ну да?

— Ну да, с радостью.

— Ну-ну… Да, ты слыхал, что русские с финнами не поладили?.. А вообще-то, кроме этого, нового мало. Вроде бы получается, что ни те, ни другие не хотят друг с другом связываться. Французы у себя в фортах играют в карты, и немцы вроде бы тоже…

Он погладил рукой подбородок и вздохнул:

— Вот уж действительно — странная война.

Азарьюс тоже вздохнул.

— Да, странная война!

Потом, подняв голову, он заговорил:

— На такси много не заработаешь. Вот поэтому я его и бросил. Шесть-семь долларов в неделю! Всему должен быть предел. Человек не обязан работать задаром только потому, что ему не повезло!

Мало-помалу он разгорячился, и слова его зазвучали уже совсем уверенно.

Но вдруг, словно услышав со стороны свой глухой голос, он снова привалился к прилавку.

— Да и вообще невелика радость работать, — пробормотал он, — лучше бы по-прежнему получать пособие…

Сэм поднялся с места и начал ходить по более светлой половине комнаты.

— Да, но не забывай, что это дело скоро прекратят. Пособий больше не будет. С ними покончат.

Он закинул за спину свои толстые руки и переплел пальцы.

— А я всегда только и просил, чтобы мне дали работу, — резко возразил Азарьюс.

— Конечно, вот в том-то и нелепость. И ты, и многие другие только и просятся работать и получать за это свою плату — так оно было бы и разумно и полезно. А, вместо этого вас заставляют ничего не делать, а мы, те, кто хоть немного зарабатывает, мы за это платим. Платим, чтобы вас заставляли ничего не делать. У нас в Канаде так и получается, что две трети населения кормят за свой счет остальную треть, которая ничего не делает.

— А ведь работы-то хватило бы на всех, — перебил его Азарьюс. — Сколько еще домов требуется!

Сэм Латур рассмеялся и нетерпеливо дернул шеей, стянутой тугим воротничком, — так крестьянская лошадь дергает недоуздок.

— А то как же! Сколько еще надо построить и домов, и дорог, и мостов! — Он ослабил узел галстука и, вздохнув свободнее, продолжал: — Конечно, работы хватает. И людей тоже. Я сам видел, как пятьдесят человек спорили из-за одного места. Так чего же не хватает?

— Денег, — сказал Азарьюс.