Счастье по случаю

— Ну, а ты, мать? Тебе ведь, пожалуй, тоже требуется новое платье?

Она улыбнулась ему быстрой улыбкой с оттенком упрека, словно захваченная его воодушевлением, она теперь лучше понимала его порывистый характер, всю нежность, переполнявшую его сердце в это мгновение.

— Ты представляешь меня в шелковом или там в бархатном платье? — шутливо сказала она. — Хороша я в нем буду!

И она чуть-чуть посмеялась вместе с ним, потому что для них еще не прошло время смеяться, смотреть друг на друга новыми глазами и идти вместе по пути приключений. Потом ее взгляд снова стал серьезным.

— Запомни хорошенько все, что я сказала, и главное, смотри, чтобы тебя не надули. И не покупай по бешеным ценам.

Азарьюс вынул записную книжку и сказал, мусоля карандаш:

— Я, конечно, могу все запомнить, но еще лучше записать. Ты говорила — юбка, четыре метра синей саржи, ботинки…

Но Роза-Анна при мысли, что все эти проекты, до сих пор остававшиеся только мечтой, сияющим видением, могут вдруг стать реальностью, превратиться в цифры и в расходы, уже заколебалась, готовая пойти на попятный.

— Нет, саржи не надо… Разве только попадется очень хорошая и по дешевке… Ты сумеешь разобраться?

Вот так в последнюю минуту она старалась передать свой страх Азарьюсу, переложить этот страх на его плечи.

И оба они, сидя рядом у швейной машинки, в кругу света от висячей лампы, не замечали, что Флорентина торопливо переодевается.

Роза-Анна еще раз просмотрела список; она проставила цену возле каждой вещи; затем сложила все цифры и замерла, напуганная общей суммой, но все же полная твердой решимости ничего не вычеркивать.

Вдруг они услышали, что кто-то отворил входную дверь; по их ногам прошла струя холодного воздуха. Роза-Анна удивленно подняла голову.

— Кто это ушел? Флорентина! Куда она так поздно собралась?

На минуту ее лицо омрачилось, но тут же, вновь поглощенная своими планами, она дрожащей рукой протянула список Азарьюсу, стараясь не смотреть на него. И, уже предвидя будущее, прикидывая, какими страданиями будет оплачена позже эта радость, всеми фибрами своего существа чувствуя, что всякая радость усугубляет последующее страдание, она сказала:

— Ступай скорее, пока я не передумала. Очень похоже, муженек, что мы слишком торопимся съесть свой белый хлеб, но, боже милостивый, ведь не каждый день достается нам белый хлеб, так, может, лучше уж попробовать его, пока он есть!

И в тесной квартире, где погрузившимся в сон детям предстояло спокойно проспать до утра в большой кровати их матери, потому что голос труда будет всю ночь аккомпанировать работе Розы-Анны, он снова зазвучал, этот голос, бодрый, неутомимый, — он звучал в глубокой тишине обещанием будущего расцвета, сливаясь с ровным дыханием спящих.

А Роза-Анна, понурив плечи, ссутулившись, мигая усталыми веками, шила для завтрашнего праздника, не позволяя себе даже напевать, чтобы не спугнуть свою радость.

XIV

Окна Монреальского металлургического завода на улице Сен-Жак пламенели ярким светом. В мягком воздухе ясной ночи над уснувшим кварталом далеко разносились удары молота, скрип трайлеров, тысячи сталкивающихся друг с другом пронзительных и глухих звуков.

Флорентина на почтительном расстоянии обогнула литейную, окна которой осветили ее ярким светом, когда она проходила мимо. Она не решилась подойти к дверям кузнечного цеха, потому что возле них стоял в будочке вооруженный охранник. Остановившись на противоположной стороне улицы, она устремила взгляд на окна первого этажа. Сквозь почерневшие от сажи рдеющие стекла ей были видны только какие-то неясные тени, но время от времени, когда из разверстой пасти печи вынимали раскаленную докрасна стальную болванку, там внезапно вспыхивал ослепительный свет, на фоне которого сновали отчетливые силуэты. Она сделала несколько шагов в одну сторону, потом в другую, стараясь держаться около стены и боясь, что ее пристальный взгляд привлечет внимание охранника. Через некоторое время она увидела, что из дверей вышел какой-то рабочий в низко надвинутой на лоб кепке и с сумкой для завтрака под мышкой. Она подошла к нему и спросила еле слышно, словно эта картина полночного труда глубоко потрясла ее:

— Скажите, здесь работает господин Левек?

И смутилась еще сильнее оттого, что назвала Жана так официально.

Рабочий внимательно посмотрел на нее из-под козырька кепки, надвинутой до самых бровей.

— Левек? Механик Левек? Да, мадам… мадемуазель… он должен быть сейчас в кузнечном цехе.

И после короткого молчания добавил:

— Хотите, я пойду скажу ему? Если это спешно…

Флорентина отрицательно покачала головой.

— Не надо, я подожду…

Потом, вся покраснев, она отважилась спросить:

— А он еще надолго задержится?

Рабочий пожал плечами.

— Не знаю… последнее время работы все больше…

И, коснувшись козырька кепки, он пошел дальше.

Вскоре из дверей начали группами выходить и другие рабочие, подручные формовщиков и шлифовщики, видимо, недавно поступившие на этот завод, — Флорентина услышала, как они возмущались условиями работы.

Голоса их вскоре затихли вдалеке, в конце улицы Сен-Жак. В дверях кузнечного цеха показался еще один человек. По тонкой талии и широким плечам Флорентина сразу узнала Жана. Сердце ее учащенно забилось, виски стали влажными; она подождала, пока он не пересек улицу, потом вышла из темноты и встала прямо перед ним.

Не зная, что сказать, она замерла на месте, наивно улыбаясь и взволнованно дыша.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он.

Он бросил на нее короткий недовольный взгляд, и морщинка, пересекавшая его лоб между бровями, стала глубже.

Она засеменила рядом с ним.

— Мы так давно не виделись, — начала она. — Ну, я проходила здесь сегодня вечером…

Он холодно промолчал. И она тоже прервала свои объяснения, прекрасно понимая, что он не придает им никакого значения, и нервно прижала к груди толстую овальную сумочку из поддельной кожи. Жадным вопросительным взглядом она посмотрела сбоку на молодого человека. Подбородок его был тверд, как обычно, но иногда вздрагивал от усталости.

Минуту спустя Жан провел рукой по лбу и немного замедлил шаг. Потом он заговорил с рассеянным видом:

— Да, правда, я тебя давненько не видел. Работы сейчас очень много. На этой неделе я за двое суток проработал тридцать семь часов… Иной раз не понимаешь — человек ты еще или уже стал машиной.

Он дернул плечами и продолжал, глядя в пространство:

— Мне подбросили еще четверых учеников. Ребят, которые ровным счетом ничего не умеют. Приходится самому все им показывать. А они, видите ли, еще позволяют себе ворчать. Они еще недовольны. «Что вы лезете а бутылку? — спросил я их сегодня. — Там, где вы прежде работали, вам платили пятнадцать, ну, двадцать центов в час. А здесь вы получаете тридцать центов в час и сорок за сверхурочные».

Жан умолк, тяжело дыша, настолько разбитый усталостью, что ему даже трудно было говорить. Потом, подавив зевок, он снова начал:

— До чего же нелепо устроена жизнь! Или у тебя нет денег, но зато уйма времени, чтобы их тратить. Или же ты зарабатываешь достаточно, но у тебя нет свободной минутки, чтобы истратить хотя бы цент.

— Трудно тебе сейчас приходится, Жан? — спросила Флорентина, чтобы привлечь его внимание, — она понимала, что он обращается вовсе не к ней, а разговаривает сам с собой.