Счастье взаимной любви

Подруги Аллы и ее мужа дома не оказалось — то ли задержались на приеме у английского посла, то ли горбатились на картофельном поле.

Аня наполнила ванну теплой водой, подлила шампуня и, разнежившись, незаметно для себя задремала. К счастью, не утонула, а проснулась, замерзнув в остывшей воде.

Натянув потрепанный махровый халат (в свое время его называли японским кимоно из натурального шелка), она вышла на кухню. Аня достала из сумки шампанское и уселась к телефону с записной книжкой на коленях.

Автоматическая связь с Ригой работала плохо. Только с шестой попытки на другом конце провода подняли трубку и манерно спросили:

— Хэллоу?

— Тетя Берта! Это Аня Плотникова! Лаб диен! Свейки!

Пауза. И — отчужденным тоном:

— По-русски не понимать.

А что тут было понимать? Имя есть имя, а поздоровалась Аня по-латышски.

— Аня это! Сарму позовите! Сарму!

— Нет здесь никакой Сармы.

И — конец связи.

Чего-то подобного Аня ожидала, но услышать об этом в такой форме от всегда вежливой соседки-латышки!..

Наудачу Аня решила позвонить Сарме по прежнему телефону, в дом ее родителей. И угадала!

— Анька! Матка Бозка Ченстоховска, чтоб ты сдохла! Я всю страну обшарила, найти тебя не могла! Где ты была?

— В Японии! — захохотала Аня, и мир засверкал алмазами.

— Я так и думала! Когда приедешь?

— Не решила еще!

— Давай скорей! Лето уже кончается, жизнь, правда, хреновая, да где наша не пропадала!

— Ладно! Тебя из моей хаты вышибли?

— И тебя вышибли! Всю квартиру захватили соседи, и не рыпайся! Тут вообще очень много перемен, а последняя новость — папашку Штрома выгнали с работы!

— За что?

— За то, что он не чисто латышского происхождения! Говорить-то он говорил, а писать по-латышски не умел! Все девочки-проституточки по этому поводу пьянствуют вторую неделю!

— А Кир Герасимов?

— Кир собирается открывать публичный дом и даже пробивает это официально! Я просилась бандершей, а он сказал, что я завязла в промежуточном возрасте! Для обслуги уже стара, а для бандерши еще молода! Жизнь такая хреновая, что если б не братья-циркачи, с голоду бы подохла! А они все крепнут год от года! Тебя вспоминают каждый раз! Ты приезжай, поделимся с тобой по-братски, как в старое время!

— Подожди, Сарма! Я выпью шампанского за твое здоровье!

— Ах ты зараза! У нас тут с выпивкой такая напряженка, как в пустыне Сахара! Черт бы побрал ваших идиотов из Москвы, нашли что придумать, лучше б голодом всю страну заморили! Ага! Спекулируют вовсю, конечно, и на этой спекуляции получил два года Гарик-саксофонист! Но ты приезжай, мы-то с тобой как-нибудь вырвемся!

Минут десять перемывали косточки остальным знакомым, пока Сарма не спросила:

— А ты Виктора Сартакова в Москве не встречаешь?

— Виктора? А он здесь?!

— Давным-давно! Поступил в МГУ, на журналистику! Ты что, его там на своих Бродвеях не видишь?

— Сарма, Москва не Рига, тут годами можно ближайшего соседа не встретить!

— Ну и жизнь у вас! Хуже, чем у нас, если такое возможно. Черт бы побрал эту перестройку-перестрелку! Жили как люди, кому это мешало?

Они проболтали добрых сорок минут и расстались на том, что Сарма будет ждать Аню через неделю.

Обе не знали, что это ожидание продлится шесть лет.

Уже засыпая, Аня подумала, что найти Виктора Сартакова в МГУ не составит большого труда, едва начнется учебный год. А до него всего полторы недели. И если он такой же, как прежде, то, слава те Господи, будет и здесь хоть один надежный, искренний друг.

3

Аня проснулась поздно и, не вставая с кровати, прикинула, как бы ей принарядиться на имеющиеся деньги. Потом поняла, что за время ее отсутствия шкала цен значительно изменилась (это она приметила даже при беглом взгляде на витрины), а потому рисковать не хотела, решив дождаться Аллы. Но выйти и сориентироваться в жизни не мешало, тем более что были выходные дни, а когда вернется подружка, было неизвестно. Скорее всего только в понедельник.

Аня неторопливо позавтракала, нашла в шкафу Аллину кожаную юбку, там же позаимствовала открытую кофточку и туфли на высоком каблуке. Аня знала, что Алле и в голову не придет обижаться на это. С детства они делились своими тряпочками, из-за чего Сара (мир ее праху!) устраивала крикливые скандалы, называя их обеих «девчонками из общаги», что было высшей степенью оскорбления.

Несколько труднее было с прической, но и она в конце концов получилась. В целом Аня стала похожа на строгую даму, не лишенную пикантности, как сказал бы Арвид Янович, о жизни которого Аня у Сармы не спрашивала, поскольку последняя его не знала.

По времени можно было уже и пообедать, но Аня решила, что сделает это в каком-нибудь хорошем ресторане — легкий обед с сухим вином. В честь… Все равно в честь чего.

Со светлыми надеждами в душе Аня заперла дверь квартиры и, не пользуясь лифтом, пошла вниз. Встретившийся на последнем пролете очень благообразный старик в скромном, но аккуратном костюме глянул на нее лукаво, поздоровался и добавил:

— Я бы, барышня, на вашем месте сегодня в город не ходил. Во всяком случае, в центр.

— Ничего, — беспечно ответила Аня, совершенно не поняв предостережений старика.

Она прошла по переулкам, заглядывая в магазины, и убедилась, что хотя Василий Федорович оказался более чем щедр, шиковать на имеющиеся деньги не придется.

Она пошла вверх по Столешниковому переулку, намереваясь выйти к памятнику Юрию Долгорукому, который любила за мужественность всадника и мощь коня. Уже издали Аня услышала невнятный гул голосов, перекрываемый ревом моторов.

В остальном на лицах встречных людей не было особого волнения.

Однако около памятника творилось нечто странное.

Вдоль тротуаров по обеим сторонам улицы Горького стояли толпы людей, а между ними с грохотом, выбрасывая сизую гарь, мчались танки. Издали картина эта показалась Ане настолько мирной, что она решила, что идут киносъемки какого-то фильма из времен войны. Потом подумала, что готовятся к параду. Однако до ноябрьских праздников было еще далеко, поскольку сейчас конец августа.

Когда она подошла к толпе вплотную, то поняла, что парадом, тем более киносъемками здесь и не пахнет. Танки имели вполне грозный вид, двигались весьма целенаправленно, а люди на тротуарах кричали с яростью, озлобленностью, кто-то плакал, а пожилую женщину двое мужчин удерживали, чтоб она не бросилась под гусеницы. По перекосившемуся от гнева и боли лицу этой женщины Аня сразу поняла, что та не ломает комедии, не играет роли перед кинокамерой, и, если у мужиков не хватит сил, она действительно ринется под гусеницы.