Счастье

О том, что случилось в садовом домике, Мерьем никому не сказала ни слова, и никто не узнал имя совершившего это мерзкое дело. К тому же она до конца не понимала – в самом деле это произошло, или же это было сном. В голове все спуталось: воспоминания казались невозможными. Она все никак не могла заставить себя произнести слово «дядя», да и никак не могла поверить обрывкам памяти. И страшное укрылось где-то внутри. Она словно обо всем забыла. Каждому известно, что человек не отвечает за свои сны.

Мерьем вытянулась на тонком тюфячке, сквозь который чувствовала пол. В амбаре было сумрачно, только сквозь щели потрескавшейся двери просачивался слабый свет. Постороннему в этой темноте было бы трудно разглядеть пыльные седла и прочую упряжь для лошадей, брошенные в угол вилы, разложенные на деревянных полках торбы, в которых хранили тонкие сухие лепешки и виноградную пастилу. Но Мерьем хорошо знала, где что лежит.

Вся жизнь девушки прошла в этом забытом Аллахом месте, полуселе, полудеревне на берегу озера Ван. Она знала здесь все: каждое дерево, каждую птицу, каждый дом, оставленный армянами, дома эти были двухэтажными, с садами, которые назывались «хаят, двор». Знала амбары, полные зерна, комнаты для молитвенных омовений, печи, хлева, курятники, сады… Она знала все настолько хорошо, что не потерялась бы с завязанными глазами. У деревянных дверей дома ее семьи были подвешены две колотушки – одна большая, другая маленькая. Гость-мужчина стучал большой, женщина – той, что поменьше. Это было важно для женской части дома, чтобы подготовиться – если приходил мужчина, то его обитательницы успевали либо скрыться, либо укутаться в платки.

Мерьем никогда не выезжала из села. За его пределами она только и видела, что возвышающийся вдалеке холм, отчего иногда думала, что совсем не знает мира. Однако она не расстраивалась по этому поводу и знала, что, как только захочет, сможет поехать в место, которое называется Стамбулом. Люди вокруг время от времени говорили друг о друге: «Он поехал в Стамбул, он приехал из Стамбула!», и Мерьем знала, что за этим холмом находится Стамбул. Однажды и она поедет туда вместе с другими и, перевалив через холм, увидит внизу тот самый золотой город, о котором так много говорят.

Он был так близко, что туда совсем несложно было добраться, однако вдруг она вспомнила, что уйти не сможет. И не только в Стамбул, лежащий за горой, но даже и за водой к источнику, куда всегда ходила, или к пекарю на рынок, чтобы взять хлеба, или в лавку, где так приятно пахнет новыми, завезенными тканями, или даже в хамам, чтобы просто вымыться, где прежде проводила по целому дню, – никуда она не может сделать ни шагу. Потому что она пленница – заперта в амбаре. Семья отгородилось от нее и не подпускает к себе.

Даже в туалет теперь Мерьем не может пойти вместе с тетушками и их дочками, как было всегда. Летними вечерами, после ужина, женщины собираются и, найдя угол в саду, присев, писают, одновременно продолжая вести беседу. Как-то раз тетушка после того, как все уже закончили свое дело, заметила про ее непрекращающееся журчание:

– Посмотрите-ка, машаллах, дается же сполна молодым, вон, у Мерьем сколько накопилось!

Двоюродные сестры, внешне дружелюбные, втайне всегда ненавидели сироту Мерьем, это проявлялось даже в том, что касалось справления естественной нужды.

Сестрица Фатьма тогда сказала в ответ:

– Аллах с вами, мама. Какая связь может быть между молодостью и тем, кто и сколько мочится?

И видом, и тоном своим она словно защищала и себя, и свою мать.

У Мерьем не было матери. Бедняжка умерла через несколько дней после рождения девочки. Несмотря на все старания повитухи Гюлизар, чтение молитв имамом, все возможные и невозможные заговоры и знахарские снадобья, которые кто только не советовал и которые не помогали, а лишь мучали ее, – она тихо преставилась и была похоронена за деревней, на кладбище, кишащем змеями, среди травы высокой в человеческий рост.

А тетушки и мачеха любили собираться после обеда в двухэтажном каменном доме, где могли часами болтать, растянувшись на кроватях и подперев руками головы. Женским разговорам не было конца. Все тетки, кроме материной сестры-близнеца, были настолько полными, что никак не могли улечься, перекатываясь туда-сюда, чтобы получше устроиться в постели.

Теперь Мерьем не могла послушать ни этих разговоров, ни пересудов о соседях, ни пойти вместе пописать, ни поесть с ними на кухне.

Теперь ей и рыбу из озера Ван есть было нельзя. Рыба эта не успевала вырастать из-за того, что вода была минерализирована, однако в реке Эрджиш, впадавшей в озеро, мелкая кефаль была настолько вкусной, что сколько ее ни съешь, не наешься досыта. Рыбу эту засаливали, держали под гнетом и потом ели целый год. Ну а сейчас все радости мира оказались для Мерьем под запретом, всего ее лишили.

Только маленькая мачеха Дёне иногда приносит ей еду, а потом разрешает сходить в укромный уголок в саду. Только и всего! Никто больше в целом мире не общался с Мерьем. Сколько ее еще тут будут держать, что будут делать, как могут решить ее судьбу, Мерьем не знала.

Несколько раз она спрашивала у Дёне, которая была почти ее ровесницей, что же ожидает ее. Однако злая женщина только напугала ее ответом: «Ты сама знаешь, какое может быть наказание за то, что ты совершила». А на следующий день упомянула про Стамбул.

С того дня, как на Мерьем свалилась беда, она не видела отца. От этого человека и раньше-то было не дождаться словечка. В доме властвовал дядя, а с отцом никто особо не считался. Дядя же не только в доме или деревне – везде пользовался почетом. Посетители приходили к нему с изобильными дарами и подношениями, целовали руки, оказывали большое уважение. Все боялись этого жесткого, гневливого человека. А он читал им айяты из Священного Корана, пересказывал хадисы из жизни Пророка, наставлял их на жизненном пути. У него, шейха суфийского тариката [1] , были ученики даже по ту сторону горы, в самом Стамбуле.

1

Шейх суфийского тариката – тарикат, духовное мистическое объединение в суфийской традиции, отдаленно напоминающее европейскую традицию монастырских орденов. Суфизм – мистическое движение в исламе, целью которого является единение с Аллахом. Достигается это единение с помощью различных духовных, физических и психических практик, непременно под руководством наставника – муршида. Нередко наставником являлся и сам шейх, глава общины, в широком смысле глава ордена. Местное население обычно почитало шейхов как святых, иногда прижизненно, часто обращаясь к ним за помощью, лечением, духовной поддержкой.

До сидящей в сарае трепещущей от страха Мерьем иногда доносился свирепый голос дяди, который заточил ее здесь: «Уберите с глаз моих эту позорную, бесчестную, бесстыжую шлюху!»

По словам Дёне, из-за нее «честь семьи навечно опозорена» и теперь в деревне на людях и лица показать нельзя.

– Что же делают с девушками, которые попадают в такую беду? – спрашивала она наивно Дёне.

И Дёне ответила:

– Отправляют в Стамбул. Из деревни две или три девушки так уже уехали.

Тогда страх внутри немного утих: значит, и всего-то наказания будет, что она отправится за гору! Однако отчего же тогда был таким взгляд Дёне, когда она говорила ей: «Девочка моя, нашла же ты беду на свою голову!»? И раньше-то, когда она не была еще настолько грешна, от змеиного взгляда Дёне у нее стыла в жилах кровь. А сейчас и вовсе…

На прощание Дёне добавила:

– Уехали, конечно, те, кто не повесился. Были и такие, которые повеситься предпочли.

После ее ухода Мерьем с содроганием посмотрела на сваленные в углу мотки веревок, бечевок и шнуров. А может, ее заперли здесь для того, чтобы она повесилась? Деревянные балки и брусья на потолке амбара, лежащие на полу веревки – все будто нарочно здесь для этого дела. Если захочется повеситься, то более подходящего места, чем этот амбар, не найти.

Размышляя над коварной усмешкой Дёне, которая проскользнула во время разговора, Мерьем все глубже убеждалась, что в ее словах прячется ужасный смысл. Дёне явно и с отцом Мерьем говорила об этом. Влияние этой молодой женщины, новой невестки, на отца было огромным. Ведь после второй жены, которая оказалась бесплодной, эта родила ему двоих детей.