Счастливые истории

Велосипед! И я сразу решила, что я участвую, мне нужен велосипед. Мне не нужен суперприз – путевка на море, сумка-холодильник или хоть что-нибудь.

Только велосипед.

Крутой классный новый велик из «Спортмастера» с восемнадцатью скоростями. Я развернула бурную деятельность, подключила семью и всех друзей. У близких просто не было шанса увильнуть, не помочь мне. Так я загорелась.

Мы покупали молоко, сметану, творог, йогурт, вырезали штрих-коды, отправляли купоны на сайт. Больше десяти дней я весело участвовала в этой кампании, всем друзьям обещала дать покататься на велосипеде, если выиграю. Придумала устроить праздник по случаю «сбытия мечты».

Прошло две недели, и мне позвонила менеджер. Она меня поздравила с тем, что я выиграла… тадааам… Велосипед! Сработало – промелькнуло у меня в голове. Вот оно, чудо!

Забрать его можно было только в следующие выходные на большом празднике «Молочная страна» в Уфе. Но если я не явлюсь, то приз пропадет.

А мы уезжали на отдых в те выходные. Оказалось, что можно получить по доверенности, и, конечно, совершенно случайно на другой день друг из Уфы приехал в наш город, я ему передала доверенность, и он с радостью согласился забрать этот приз, потому что ВСЕ РАВНО собирался с дочкой на этот праздник.

И вот в конце августа мой розово-белый конь был у меня в гараже. В честь этого я быстро организовала велопробег по городу с друзьями и с удовольствием каталась еще целый сентябрь, благо он выдался теплым и сухим.

Ни до этого, ни после никаких подобных акций наш молокозавод не проводил. Дед Мороз существует. Даже летний!

Наталя Шумак, Татьяна Чернецкая. Гадина

Мы ее ненавидели. Кто из зависти, что у Гали – богатые родители, давали доченьке денег, не считая. И Галя имела наглость приезжать и уезжать в институт на такси. А со второго курса на собственной одной из первых в городе иномарок.

Мы ее ненавидели. За высоко задранный нос. И манеру смотреть сверху вниз. Рост метр семьдесят три и высоченные каблуки этому отчасти способствовали.

Мы ее ненавидели за дерзкую усмешку, идеальный английский язык, за то, что ей звонили на мобильник (а ни у кого из студентов еще не было мобильного телефона) знакомые американцы, которым она бегло, с широченной белозубой улыбкой громко отвечала. Как же, как ж, шипели мы. С нашими цементными пломбами, а у некоторых даже и с металлическими, пардон, из нержавейки – коронками. Стеснительно прикрывали щербатые или кое-как пролеченные рты ладошками – все пальцы в заусенцах. У Гали-то… маникюр… Как же, как же. Языковая школа, репетиторы, поездки за границу.

Это для Гали и ее семьи рухнул железный занавес. Чтобы она могла летать в Париж да Лондон и крутить романы с иностранцами.

Мы варили супчики из одной сосиски и лапши на всю семью. Сжирали по буханке хлеба на двоих, чтобы голод приглушить. А Галя сидела на диетах и читала американскую фантастику в оригинале.

Гадина.

А кто же еще?

Я бы не назвала наше дружное чувство классовой враждой. Скорее, именно ненависть и зависть, умноженные на отчаяние. От того, что в наших-то жизнях ничему роскошному не бывать. Нет в нашем существовании и выживании места богатству. Не будет ни такой машинки, ни новой – родители подарили – трехкомнатной квартиры в центре, ни всегда идеального маникюра с педикюром (весной она первой переобувалась, щеголяла ярким красным лаком). Ходили слухи, что Галя сделала лазерную эпиляцию. Где? Везде! Во всяком случае, ножки у нее были как у куклы – гладкими-гладкими.

Ненавидели.

Психовали.

И… заискивали. Чего уж тут. Было. То одна, то другая девочка из толпы нищих или просто бедных студенток пыталась пристроиться к Гале. Вроде как королевам положена свита.

У конторских пацанов, например, всегда были шестерки рядом.

Но… Галя не собиралась никем править. Попытки сближения игнорировала. Ходила, вернее, шествовала одна. Чуть в стороне. Самоуверенная гордячка.

Мальчики даже не пытались ухаживать. Нервно вздрагивали, когда она – цок-цок-цок – приближалась подиумной походкой от бедра – слишком близко. Так, что можно было унюхать запах, который облаком кружился вокруг, легким шлейфом окружал фигурку.

Девочки ехидно цедили через губу. Мол, сегодня опять «Пуазоном» облилась. Так мы называли DIOR POISON.

У Гали были отличные ножки. Длина клетчатой или красной юбки – на ладонь выше колена. И неизменная черная водолазка под горло. Мы привыкли к такому образу. Ремень – в тон на талии. Волосы убраны в хвост. И честно называли вид Гадины вульгарным. Хотя сами могли вырез до пупка на блузке соорудить. Или обрезать платье по самое не могу – трусики наружу. Но это же мы. Бедные, честные девчонки.

А Галя дело другое. Ей не прощали вполне себе приемлемое мини.

Гадина!

Гадина!

Гадина!

Однажды она простыла. Подкашливала. Была бледнее обычного. Потом не пришла неделю, вторую. Кто-то сказал, что лежит в терапии. Чуть ли не с пневмонией. Долго думали, навещать или нет. Она же с нами не… И ни…

Все же как-то решились. Может, и от некоторого злорадства. Мол, все при ней, а она чахнет. Не иначе как от общей подлости ее ядовитой натуры. Вот!

Как раз под Новый год дело было. Собрали, что смогли. Пару книжек, одну из них на английском, отняли у кого-то. Носки вязаные. Ведь зимой в палатах бывает холодно – пригодятся. Три пришибленных мандарина. И вместо цветов – веточка елки.

Пришли. Назвали фамилию.

Двух из пяти, а мы приперлись кучей, пропустили наверх в отделение. Остальным велели подождать, пока первые сходят и вернутся.

Гадины на месте не оказалось. Куда-то отошла.

Мы – две обезьянки – стояли и глазели, впервые в одноместной палате побывали. В платной. Они только-только появились в больничках.

Резко раскрылась дверь. Вошла суровая тетка. Ростом даже повыше Гали. Показательно широкая в плечах. Явная бой-баба или родина-мать. Это смотря как – с одной стороны баррикады ты с ней оказался или по разные. Врага она будет крушить, или ты под мощную длань подвернешься.

Взгляд – суровый. На голове химия, уже поредевшая шевелюра. И фамильная манера смотреть прищурившись.

Мазер. Решили мы. И синхронно поздоровались.

Тетка улыбнулась. Похвалила наши немудреные гостинцы. Сказала, что Гале все передаст. Увидеть ее мы не сможем. Она – в барокамере. Еще два часа не вернется в палату. Ну, тогда мы покивали. Попросили передать приветы и пошли себе вниз.

А на выходе из отделения нас поймала санитарка. Мол, как хорошо, что вы подружку навещаете. Такая девка хорошая, храбрая, особенная. И сидит одна целыми днями, как сыч. Вы чаще приходите.

Я зацепилась за слово «храбрая». Почему? С какой стати? Санитарка руками, как мельница, замахала. Неужели не знаем? Девка-то почему носит водолазки под горло с длинным рукавом? У нее же на спине и плечиках нет клочка кожи целого. От затылка до задницы – жуть кошмарная. Ведь смотреть на эти рубцы – слезы горькие. Собой заплатила, а дитенков вытащила! Как раз старшеклассница была. Лет пять назад. Летом шла и увидела огонь. А пацанчик кричит. Галя ваша, вот зверюга же, нашла чем высадить стекло. Влезла в дом. Мальчика сразу взяла. Передала тем, кто стоял и смотрел. Очевидцы собирались понемногу. Тут пацан и завопил, что еще сестренка в доме. Ну, Галя и стала ее искать. В дальней комнате под кроватью. А вылезти в окно уже не смогли. Отрезало огнем.