Счастливые сны. Толкование и заказ

Я подвинулся и глянул, куда глядели все они.

Там, на койке, лежал я!

Не помню, чтобы я испытывал что-нибудь похожее на страх при виде своего двойника, меня охватило только недоумение: как же это? Я чувствовал себя здесь, между тем и там тоже я...

Я захотел осязать себя, взяться правой рукой за левую — моя рука прошла насквозь, попробовал схватить себя за талию — рука вновь прошла через корпус, как по пустому пространству... Я позвал доктора, но атмосфера, в которой я находился, оказалась совсем непригодной для меня — она не воспринимала и не передавала звуков моего голоса, и я понял свою полную разобщенность со всеми окружающими, свое странное одиночество, и панический страх охватил меня. Было действительно что-то ужасное в том невыразимом одиночестве...

Я глянул, и только тут передо мной впервые явилась мысль: да ни случилось ли со мной того, что на нашем языке, языке живых людей, определяется словом "смерть"? Это пришло мне в голову потому, что мое лежащее на койке тело имело совершенно вид мертвеца...

В наших понятиях со словом "смерть" неразлучно связано представление о каком-то уничтожении, прекращении жизни, как же мог я думать, что умер, когда я ни на одну минуту не терял самосознания, когда я чувствовал себя таким же живым, все слышащим, видящим, сознающим, способным двигаться, думать, говорить?

Разобщение со всем окружающим, раздвоение моей личности, скорее могло дать мне понять случившееся, если бы я верил в существование души, был человеком религиозным, но этого не было, и я руководствовался лишь тем, что чувствовал, а ощущение жизни было настолько ясным, что я только недоумевал над странным явлением, будучи совершенно не в состоянии связывать мои ощущения с традиционными понятиями о смерти, то есть, чувствуя и сознавая своя, думать, что я не существую...

Вспоминая и продумывая впоследствии свое тогдашнее состояние, я заметил только, что мои умственные способности действовали и тогда с такой удивительной энергией и быстротой...»

«Взяв меня под руки, Ангелы вынесли меня прямо через стену из палаты на улицу. Смеркалось уже, шел большой тихий снег. Я видел его, но холода и вообще перемены между комнатной температурой и надворною не ощущал. Очевидно, подобные вещи утратили для моего измененного тела свое значение. Мы стали быстро подниматься вверх. И по мере того, как поднимались мы, взору моему открывалось все большее и большее пространство, и наконец оно приняло такие ужасающие размеры, что меня охватил страх от сознания моего ничтожества перед этой бесконечной пустыней... Идея времени погасла в моем уме, и я не знаю, сколько мы еще поднимались вверх, как вдруг послышался сначала какой-то неясный шум, а затем, выплыв откуда-то, к нам с криком и гоготом стала приближаться толпа каких-то безобразных существ.

— Бесы! — с необычайной быстротой сообразил я и оцепенел от какого-то особенного неведомого дотоле мне ужаса. Бесы! О, сколько иронии, сколько самого искреннего смеха вызвало бы во мне всего несколько дней назад чье-нибудь сообщение не только о том, что он видел собственными глазами бесов, но что он допускает существование их, как тварей известного рода! Как и подобало "образованному" человеку конца девятнадцатого века, я под названием этим уразумел дурные склонности, страсти в человеке, почему и само это слово имело у меня значение не имени, а термина, определяющего известное понятие. И вдруг это "известное определенное понятие" предстало мне живым олицетворением!..

Окружив нас со всех сторон, бесы с криком и гамом требовали, чтобы меня отдали им, они старались как-нибудь схватить меня и вырвать из рук Ангелов, но, очевидно, не смели это сделать. Среди их невообразимого и столь же отвратительного для слуха, как сами они были для зрения, воя и гама я улавливал иногда слова и целые фразы.

— Он наш, он от Бога отрекся, — вдруг чуть не в один голос завопили они, и при этом уж с такой наглостью кинулись на нас, что от страха у меня на мгновение застыла всякая мысль.

— Это ложь! Это неправда! — опомнившись, хотел крикнуть я, но услужливая память связала мне язык. Каким-то непонятным образом мне вдруг вспомнилось такое маленькое, ничтожное событие, к тому же относившееся еще к давно минувшей эпохе моей юности, о котором, кажется, я и вспомнить никогда не мог».

Здесь рассказчик вспоминает случай из времен учебы, когда однажды во время разговора на отвлеченные темы, какие бывают у студентов, один из его товарищей высказал свое мнение: "Но почему я должен веровать, когда я одинаково могу веровать и тому, что Бога нет. Ведь правда же? И, может быть, Его и нет?" На что он ответил: "Может быть и нет". Теперь, стоя на мытарстве перед бесами-обвинителями, он вспоминает:

«Фраза эта была в полном смысле "праздным глаголом", во мне не могла вызвать сомнений в бытии Бога бестолковая речь приятеля, я даже не особенно следил за разговором, — и вот теперь, оказалось, что этот праздный глагол не пропал бесследно в воздухе, мне надлежало оправдываться, защищаться от возводимого на меня обвинения, и таким образом удостоверилось евангельское сказание, что если и не по воле ведущего тайные сердца человеческого Бога, то по злобе врага нашего спасения, нам действительно предстоит дать ответ и во всяком праздном слове.

Обвинение это, по-видимому, являлось самым сильным аргументом моей погибели для бесов, они как бы почерпнули в нем новую силу для смелости нападений на меня и уже с неистовым ревом закрутились вокруг нас, преграждая нам дальнейший путь».

Рассказчик начинает молиться, но имена тех, кого сумел он припомнить не устрашили врагов. Тогда в последней надежде он возопил к Божьей Матери... Искренне, видать, возопил. И едва произнес «ее имя, как вдруг на нас повился какой-то белый туман, который стал быстро заволакивать безобразное сонмище бесов. Он скрыл его от моих глаз... Рев и гогот их слышался еще долго, но по тому, как он постепенно ослабевал и становился глуше, я мог понять, что страшная погоня оставила нас».

Так автор этой истории поднимался вместе с ангелами все выше, пока не •«увидел над собой яркий свет; он походил, как казалось мне, на наш солнечный, но был гораздо сильнее его. Там, вероятно, какое-то царство света.

—Да, именно царство, полное владыческого света, — предугадывая каким-то особым чувством еще не виденное мною, думал я. — Потому что при этом, свете нет теней. Но как же может свет быть без тени? — сейчас же выступили с недоумением мои земные понятия.

И вдруг мы быстро внеслись в сферу этого света и он буквально ослепил меня. Я закрыл глаза, поднес руку к лицу, но это не помогало, так как руки мои не давали тени. Да и что значила здесь подобная защита?

— Боже мой, что же это такое, что это за свет такой? Для меня ведь та же тьма. Я не могу смотреть, и, как во тьме, не вижу ничего...

Эта невозможность видеть, смотреть, увеличивала для меня страх неизвестности, естественный при нахождении в неведомом мне мире, и я с тревогой думал: "Что же будет дальше? Скоро ли мы минем эту сферу света и есть ли ей предел, конец?"