Счастливый брак

На самом деле он с трудом мог представить, как будет держать ее за руку, не говоря уже о том, чтобы заняться с ней сексом. Пока она поворачивалась то в одну, то в другую сторону, вставляя тонкие руки в рукава дутой куртки, Энрике украдкой бросал взгляды на ее соблазнительные бедра и ягодицы. Они казались недостижимой мечтой, а не целью. Как вообще мужчинам хватает храбрости поцеловать женщину? Сам он, конечно, не мог вспомнить, как совершил этот подвиг. Ему было всего двенадцать, когда он впервые прижал губы к девичьим губам, благополучно столкнувшись с чудовищной решеткой брекетов. Но сегодня этот взрослый мужчина двадцати одного года, возвращаясь из ресторана, чувствовал себя так, будто никогда не занимался любовью и был невинным, лишенным сексуальности младенцем.

Хоть Энрике и не мог представить, что к ней прикоснется, он искал малейшую возможность это осуществить. Пригласить ее зайти к нему? Под каким предлогом? Просто пройти мимо своего дома, имея в виду, что идет ее провожать? Но тогда Маргарет должна будет сделать первый шаг. «Не хочешь зайти на минутку?» — скажет она. Или не скажет.

Если нет, что тогда? Поцеловать ее на глазах у этого сноба-швейцара? Отпадает. Их двоих и так уже слишком много в качестве зрителей. Будь это возможно, он предпочел бы поцеловать ее, обойдясь при этом без собственного присутствия. Было бы гораздо проще не встречаться взглядом с ее голубыми глазами.

— Ну что, назад пойдем короткой дорогой? — спросила Маргарет, когда они дошли до перекрестка Седьмой и Гроув.

— Любой, какая тебе нравится, — ответил он, чувствуя нарастающую слабость. Как он собирается довести ее до экстаза, если с трудом передвигает ноги? То, что Маргарет уже не казалась недоступной, что это свидание не было далеким от реальности приключением, по какой-то перевернутой логике вдруг представилось ему более неудачным, чем если бы у него не было ни единого шанса. Мячик оказался на его стороне корта, и Энрике следовало со всего размаху ударить по нему, чтобы выиграть, а у него даже не было сил поднять ракетку.

— Ты так добродушно реагировал, когда ошибся, — вдруг сказала Маргарет.

С тем же успехом она могла говорить на фарси; ум Энрике был парализован другими мыслями.

— Что? — остолбенел он.

— Когда пошел не по тому пути. Когда я тебе об этом сказала, ты очень спокойно себя повел.

— Но… ты… была… — медленно начал он, стараясь понять, что она имеет в виду. Наконец ему это удалось: — Но ведь это ты настаивала, чтобы пойти по Кристофер.

Потребовалось еще некоторое время, чтобы случившееся перед ужином недоразумение разъяснилось. После нескольких «но ты сказал» и «но ты сказала» стало ясно: с самого начала между ними существовало полное согласие поводу того, какой путь короче. Маргарет ошибочно истолковала кивок Энрике в сторону Гроув как желание идти по Кристофер и из вежливости решила уступить. Когда она шагнула в сторону Кристофер, Энрике, посчитав, что она упрямо настаивает на своем, решил не возражать, тоже из вежливости.

— Боже! — Маргарет нарочно толкнула его обтянутым джинсами бедром. — Нам надо перестать быть друг с другом такими милыми, иначе мы никогда никуда не попадем.

Умирая от желания, Энрике наклонился поближе к прелестному лицу.

— Чем дольше мы будем добираться до того места, куда собираемся, тем больше получим удовольствия.

Три вечера общения с Маргарет убедили Энрике, что есть одна область, в которой Маргарет никогда не сможет с ним соперничать — умение вести беседу. Она была умна, гораздо умнее, чем ему показалось при первой встрече, и уж точно более образованна, чем он. Но ее манера внимательно слушать, мешавшая ей тем временем придумывать умный ответ, а также стремление к точности — иногда она прерывалась, чтобы выяснить какую-нибудь деталь, — делали речь Маргарет довольно нескладной и портили впечатление от ее остроумных замечаний. Она могла поддержать непринужденный разговор, в котором то, как произносятся реплики, гораздо важнее их содержания. Поэтому Энрике удивился неожиданной словесной дуэли и уж никак не ожидал, что может проиграть в остроумии, но именно это и произошло. Маргарет смотрела на его приближающиеся губы. Когда они остановились меньше чем в футе от того места, куда стремились, она нанесла мастерский удар, пронзивший его насквозь:

— А почему ты думаешь, что мы вообще попадем туда, куда собираемся? — Энрике едва не задохнулся, но она не дала ему долго страдать. Милостиво подняв рапиру, Маргарет отступила со словами: — Может быть, мы заблудимся и потеряемся навсегда.

Что это, если не призыв к действию? Она подняла подбородок и приоткрыла губы. Не было луны, которая залила бы Виллидж серебром, но атмосферу на улицах в желтоватом свете фонарей вполне можно было назвать романтичной. В воздухе, вместо обычного запаха мочи и гниющего мусора, витал приятный аромат дыма из каминных труб. Где-то позади сияющего лица Маргарет горели белые лампочки рождественских гирлянд, висевших прямо на деревьях. Ее глаза искрились весельем, губы замерли в ожидании. Какой еще сигнал она могла ему подать — разве что обхватить его голову с требованием «Поцелуй меня!».

Энрике неуверенно, очень робко улыбнулся. Маргарет лишила его дара речи. Он одеревенел от страха. Двенадцать дюймов между их губами казались непреодолимой пропастью. Он не смог стать романтическим героем. Вряд ли он разочаровался бы в себе сильнее, если бы она сказала, что он ее не стоит, что его надо запереть в душном подвале и навсегда изолировать от общества. Он бы с ней согласился. Не сходя с места, он и умом и сердцем смирился, что никогда в жизни не прикоснется к этой женщине. Как и неудачник Бернард, он навсегда обречен остаться всего лишь другом. Погрузившись в это мрачное настроение, он сказал:

— Ненавижу теряться.

Вероятно, любая другая девушка решила бы, что ее грубо отталкивают. Разумеется, как только слова слетели с его губ, он тут же пожелал взять их обратно. Но Маргарет не выглядела оскорбленной. Задумчиво взглянув на небо, она сказала:

— Правда? А мне нравится теряться. — Повернув в сторону Гроув — более короткой дороги, — она медленно двинулась по направлению к дому. — Люблю приключения.

Он зашагал рядом с ней, испытывая облегчение, что вопрос с сексом решен, пусть и не так, как ему хотелось.

— Хорошо тебе. Вот бы и мне быть таким же.

— А разве ты не такой? — воскликнула Маргарет. Она шла так быстро, что Энрике решил, будто ей не терпится закончить это свидание. — Перестань! Ты бросил школу, в шестнадцать лет ушел из дому. Ты сожительствовал, — она улыбнулась на этом слове, — с женщиной старше себя. Ты гораздо больше склонен к приключениям.

— На самом деле нет, — настаивал Энрике. Повисла мучительная пауза, и он запаниковал. Он испугался, что больше им не о чем говорить. Они друзья, теперь не нужно думать, когда и как перепрыгнуть пропасть, — эта мысль успокаивала. Но без этого волнующего ожидания у него в голове началась путаница. Есть ли смысл продолжать вечер? Может, вся эта история, недели уловок ради свидания с ней — всего лишь напрасная трата времени? Ему было стыдно признаться себе, что, по-видимому, несмотря на его искреннюю веру в равные права мужчин и женщин, его интерес к Маргарет был исключительно сексуальным. Энрике не жалел, что ему больше не нужно проявлять инициативу, но без этого он, пожалуй, с таким же удовольствием отправился бы домой смотреть телевизор.

— А твои братья? — услышал он собственный голос, хотя понятия не имел, когда этот вопрос пришел ему в голову. — Они любят приключения?

Маргарет тихо засмеялась, издав долгий горловой звук, выражавший сложную смесь любви и пренебрежения. Ни один мужчина не сумел бы воспроизвести эту мелодию: понимание и сарказм, привязанность и раздражение — все вместе.

— Мои братья… — протянула она. — Это самые консервативные молодые люди, каких только можно себе представить. Такие послушные зашоренные мальчики. — Маргарет вздохнула. — Моя мать выдрессировала их ого-го как.

Энрике отметил, что послушание — не то качество, которым она будет восхищаться в мужчине. Вот в чем проблема, тут же решил он. Маргарет считает, что Энрике — плохой мальчик. Она не знает, что он хочет подчиняться, если только найдет руководителя, которому сможет доверять.

— Они младше тебя?

— Нет, Роб старше, всего на четыре года, но строит из себя зрелого мужчину. Ведет себя так, будто он ровесник нашего отца. — Она рассмеялась. На этот раз в ее смехе прозвучала уже другая неповторимая мелодия, полная разочарования и прощения. — Он так мучил меня, когда я была маленькой. Ужасно издевался и дразнил. — Маргарет недоумевающе покачала головой. — Однажды родители поручили ему посидеть со мной. Мы заказали пиццу, мою любимую, с грибами. Я была в восторге. Пока ее не привезли, мы играли в ковбоев и индейцев, и он так задурил мне голову, что я позволила ему меня связать. И когда пиццу привезли, он меня не развязал. Он съел ее целиком, сидя прямо передо мной, и все время отпускал шуточки. — Маргарет говорила с такой обидой, будто это случилось вчера.