Лето спешно листает прогретые солнцем страницыБыстротечного времени, мыслей о рае земном.И ушедшие мама, отец и друзей вереницыПредо мной, виноватым, винятся опять перед сном.И от этого горше на сердце. В заботах случайныхЯ вниманьем не баловал папу и маму живую мою.Чаще вот с головою поникшей, плечамиУ могилы стою, и опять же — так редко стою.Здесь мне как-то спокойней, как будто виднее.Друг Данильченко вспомнился.Знатным он был рыбаком.Честным был человеком. Кому же светлее,Мне иль им, запорошенным белым песком?Всем, наверно, несладко.Пустое – вздыхать и сердиться.Жизнь есть жизнь,В свой черёд кувыркнётся вверх дном.Станет чёрною-чёрной сожжённая солнцем страница,Станут
белыми-белыми строчки о рае земном.2008
«Старая, почерневшая от времени…»
Старая, почерневшая от времени, лодка скользит по воде.Вёсла сырые помнят всех перевезённых поимённо.Помнит их всех каждый волосок у старика в бороде —Рад перевозчик любому, на всех он глядит влюблённо.Вроде бы как безработный, а нет ни секунды простоя.Словом, конвейер, текучка, времени нету зевнуть.Кто же несчастлив в итоге, если осенней листвоюНе заметает время жизненный старца путь?Вспомнить-то нечего — старец с самого дня рожденья.Вечность и та моложе, старше его лишь сны.Эк, если б воля его, занялся б рыбы уженьем,Знатные в этой речке водятся сазаны.Это он знает точно.Но обречённо, хмуроВновь окунает в воду вёсла, глядит во тьму.Вон она ждёт у берега, смерть, эта мудрая дура,Не прошептавшая на ухо тайну свою ему.2008
«Этому мальчику две тысячи восемь лет…»
Этому мальчику две тысячи восемь лет,Семь полных месяцев и двадцать четыре дня.Этот мальчик зажигает светИ прибавляет в лампе живого огня.Расширив глаза, затаив дыханье,Смотрит на лампу, на огонь и его колыханье.Томительно смотреть, как чужая душа трепещет.Близятся сумерки.Наступает дождливый вечер.Мальчик берёт лампу, выходит на прохладную улицу.Прохожие мимо бегут, от дождя проливного сутулятся,Холодно телу, душа где-то теплится в пятках.Обегают мальчика, надоел им мальчишка порядком,Пристаёт каждый вечер с одним и тем же вопросом:«Рожь будем сеять сегодня или всё же посеем просо?»Глупый мальчик, а может, больной, приставала,Сеять рожь по асфальту? Такого ещё не бывало.Да и лампа зачем ему?…Но случилось чудо!Утром двадцать пятого дня неизвестно откудаНа улицы вышли комбайны и занялись первым прокосом.Рожь колосится!Прохожие к мальчику с новым вопросом:– Кто посеял? Когда?Как успела заколоситься рожь?– Так ведь дождик же шёл, благодатный небесный дождь!2008
«Это было давно…»
Это было давно. В раннем детстве моём. Пчёлка влетела в окно. Стала кружить над огнём Мирно горящей лампы. И обожгла себе лапки. Крылья свои обожгла. И упала на скатерть стола. «Сколько на свете зла!» — Мама мне тихо сказала, Пчёлку ладонью смела. А та вдруг острейшее жало В мамину ткнула ладонь. Мама лишь вскрикнула: «Ой!» В лампе потух огонь. Стало темно-темно. Хлопнуло ставней окно. Звёзды на небе померкли, И всё погрузилось в лоно смерти. И ветер ужаса прошелестел И душу мою ненароком задел. «Успокойся, сынок, – мне мама сказала,— Это всего лишь пчёлкино жало». Был я тогда ещё глуп и мал, Многое в жизни не понимал.2005
«Если во сне бутылку водки…»
Если во сне бутылку водки выхлестать залпом,Плюнуть с раздражением на приблизившийся потолок,Выйти на балкон, закурить и долго смотреть на запад,То можно увидеть не только запад, но и восток.Всё это, конечно, весьма и весьма любопытно:Запад – чернеет, желтеет восток, ну а север – грустит.И никому не понятно, где же собака зарыта,Ясно лишь: чёрный снежок так же, как белый, хрустит.Да и какая мне разница: белую пить иль прикрашенную спелой малиной,С мягкой блондинкой лежать или по смуглым пространствам елозить,Главное – вовремя смыться и стать или прахом, иль глиной,Иль на сковородке поджариться, при этом свой нос обморозить.Но и этого есть поглавнее: куда б мы с тобой ни спешили,Там уже кто-то был и переговоры вёл с мировой закулисойО переименовании полюсов Земли.Вот они и решили:Всё оставить, как есть.Так что пора просыпаться с мордою кислой.2009
«Листва шуршит за шифоньером…»
Листва шуршит за шифоньером,Скребутся мыши, дождь идёт,И осень красным пионеромВ лодчонке времени плывёт.Есть в жизни множество примеровЛюбви осенней… Жизнь праваИ в том, что мало шифоньеров,За коими шуршит листва.Всё чаще водка иль заначкаПылятся
в сетях паутин,Иль соли пятилетней пачка,Или влюблённый гражданинВ твою жену… Не то печально,Что он влюблён в твою жену,А то, что пошло изначальноОн признаёт свою вину.А в чём вина? В любви безмерной?Но ты винишь его за то,Что он, подлец, за шифоньеромПочти одет в твоё пальто,Висящее в том шифоньере…Ты открываешь шифоньер,Надев пальто, шагаешь в вере,Как на линейку пионер!И лишь за каменным барьеромРеки прислушаешься вдруг:Листва шуршит за шифоньером,Летит и падает вокруг.2009
Одинокая бабушка
Вышла бабушка на балкон.На балконе было сыро.Открыла бабушка флакон,Отломила кусочек сыра.Из горл'a хлобыстнула грамм двести,Крякнула, закусила сыром.Посидела, подумала. И на этом же местеОтошла в мир иной. С миром.Хорошая была бабушка: жила, никому не мешала.Через неделю приехавшая «скорая» подытожила,Что если б вместо сыра съела кусочек салаИ вместо водки молоко пила, то ещё бы п'oжила.2009
«Бывает и так: выйдешь на улицу…»
Бывает и так: выйдешь на улицу, когда там тебя не ждали,И отправишься в магазин, где тебя всегда ждут.Лето в разгаре!Вот и решил купить лёгкие сандалии,Которые, согласно гарантии, пальцы совсем не жмут.Купил.И в обнове шагаю по проспектам и скверам.Легко мне шагается у мира всего на виду.В пример всем живущим, пребывающим в полумерах,Шагающим в полуботинках, в сандалиях новых иду.Вот так и свершаются революции: плюнет кто-то налевоС дура ума, когда все направо плюют,И зашуршит муравейник, и с песней «товарищи, смело…»Не только соседи по дому — народы в шеренги встают.Затем – гильотина, реакция, бунты, террор и так далее.И старая гвардия пущена новой в распыл.Газеты пестрят заголовками: «Во всём виноваты сандалииИ тот, кто сандалии эти купил».2009
«Вот и река покрылась льдом…»
Вот и река покрылась льдом, и чего бы это ради?Вчера ещё шумела волнами на пролетающие по ней лодки.Вчера и я улыбался, когда меня представляли к награде,А сегодня хмур и замкнут, как ротик у целомудренной молодки.А всё же приятно скользить по льду и думать о детстве.При громкой награде это даже к лицу,Не только мне, но и всем, участвующим в наградном действе,Ведущим награждённого к лавровому венцу,Словно на казнь.И я помню, что на сцене я чуть не падалИ пытался сдёрнуть с головы окровавленный венец,А сегодня скольжу, как самая последняя падла, —Ни стыда, ни совести, ни слезинки покаяния наконец.Помню, вчера я руки в страхе прикладывал к векам,Словно у бездны самой, на самом её краю.Как же легко скользить по тонкому льду и кумекать,Что хорошо и то, что всё это я сознаю.2009
«Неуютно сидеть на мокром мостке…»
Неуютно сидеть на мокром мостке и смотреть на вертлявую водуРеки, загулявшей на старости лет,Жизнь вспоминать и проклинать данную мне в ощущенье свободуТоже на старости лет. А свободы-то нет!Но есть ощущенье её, и оно обдувает озябшую душу,И не только душу, но и то, чем на мостке я сижу.Вертится на языке, как водица в реке:«Я не струшу!Я за эту свободу всю им мерзкую правду скажу!»Толку-то?!Ну, послушают, снисходительно вдруг пожалеют,Бросят камешек в речку, с народом, мол, мы заодно.Я бы тоже мог так, но не смог, не умею,Мой-то камешек скатится смирно на дно.Не поднимет он мути и волны не вздыбит – опуститСам себя потихоньку, к подводному ляжет кустуИ смешается с жизнью другой без печали и грусти,Я вздохну и свободу свою навсегда обрету.2009
«Когда тебе за шестьдесят…»
Когда тебе за шестьдесят и разум не ходит налево,Да и не только разум — размеренна жизни нить.Утречком выйдешь на улицу — разрубишь сухое поленоИ, как ребёнок малый, куски хочешь соединить.Так и играешь весь день в мыслях о юности, детстве,Ищешь любимую ложку, а ложка в твоей руке,Думаешь, что сериалы смотришь, а это – вести,Думаешь, пса прогуливаешь, сам же – на поводке.Старость! Но сдерживает что-то всё жеСделать глоток последний из жизненного ковша —Это с минуткой каждой становится чище, моложе,Ближе к высокому небу, дальше от будней – душа!2009