Щегол
Шрифт:
— Правда? — Рэй пристально глянул на меня. — Мама испекла?
— Да.
— А с чем? С голубикой там, с шоколадной крошкой?
Я кивнул.
— И с тем, и с другим?
Я чувствовал, что на меня все смотрят. Наконец мистер Биман надменно, будто мы сидели на его уроке по общественной этике, сказал:
— Не обязательно придумывать ответ, если не помнишь. Темнокожий мужик, который сидел с блокнотом в углу, бросил на мистера Бимана резкий взгляд-предупреждение.
— Вообще у него наблюдаются провалы в памяти, — негромко сказала миссис Свонсон, вертя в руках очки, свисавшие у нее с шеи на цепочке.
— Он ведь головой ударился. Верно, Тео?
— Правда? — спросил Рэй, глядя прямо на меня.
— Да.
— А врач тебя посмотрел?
— Не сразу, — сказала миссис Свонсон.
Миссис Барбур скрестила ноги.
— Я его отвела в травмпункт при Нью-Йоркской Пресвитерианской, — холодно сказала она. — Когда мальчика привезли ко мне, он пожаловался на головную боль. Мы отвезли его к врачу, когда уже день прошел или около того. Похоже, никому в голову не пришло спросить, как он себя чувствует.
Услышав это, соцработник Энрике принялся было возражать, но темнокожий коп постарше (вот, только сейчас вспомнил, как его звали — Моррис) глянул на него так, что он умолк.
— Слушай, Тео, — сказал Рэй, похлопав меня по колену. — Я знаю, что ты хочешь нам помочь. Ты же хочешь нам помочь?
Я кивнул.
— Здорово! Но если мы тебя о чем-то спросим, а ты ответа не знаешь, то нормально говорить: я не знаю.
— Мы просто хотим забросать тебя самыми разными вопросами и понять, помнишь ли ты что-то или нет, — сказал Моррис. — Согласен?
— Хочешь чего-нибудь? — спросил Рэй, пристально на меня глядя. — Попить водички, может? Газировку?
Я помотал головой — на территории школы газированные напитки были запрещены, и мистер Биман тут же сказал:
— На территории школы газированные напитки запрещены.
Рэй скорчил рожу — ой, ну хватит, не уверен, правда, что мистер Биман увидел.
— Прости, пацан, я старался, — сказал он, повернувшись обратно ко мне. — Если хочешь, я попозже сбегаю тебе за газировкой. Итак, — он хлопнул в ладоши. — Как по-твоему, сколько вы с мамой пробыли в здании до того, как раздался первый взрыв?
— Ну, кажется, около часа.
— Кажется или ты точно помнишь?
— Кажется.
— А все-таки — больше часа, меньше часа, как думаешь?
— Не думаю, что больше часа, — ответил я после долгой паузы.
— Опиши, что помнишь о взрыве.
— Я не видел, как это случилось, — сказал я. — Все было нормально, а потом громкая вспышка и хлопок…
— Громкая вспышка?
— Я не то хотел сказать. Я хотел сказать, что хлопок был громкий.
— Говоришь, хлопок, — вмешался Моррис. — А ты сможешь поподробнее описать, что это был за звук?
— Не знаю. Просто… громкий, — дополнил я, а они все смотрели на меня так, будто я им еще сейчас что-то скажу.
В наступившей тишине слышались ритмичные щелчки: миссис Барбур, нагнув голову, потихоньку проверяла
почту на своем «блэкберри».Моррис прокашлялся.
— А запах?
— То есть?
— Ты никакого странного запаха не почувствовал перед взрывом?
— Нет, вроде нет.
— Совсем никакого? Уверен?
Пока шел допрос — одно и то же, по кругу, иногда они слегка меняли вопросы, чтобы сбить меня с толку, иногда — подбрасывали новые, я все крепился и стоически ждал, когда же они доберутся до картины. Придется просто признать все как есть и смириться с наказанием, уж неважно каким (но наверняка внушительным, раз уж я вот-вот перейду под опеку государства).
Пару раз я так напугался, что чуть все не выболтал. Но чем больше вопросов они задавали (где я был, когда получил удар по голове? Видел ли я кого-то, говорил ли с кем-то, пока спускался вниз?), тем яснее становилось — они вообще не знают, что со мной было: ни в каком я был зале, когда взорвалась бомба, ни как я выбрался из здания.
У них был план здания, но комнаты на нем были пронумерованы, а не подписаны — Галерея 19А и Галерея 19В — лабиринты из букв и цифр до числа 27.
— Ты здесь был, когда раздался первый взрыв? — спросил Рэй, тыча в план. — Или здесь?
— Не знаю.
— Подумай, не спеши.
— Я не знаю, — повторил я немного истерично.
Схема выглядела как-то путано, компьютерно — будто рисунок из видеоигры или реконструкция гитлеровского бункера, которую я как-то видел на канале «История», я в ней, если честно, ничего не понимал, да и помнил музей совсем по-другому.
Он ткнул в другое место.
— Вот этот квадрат, — сказал он, — Вот здесь были картины. Понимаю, все комнаты похожи друг на друга, но, может, ты помнишь, как далеко ты был от этого места?
Я с отчаянием глядел на схему и ничего не отвечал. (Отчасти план казался мне таким незнакомым потому, что на нем была изображена та часть здания, где нашли тело мамы — очень далеко от того места, где я был, когда взорвалась бомба, — хоть это я понял гораздо позже.)
— И ты никого не видел, когда выходил? — ободряюще повторил Моррис то, что я им уже и так сказал.
Я покачал головой.
— И ничего не помнишь?
— Ну, помню — накрытые трупы. Оборудование везде валялось.
— И с места взрыва никто не уходил? Не входил?
— Я никого не видел, — упрямо повторил я. Это мы уже проходили.
— И ты не видел ни спасателей, ни пожарных?
— Нет.
— Тогда, похоже, мы установили, что как раз, когда ты очнулся, им велели покинуть здание. Выходит, с момента взрыва прошло где-то от сорока минут до полутора часов. Как думаешь, похоже на правду?
Я вяло пожал плечами.
— Это да или нет?
Глядя в пол:
— Не знаю.
— Что — не знаешь?
— Не знаю, — снова сказал я, и наступила такая затяжная и неуютная тишина, что я даже боялся — вот-вот разревусь.
— А второй взрыв ты слышал?
— Простите, что перебиваю, — сказал мистер Биман, — но это действительно так необходимо?
Задававший мне вопросы Рэй обернулся к нему:
— Что, простите?
— Мне не слишком ясно, зачем заставлять его снова все это переживать.
Моррис сказал — старательно нейтральным тоном:
— Мы расследуем преступление. Наша работа — выяснить, что там произошло.