Щёлоков

Солженицына с нашей дачи не смогли убрать, благодаря Щёлокову, мы в этом не сомневались. Вряд ли это было так уж сложно. „Вы не прописаны, гражданин Солженицын, просим вас удалиться“ — и что бы мы сделали? Тем более дачный поселок у нас не простой, здесь живут секретные физики. Машина наблюдения постоянно стояла возле нашего забора, в ней всё время сидели четверо, не скрываясь. Прописка — в ведении милиции, значит, Щёлоков был причастен к тому, что Солженицына не выселили. Когда нас в 1978 году лишили советского гражданства, здесь был сыр-бор. Квартиру хотели отобрать в Москве — кооперативную, выкупленную уже. Ее предлагали режиссеру Борису Александровичу Покровскому. Он, конечно, отказался. А весь дом уже дрался, кому она достанется. Я думаю, не отобрали квартиру, потому что вмешался Щёлоков. Уверена в этом.

Когда уезжал Слава, в аэропорту ему устроили унизительный обыск. Мы оба были возмущены. Не дали ему провезти медали, представляете? Не только советские — „За освоение целины“, „В память 800-летия основания Москвы“, но и золотые награды от разных иностранных музыкальных обществ, университетов, оркестров. Я тогда сложила их все в пижаму, завязала штанину. Говорю ему: „Садись скорее в самолет, уезжай отсюда“. Он улетел, а я перекинула пижаму через плечо, несу. Меня спрашивают: „Галина Павловна, а что это у вас?“ Отвечаю: „Несу медали Ростроповича. Из Советского Союза увозить награды, сделанные из золота, нельзя. Можно увозить награды, сделанные из дерьма“. Я употребила другое слово. В общем, улетел он. Через несколько дней Николай Анисимович просит меня зайти к нему на работу. Прихожу. Он спрашивает: „Что там было на таможне со Славой?“ Рассказываю: „Чемодан перерыли, в карманы залезли, записочки читали. Николай Анисимович, пусть мне сразу скажут, что я могу взять с собой. Если начнут меня раздевать и выворачивать у меня карманы, я устрою скандал на весь мир“. Он сказал: „Не волнуйся, тебя не тронут“. И действительно, когда я уезжала, таможенники вели себя корректно.

— И он до самого вашего отъезда продолжал с вами общаться?

— Как и прежде, будто ничего не произошло. Я никогда не чувствовала, чтобы он или Света избегали встречаться с нами. Мне надо было продавать вещи, отдавать большие долги. „Лендровер“ я продавала. Приходили какие-то люди, приценивались. И вдруг появляются два милицейских генерала, в форме. Он же их и внешне отбирал, чтобы они достойно выглядели — держал планку. Говорят: „Галина Павловна, наш вам совет: продавайте вещи и машину только через комиссионные магазины и не имейте дел с теми, кто к вам ходит“. Такой совет мне был дан. Иначе при желании меня могли обвинить в спекуляции, и я очень долго ждала бы разрешения на выезд. И другие советы мне дали эти генералы, чтобы я была осторожнее.

— В какой-то момент — к 1974 году точно — Солженицын и вы, ему помогавшие, стали для советского руководства чуть ли не главной головной болью. Ведомство Андропова вело с вами войну, а министр внутренних дел фактически ему противодействовал. Вы задавались вопросом, почему Щёлокову сходило это с рук?

— Он был дружен с Брежневым… Наверное, они молчали до поры до времени, собирали на него материал, чтобы потом его предъявить. Когда Андропов пришел к власти, они его и предъявили. Это не шуточки: милиционер замахнулся на КГБ. Что еще можно предположить? Мне кажется, в его поведении как-то проявлялось и его отношение к Андропову. Думаю, здесь была не личная неприязнь, а что-то большее. Он считал неправильным, что КГБ лезет буквально во все дела. Наверное, на этой почве. Мы очень много и откровенно говорили о политике, делились тем, что видели за границей, рассказывали анекдоты. А „там“, конечно, слушали. В этом нет сомнений. Когда мы уехали из Советского Союза, на нашей даче какое-то время жили друзья Славы. Они рассказывали: приходят двое, показывают „корочки“ и говорят, что им нужно осмотреть дом. Сразу идут во флигель, где жил Солженицын, поднимают ковер, доски и вытаскивают аппарат, не стесняясь жильцов, вежливо прощаются и уходят. Александр Исаевич у нас жил пять лет, у него здесь трое детей родилось. Конечно, все эти годы они слушали наши разговоры. В том числе разговоры Щёлоковых. Ждали, что он серьезнее подставится.

(Спешить, наверное, было некуда. „Порочность“ поведения Щёлокова стала еще очевиднее в 1978 году, когда Г. Вишневская и М. Ростропович, лишенные советского гражданства, опубликовали на Западе открытое обращение к Л. И. Брежневу, в котором потребовали над собой гласного суда.)

— Почему Николай Анисимович дорожил отношениями с вами, несмотря на то, что с определенного момента просто поддерживать с вами знакомство, не говоря о том, чтобы помогать, стало небезопасно?

— Он тянулся к миру искусства, какие еще объяснения надо искать? Он часто ходил в театр, на мои спектакли в том числе. Высказывал свое мнение, иногда наивное — он не был знатоком искусства. Но при этом хорошо рисовал. Он нам подарил одну картину, написанную им маслом: дом и большое дерево на переднем плане. Он написал ее, будучи министром. Николай Анисимович вообще был общительным, открытым, демократичным человеком. Нельзя было сказать, что он министр, генерал. Когда к нам приходили другие люди, он оставался таким же. Генеральский мундир ему как-то не шел. Даже с орденами, хотя это были боевые, заслуженные им ордена.

…В Париже я прочитала сообщение: жена Щёлокова стреляла в Андропова, ранила и была застрелена на месте. Представить себе такое не могла. Женщина с белокурыми волосами, голубыми глазами, очаровательной улыбкой, прелестная. И с пистолетом… Кошмар… Мне очень больно было пережить то, что произошло с этой семьей. Я очень хорошо знала этих людей. Отвратительна была вся эта возня вокруг имени Щёлокова. Так несправедливо с ним поступили! Николай Анисимович был замечательным, честным человеком, другого Щёлокова я не знала. Всегда буду это повторять. Я очень любила эту семью и скорблю о том, что с ними случилось. Пусть мои слова будут посланием им на небеса…»

ПРИЛОЖЕНИЯ

ИЗ ДНЕВНИКОВЫХ ЗАПИСЕЙ Н. А. ЩЁЛОКОВА (1969–1980)

О воспитании и педагогике [75] :

«Если вы хотите, чтобы человек боялся даже мысли о наказании, воспитывайте детей без наказаний» (В. А. Сухомлинский).

«Человека нужно не лепить, а ковать» (А. Макаренко).

«Макаренко считал, что воспитывать надо ребенка до 6 лет. После этого приходится перевоспитывать». (В школе, считает Щёлоков, надо выделить хотя бы час в неделю для разговора о том, как вести себя в семье, школе, троллейбусе, с друзьями, и будет эффект.)«Это надо сделать во всех высших и средних учебных заведениях» (30.10.72. Барвиха).

75

Курсивом в этом разделе выделен текст от автора настоящей книги.

«Замечательный советский педагог Василий Александрович Сухомлинский одним из главных итогов своей педагогической деятельности считал, что село, где он работал, не нуждалось в участковом милиционере».

«Карманную, квартирную кражу подростки осуждают и понимают, что это преступление. Но взятый без разрешения моторчик из физического кабинета школы для запуска планера они не считают воровством. В одной из школ ребята мастерили радиоприемник-передатчик, в магазине запчастей не было, и они организованно срезали несколько телефонных трубок из автоматов. И когда встал вопрос об ответственности перед судом в соответствии с законом, не только виновные, но и класс был в недоумении. Ну, взяли ребята детали для приемника из трубок телефонов-автоматов, но ведь детали были нужны для приемника-передатчика, который они делали. Что ж тут, мол, неправильного и вредного? Это еще раз говорит о том, как важно всемерно расширять и вводить уроки правового воспитания в школах, разъяснять не только законодательные положения, но и раскрывать нравственную сторону закона, утверждать убежденность, что любое посягательство на чужую собственность, какими бы мотивами оно ни диктовалось, является безнравственным, преступным, недопустимым» (15.01.74).

«Надо с малых лет воспитывать не только культуру поведения, но и культуру эмоций. Воспитывать способность в различных конфликтных ситуациях отстаивать свои убеждения спокойно, без резких эмоциональных взрывов» (4.05.74).

«Надо стремиться ставить себя на место ребенка. Твердость, но не повелительность сержанта, обучающего новобранцев» ( цитирует доктора Спока).

Цитирует Сухомлинского:«Учить жить — это прежде всего учить молодых людей управлять своими чувствами» (1974).

«Важно объяснить происхождение не только зла, но и добра».

«По существу вся повесть „Деревенский детектив“ Виля Липатова и рассказывает о воспитательной работе сотрудника милиции на селе».

«Уход отца дети переживают по-своему, затая горькую обиду за себя, за мать. И нет для ребенка большей горечи, чем потеря отца или матери. К сожалению, об этом не думают отцы, в злости бросая детей. Во имя своих эгоистических чувств забывают, что дети на всю жизнь остаются травмированными, оскорбленными, обиженными».