Щит

Естественно, заострять на этом внимание Рендалл не стал и с большим интересом дослушал рассказ до конца. А потом недоверчиво усмехнулся:

— То есть вы хотите сказать, что Нелюдь двигался слишком быстро даже для таких хороших мечников, как вы и ваши друзья?

Фарко набрал в грудь воздуха и затараторил:

— Я же уже говорил, ваша светлость: в него вселился Двуликий! Посудите сами: перед тем, как бросить в него нож, я довольно долго ждал, когда он отвлечется. И дождался момента, когда он не мог видеть моего броска! Однако он все равно уклонился! А когда я выхватил меч и бросился в атаку, он забрал его у меня с такой легкостью, будто вообще не почувствовал моего сопротивления!

— Может, вы ему его просто отдали?

— Да что же вы такое говорите-то? — застонал барон. — Он был одержим!!! После того, как он забрал мой меч, он за одно-единственное мгновение нанес несколько ударов и исчез…

— Звучит красиво. Посудите сами: вы утверждаете, что он забрал ваш меч и ударил им графа Валена. Значит, он должен был бросить свой посох и продолжить драться трофейным мечом. Посмотрите-ка на свое колено — оно что, перерублено?

— Посох он не ронял! А вот меч — бросил. После первого же удара… — пробормотал Фарко.

— Барон, вы крайне неубедительны. Впрочем, даже если бы вы не мямлили и не запинались, я бы вам все равно не поверил. Ибо лично слышал рассказ мальчишек, сидевших на заборе и видевших весь бой от начала до конца…

— Какие мальчишки, ваша светлость? Там не было ни одной живой души, кроме нас пятерых, этой проклятой девки и Бездушного!!!

— Вы уверены? — нахмурился Рендалл.

— Слово чести!!!

— А как же тогда ваши свидетели?

— Э-э-э… — Барон покраснел, приподнялся на локте и залепетал: — Ну, я имел в виду, что никаких мальчишек там не было!

— Так… Сейчас вы хорошенечко подумаете, а потом расскажете все сначала. А я послушаю, оценю вашу откровенность и решу, стоит ли на суде упоминать сумму в одиннадцать тысяч золотых, зачитывать признания Крома и свидетельства мальчишек, которых, по вашим словам, там не было…

Фарко нервно побарабанил пальцами по краю носилок и опустил взгляд:

— Свидетелей там действительно не было — зеваки прибежали через пару минут после ухода Бездушного. Просто когда я протрезвел и понял, что Нелюдь убил и Миддара, и Валена, то взбесился. И дал себе слово сделать все, чтобы он оказался на плахе…

— Кто нанес смертельный удар графу Валену?

— Я… Но я бил Бездушного… — подняв взгляд, твердо сказал Эддиер. — А он как-то подправил удар своим посохом. И продавил клинок туда, куда ему было нужно.

— Вот теперь вы сказали правду. Добавите что-нибудь еще?

— В него действительно вселился Двуликий, ваша светлость: я видел, куда опускается меч, но не смог его ни остановить, ни сдвинуть в сторону! У меня было ощущение, что его посох весит больше, чем брус, которым запирают городские ворота!! А потом он раскидал нас, как котят, и спокойно ушел!!!

— Получается, что кровь графа Валена — на совести Нелюдя… — угрюмо заключил Рендалл. — Но чтобы суд признал его виновным, вам придется повторить это при свидетелях…

Допросы остальных участников вечеринки не добавили к рассказу барона Эддиера ничего нового — оба дворянина подтверждали странное изменение скорости движений и силы ударов Нелюдя. Причем ощущения, что схожие ответы на этот вопрос они подготовили заранее, у Грасса не возникло. Поэтому, отправив обоих восвояси, он перебрался на подоконник и мрачно уставился в темнеющее небо.

«Итак, получается, что Нелюдь ни с того ни с сего начал двигаться быстрее ветра и стал сильнее обезумевшего медведя! Значит, он счел ситуацию предельно опасной и воспользовался „Благословением Двуликого“. Помнится, в состоянии этого самого „Благословения“ Бездушные прекрасно соображают. Следовательно, убивал он осмысленно. И почему-то взял две души вместо одной. Логика — непонятна. Но он виновен, значит, должен взойти на эшафот! Вместе с леди Мэйнарией. Ну и что мне теперь делать?»

Никаких особых идей в голову не лезло, и он, в сердцах плюнув на улицу, обхватил голову руками:

«Утро не за горами, а решения как не было, так и нет! Что делать? Побеседовать с дознавателем? А толку? Он знает меньше, чем я… С баронессой? Тоже бессмысленно: она помешалась на своей клятве и теперь, чтобы не потерять лица, первой поднимется на эшафот… Может, попробовать поговорить с Бездушным? Только что это даст? Заставить баронессу отказаться от данного слова он не сможет. А другого выхода у нас нет… Или… есть?»

Поймав ускользающую мысль, Грасс спрыгнул на пол, подбежал к своему столу, вцепился в ручку одного из ящиков, рывком рванул его на себя и торопливо вывалил на пол гору свитков.

Присел на корточки. Нашел нужный. Перечитал. Усмехнулся. Вскочил на ноги и рявкнул на весь дворец:

— Пятка?!

— Я, ваша светлость!

— Прикажи заложить карету: я еду в тюрьму…

Глава 18 Баронесса Мэйнария д’Атерн

Десятый день четвертой десятины третьего лиственя

Услышав негромкое шипение, прервавшее бесконечное повествование о постельных привычках веселой вдовушки Треоны по прозвищу Недотрога, я вывалилась из забытья, изо всех сил прижалась щекой к холодной решетке и с надеждой посмотрела на самый дальний участок противоположной стены, который можно было увидеть из камеры.

С основными принципами поведения «теней» я разобралась еще в первые часы вынужденного одиночества, а сейчас, через шесть смен [82] после того, как Крома увели на допрос, могла заранее предсказать появление на лестнице начальника караула, кого-то из тюремщиков или слуг графа Грасса, несущих мне поесть.

Ничего сложного в этом не было — услышав голос или звук шагов Большого Начальства, воины мгновенно замолкали, бесшумно занимали строго определенные места, вытягивались в струнку и не шевелились до тех пор, пока перед ними не останавливалась смена.

82

Смена — два часа. Временной промежуток, который часовые проводят на посту.

На слуг реагировали по-другому: кого-то встречали шуткой, кого-то — завуалированным оскорблением, кого-то — подзатыльником или добродушным тычком в пузо. И обыскивали их без особого энтузиазма — вассалы графа Рендалла не верили в то, что домочадцы графа Рендалла собираются причинить нам хоть какой-нибудь вред.

А вот при появлении тюремщиков воины преображались: перебрасывали закинутые за спину щиты на левую руку, выхватывали из ножен мечи и готовились к бою. Вместе с ними готовилась и я — вжималась в прутья решетки, прикипала взглядом к теням на стене и превращалась в слух. Чтобы через такую короткую, но все равно бесконечную Вечность убедиться в том, что тюремщики прошли мимо. И в очередной раз ухнуть в пучину отчаяния…