Щит

Я, естественно, не возражал. И реагировал на эти тычки приблизительно так же, как на мелькающих в перекрытых решетками ответвлениях коридора крыс — то есть никак. Зато до рези в глазах вглядывался вперед — в полумрак подземного хода, в котором должна была возникнуть дверь подвала Дворца Правосудия.

Возникла. Вскоре. Почти такая же, какую я себе и представлял, — массивная, окованная железными полосами и с крошечным смотровым окошечком, забранным решеткой.

Ее петли оказались добросовестно смазаны маслом — после обмена паролем и внимательного осмотра всех нас стражником она бесшумно распахнулась и впустила меня в чертоги Справедливости. Одного — конвоиры, напоследок «одарив» меня ненавидящими взглядами, отправились восвояси.

Дождавшись, пока «ворон» [157] закроет за ними дверь, воин в цветах Рендаллов, стоявший рядом со мной, вдруг толкнул меня в плечо, молниеносным движением схватил цепь, соединяющую кандалы, набросил ее на вбитый в стену крюк и защелкнул замок. Потом угрожающе ткнул меня в нос поросшим черным волосом кулаком и торопливо отступил к стене.

Крюк был расположен слишком низко, поэтому я, согнутый в три погибели, добрый десяток ударов сердца пытался найти более-менее удобное положение. И не заметил, когда открылась противоположная дверь. Зато услышал знакомый голос:

157

«Ворон» — в просторечии — сотрудник королевского суда.

— Все — вон! Живо!!!

«Вороны» и вассал графа мгновенно унеслись Двуликий знает куда, оставив меня наедине с хмурым, как грозовое небо, Первым министром Вейнара.

— Меня отстранили от дела, но все договоренности остаются в силе! — остановившись в шаге от меня, сообщил он и пристально уставился мне в глаза.

Я еле заметно кивнул — мол, можете не сомневаться, слово я сдержу.

Граф облегченно перевел дух и склонил передо мной голову:

— Что ж, тогда… Темного Посмертия тебе, Бездушный…

Зал Справедливости сверкал, как ледник на летнем солнце, — свет сотен свечей, полыхающих в кованых люстрах и настенных подсвечниках, отражался в драгоценностях дворян, забивших и белую, и черную ложи, и жутко слепил глаза.

На миг остановившись на пороге, чтобы дать глазам привыкнуть к слишком яркому свету, я мысленно усмехнулся — при моем появлении гул, слышный чуть ли не на побережье Тирренского моря, мгновенно стих. И почти сразу же ударил по ушам ревом, в котором чаще всего повторялись три эпитета — «Нелюдь», «Бездушный» и «отродье Двуликого».

Не дожидаясь тычка в спину, я шагнул вперед — в клеть из железных прутьев толщиной в мою руку, — замер в локте от решетки и закрыл глаза: смотреть на искаженные ненавистью лица вейнарского дворянства у меня не было никакого желания.

Как ни странно, здесь, в клети, сосредоточиться на образе свечи удалось с первого раза. И рев алчущей моей крови толпы отодвинулся куда-то далеко-далеко, унеся с собой мысли о будущем.

Я наслаждался тишиной Вечность. И вернулся в реальность только тогда, когда шум людского моря оборвался второй раз, а где-то в первых рядах белой ложи раздалось громкое шипение:

— Подс-с-стилка Бездуш-ш-шного!!!

Открыв глаза и увидев в толпе перекошенную от злобы физиономию дородной дамы в цветах рода Фарратов, я проследил за ее взглядом и потерял дар речи: от белого порога к моей клети царственно плыла баронесса Мэйнария д’Атерн!

В светло-розовом платье, открывающем плечи, с совершенно безумным декольте, не скрывающим почти ничего, с полупрозрачными вырезами в подоле, в которых мелькали ее ноги, и… с моим посохом в правой руке! Я онемел. И совсем не из-за посоха — вместо того, чтобы скрывать хоть что-то, ее платье подчеркивало все, что можно было подчеркнуть: длину ног, форму бедер, узость талии и размеры груди! Да так, что я, до этого видевший в леди Мэйнарии тень своей Ларки, вдруг почувствовал ЖЕЛАНИЕ!!!

— Это… это… это неслыханно!!! — заверещала тощая, безгрудая и лишенная даже намека на талию девица, «разодетая» в глухое платье желто-серых цветов.

— Плевок в лицо поборникам традиций!!! — в унисон ей поддакнула дородная старуха в вишневом платье с кринолином, под которым при желании можно было спрятать обеденный стол на восемь персон.

Леди Мэйнария их «не услышала»: прошла сквозь толпу, как Последний Вздох [158] — сквозь тирренские кружева, — и остановилась в шаге от моей клети:

158

Последний Вздох — на Горготе узкий трехгранный кинжал, которым добивают воинов, одетых в глухой доспех. Аналог земной мизерикордии.

— Бастарз смотрит на нас, Кром!

В ее голосе и взгляде было столько радости, что я не сразу понял, что она имеет в виду. А когда понял — закрыл глаза и застонал.

— Я оценила твой поступок… — ничуть не удивившись такой реакции на свои слова, усмехнулась баронесса. — И нисколько не обижаюсь.

Когда я догадался, что леди Мэйнария сказала все, что хотела, и открыл глаза, она уже подходила к королевской ложе. Причем не одна, а в сопровождении пары телохранителей-хейсаров.

Поднялась, прошла внутрь, села. Прислонила мой посох к барьеру и, прежде чем его отпустить, провела большим пальцем по моему Пути так, как это делал я!

Я поежился. А совсем молоденькая девчушка, сидящая по левую руку от дамы в цветах Фарратов, перепуганно пробормотала:

— Она — ключ! Самый настоящий ключ!!! Бабушка, давай уедем отсюда! Прямо сейчас! А?

В тот момент церемониймейстер объявил о прибытии короля, и из-за двери, украшенной гербом королевского рода, выскользнули трое хейсаров. Вернее, двое хейсаров и молодой, но исполненный звериной грации и силы вейнарец в хейсарском араллухе и ансах.

Оглядев собравшихся в зале дворян тяжелым взглядом, не обещающим ничего хорошего, он по-горски витиевато пожелал мужчинам силы и зоркости, женщинам — достатка и плодовитости, а мне — справедливости.

«Лев… Вейнарский… — склонившись в поклоне, подумал я. — Самый настоящий…»

Дождавшись, пока его подданные рассядутся, Вейнарский Лев царственно повернул голову к королевскому судье и рыкнул:

— Начинайте…

Услышав его приказ, судья — очень немолодой мужчина, по слухам, занявший свою должность после недавнего мятежа, — почему-то побледнел и, запинаясь чуть ли не через слово, вызвал на Помост Истины королевского обвинителя.

Я посмотрел на «ворона», вставшего со своего места, и удивленно хмыкнул — моим обвинителем оказался не кто-нибудь, а хорошо знакомый мне мэтр Шайгер по прозвищу Огарок!

Кстати, наряженный в черный камзол с ярко-алыми кружевами и поэтому еще больше похожий на дятла, Огарок вел себя намного увереннее судьи. Он без особой спешки поднялся на помост, поклонился королю, членам Внутреннего Круга, Суду и собравшимся в зале дворянам, поклялся в том, что будет говорить одну только правду, и повернулся к Арзаю из рода Уммар: