Сдаёшься?
Шрифт:
Дмитрий. Ха-ха… А то… ха-ха… дура-а-ак… хе-хе… про Коробкова! Ха-ха! И он… ха-ха… и он, говорю… ха-ха… здесь похлопотал…
Оба долго смеются, потом Д м и т р и й берет ее на руки и кружит по комнате.
Флоринская. Митенька, Митенька, постой. У меня же кружится голова! Мне же теперь нельзя так! Со мной теперь надо обращаться осторожно.
Дмитрий(осторожно сажая ее). Ну и дурень я! Все инструкции забыл! (Пауза.) Точно?
Флоринская. Совсем-совсем.
Дмитрий. Да кто же будет от него избавляться? Теперь к черту эту гориллу из Захаркиной кроватки, хватит с ней цацкаться, хватит носиться с этим куском зеленого плюша, набитого опилками. (Вынимает из кроватки завернутую в одеяльце обезьяну.)
Флоринская(хватает обезьяну, прижимает к себе). Никогда не смей обижать эту славную беззащитную мартышку! Ты разве забыл, что она для нас с тобой сделала? Поставь сюда стульчик.
Д м и т р и й двигает к столу стульчик, Ф л о р и н с к а я сажает туда обезьяну.
Вот так. Она и теперь будет присутствовать на каждом нашем семейном торжестве. Поставь ей, как всегда, стакан и налей туда чаю — маленьким пить вино нельзя. Если бы вдруг сейчас снова вошли к моду фамильные гербы, я внесла бы ее в наш герб. Зеленая мордочка на коричневом фоне. Она бы переходила от наших детей к внукам, от внуков к правнукам и так дальше. Все давно бы забыли нашу с тобой историю, она бы сама обратилась в прах, но все бы ее чтили как основоположницу рода. Кого бы нам сейчас к себе позвать?
Дмитрий. Тебе хочется гостей? Я могу позвонить кое-кому с работы — у нас есть несколько очень симпатичных ребят. Слушай, а давай пригласим Коробка? Как-никак, а все же он много сделал для нас.
Флоринская. Я до сих пор не могу опомниться, как все это произошло. Нет, я права, все-таки каждому человеку везет несколько раз в жизни, только потом, если становится плохо, все об этом забывают.
Дмитрий. И ты забудешь?
Флоринская. Я — никогда. Клянусь. Мне еще ни разу так не везло. Это, наверное, лучший год в моей жизни.
Дмитрий. Дальше будет еще лучше. Все только началось.
Флоринская. И знаешь, Коробков говорит, что он настоял на договоре со мной вовсе не из-за тебя, он говорит, что такие вещи не делаются в память о детстве. Он представляет себе свою героиню именно такой, как я, словно обо мне и писал: действительно, роль у него выписана великолепно, я чувствую ее так, как свои руки.
Дмитрий. Да, теперь Оводраловой придется слегка потесниться.
Флоринская. Но, с другой стороны, если подумать трезво, все мои радости сейчас ни на чем не основаны, что толку, что они под нажимом Коробкова заключили со мной договор на год. Главреж же не дает мне репетировать, я не думаю, что они пустят меня на сцену и после премьеры.
Дмитрий. Черт возьми! Да ты же сказала, что ты знаешь!
Флоринская. Что?
Дмитрий. Я вошел, я раскрыл рот, чтобы сказать тебе эту сногсшибательную новость, а ты сказала, что уже все знаешь!
Флоринская. Так я же думала, что ты не про это, а про то, а ты, оказывается, про это!
Так что же?!Дмитрий. Коробков, Коробков звонил мне на работу!
Флоринская. Ну и что?!
Дмитрий. А то, что с завтрашнего дня ты начинаешь репетировать вместо Овогрудовой. В ней ему что-то дико не нравится, он долго объяснял мне по телефону что именно, но я ничего не понял. Тебе не звонили еще из театра?
Флоринская. Да я пришла-то только перед тобой.
Дмитрий. Значит, еще позвонят. Так что полный порядок.
Флоринская. Сказка…
Смотрят друг на друга. Пауза.
Позвони Коробкову. Пусть придет сейчас на наш бедный, но сказочный пир.
Дмитрий. Жанна не пустит его к нам. Она ревнует его к тебе.
Флоринская. Я повода не давала.
Дмитрий. Когда есть повод, уже не ревнуют. Только злятся.
Флоринская. Из какой это пьесы?
Дмитрий. Из пьесы под названием «Жизненный опыт».
Флоринская. А знаешь? Давай позовем в гости моих старых добрых знакомых: молодую женщину в желтом халате — пусть хоть часок отдохнет от своего замечательного малыша, к которому уже семь месяцев как пристегнута ремнями, — и противного старичка вместе с его разноцветным зонтиком, пусть узнает, что и на этом свете есть еще кто-то, кто хочет его увидеть. Вон они еще на балконах! Сейчас я распахну окно и крикну им во все горло: сюда, сюда, скорее, сюда. (Смеется и бежит к окну. Д м и т р и й ее удерживает.) Тебе так не нравится? Ну тогда наберусь храбрости, войду к ним, как полагается, через дверь и чинно и солидно попрошу их зайти к нам в гости. А заодно зайду и к тому мальчику, который каждое утро запузыривает в урну великолепные апельсины. Мы порадуем его тем, что у нас на столе он не увидит ни одного ненавистного ему цитрусового. (Смеется и идет одеваться.)
Дмитрий(удерживая ее). Но тогда ведь придется объяснить им, откуда ты их знаешь, и придется признаться, что ты каждый день за ними подглядываешь, и ты их страшно обидишь, люди ненавидят, когда за ними подглядывают, они любят являться перед миром только в полном параде. Жизнь — это тебе не театр!
Флоринская. Наоборот! Жизнь — самый замечательный театр из всех, которые я видела. Когда я тосковала, я шла на почту, на автобусную станцию или на вокзал, в кафе, в поликлинику и смотрела там самые современные, самые правдивые спектакли. С самыми замечательными актерами, какие только существуют на свете. Ну, ладно. Раз ты считаешь, что звать моих друзей неприлично, будем вдвоем.
Дмитрий. Втроем.
Флоринская. Вчетвером.
Дмитрий. Вчетвером? Ты думаешь, что у нас будет двойня?!
Флоринская(смеется). Не обязательно. Я говорю про обезьяну. Давай потанцуем.
Дмитрий. Но у нас нет музыки! Послушай, это безобразие! С первой же премии купим приемник. Что с тобой?!
Флоринская. Через два месяца все будет заметно.
Дмитрий. Мы сошьем тебе с премии специальное роскошное платье.