Сделано в Японии

Но на этот раз хирургического отторжения конечности произойти не могло: ведь бил по Камеде не я и не из пистолета.

— Отпустите дверь! — раздалось снаружи.

— Отпускать, Такуя? — испросил у меня разрешения дисциплинированный и свято чтущий субординацию и иерархию Ганин.

— Отпускай. — Мне из дверного окна была видна только куча — мала из синих мундиров, которая, как оказалось после того, как Ганин убрал свою карающую ногу и отпустил дверь, возвышалась на все еще орущем Камеде. Ивахарские ребята, набежавшие неизвестно откуда, быстро поставили его на ноги — точнее, на ногу; потому что другую он поджимал под себя, что демонстрировало неплохую физическую подготовку моего друга Ганина. К перепачканному пылью и кровью Камеде подскочил все еще не верящий в реальность происходящего Маэно:

— Ты, кусок дерьма, да как ты?!.. Как ты?!..

— Это мы скоро узнаем. — Ивахара положил руку на маэновское плечо. — Все узнаем про всю вашу… Извините, Маэно-сан, его четверную бухгалтерию. Все узнаем…

— Какую четверную? — удивился Маэно.

— В управление его! — приказал Ивахара своим молодцам, державшим поникшего ромашкой — лютиком Камеду — А четверную, Маэно-сан, потому что благодаря Ганину-сану мы получили копии тех деклараций — тоже «пятьдесят три — сорок», которые ковригинские люди предъявляли на машины в Находке и Владивостоке.

— И что эти копии? — Маэно смотрел вслед уносимому ветром и сержантами Камеде.

— Эти копии показывают, что на каждую партию таких вот джипов вами… простите, вашим замом… оформлялось четыре декларации. Две идентичные были на судне: одна — чтобы вам сдать, другая — чтобы вам показать, что она аналогична сданной. После этого Камеда заменял файл с реальными декларациями на подготовленный заранее «фантастический роман», по которому выходило — и ваш компьютер нам все это показывал, — что в Россию ушло барахло и дерьмо. Ну а четвертая декларация на судне подменяла официальную вторую, по которой машины вывозились из Отару в Россию.

— Зачем заменялась? Там, в Находке, что, они слепые — не видят, что на бумаге «сивик», а на судне «лэнд — крузер»?

— Нет, не слепые. Видят, конечно. В этой четвертой декларации исказить марку машины было нельзя. Марки, модели — все указывалось верно. Искажалась только цена.

— Какая цена?

— По которой якобы эти джипы покупались у нас. Например, за почти новый «паджеро» по этой четвертой декларации получалось, что здесь ее купили всего за сто тысяч иен.

— И что, их таможенники в эту туфту верят? — В Маэно взыграла профессиональная солидарность.

— А как не верить, если бланки этой злополучной «пятьдесят три — сорок» — настоящие, неподдельные. Они же их нам даже на экспертизу присылали.

— На какую экспертизу?

— Ну я вам об этом попозже расскажу А пока все — таки поедем в управление. Я думаю, вам надо поприсутствовать на первом допросе вашего заместителя. — Ивахара опять жестом указал Маэно на открытую дверцу микроавтобуса.

Маэно тоскливо посмотрел на дверь, перевел взгляд на ноги рдевшегося от упоминания Ивахарой его скромной лепты в общее дело Ганина, глубокомысленно, но не слишком глубоко вздохнул и полез в вэн. Ивахара прошел за ним и уже изнутри обратился к нам:

— А вы-то поедете с нами?

— Ивахара-сан, мы следом, хорошо? — Мне почему-то вдруг расхотелось помещать себя в одно пространство с Маэно, — Ладно, Ганин, попозже поедем?

— О'кей, — пожал плечами мой все — таки не всегда меня понимающий друг.

Сома закрыл снаружи дверь за Ивахарой, сел на водительское место и мягко тронулся с места. Мы же с Ганиным синхронно развернулись к «Сахалину». Он все еще кишел, как муравейник, разноцветными людьми: мелькали белые халаты медиков, грозными мушками перелетали с места на место расторопные когда не надо спецназовцы, бурые медвежата — пожарные заканчивали внешнюю обработку судна. За то время, которое у нас ушло на выяснение, кто есть кто в отарской таможне и кому там надо ногу отдавить, а кому — мозги прочистить, портовики успели открыть грузовые палубы, спустить на берег широкие мостки, по которым синие мундиры и черные униформы начали не спеша, вдумчиво и аккуратно, выкатывать обезвоженные Ковригой джипы. Вслед за одним из «патролов» на бетонную площадку выкатился и многострадальный ганинский «талант».

— Что, Ганин, не хочешь пойти ребятам помочь машины толкать? — поинтересовался я у задумавшегося о смысле всего сущего соратника.

— Нет, Такуя, спасибо! Я за сегодня так натолкался, что если у меня зимой тачка во дворе у дома в снегу застрянет, то я буду до весны на автобусе ездить.

— Ну да, рассказывай! На автобусе!

— Серьезно говорю. — Ганин насупился.

— Серьезно… — У меня болели все части тела, особенно подбитая гадом Камедой скула, поэтому мне срочно требовался объект злословия и подначивания. Лучше Ганина никто с этой ролью не справляется, да он, как я знаю, от нее и не отказывается. — Ты лучше, чтоб зимой в снегу не вязнуть, купи себе внедорожник.

— Вот этот «паджеро», что ли? — По мосткам скатывался спасительный «челленджер» с болтающимся за лобовым стеклом голубеньким болванчиком.

— Сколько тебе, Ганин, говорить: это не «паджеро», а «паджеро — челленджер»! И на него ты рот не разевай и карман широко не держи! У тебя вон свой «талант» имеется!

— В вещдоки пойдет, что ли?

— Сначала — в вещдоки, а потом его, родимого, возвратят гражданину Катагири, который аж два с половиной года копил на него свои кровные денежки.

— Я рад за него, Такуя… — грустно промямлил Ганин.

— Не грусти, Ганин, тут машин много. Может, и тебе чего подберем. Твои же соотечественники больше всего «ланд — крузеры» ценят. Вот его тебе и продадим по цене, указанной в четвертой декларации, как учит наш дорогой господин Ивахара.

— Издеваешься?

— В смысле?

— Да поездил я уже сегодня на этом «крузере — шмузере». Дурацкая машина!

— Да?

— Конечно! Как киоск на колесах! Да и высокая больно! Сашка в мини — юбке в него не заберется!

— Заберется, заберется! Просто народу много будет собираться смотреть на это.

— На что?

— На то, как твоя Саша в мини — юбке будет в «лэнд — крузер» залезать!

— Я вот тебе залезу! — Ганин показал пальцем на свою правую ногу. — Костыль твой в дверь этого «крузера» вставлю и своим костылем по дверце съезжу!

— Ой, напугал, Ганин! — Я обнял изрядно погрустневшего Ганина за плечи, не самые широкие, но достаточно крепкие для сдвигания с места и небольшого разгона солидного внедорожника. — Давай по-быстрому сгоняем к Ивахаре, все бумаги у него напишем — подпишем — и дернем в Саппоро пиво пить.

— Пиво — вещь хорошая… — Ганин продолжал внимательно разглядывать катящиеся мимо нас джипы, — а внедорожник — вещь плохая.

— Да будет тебе! Нормальная тачка!

— …и в Японии абсолютно бесполезная.

— Почему это бесполезная? — Я слегка обиделся и за родную Японию, и за класс отечественных автомобилестроителей.

— Зачем вам внедорожники, если у вас тут прекрасных асфальтированных — бетонированных дорог полно?

— Было полно…

— Что, теперь не будет, что ли?