Сделай мне ребёнка
Шрифт:
Они поженились студентами, и муж ей заменил всех подружек, вместе взятых. И на Север она поехала за ним без раздумий. И потом не жаловалась, что работы себе не нашла по специальности – ну не было в их посёлке работы для женщины с дипломом инженера-электрика. И, в общем-то, все эти годы ей с Генкой было хорошо. Они ладили и дружили. А в Северске у них что-то разладилось. Переезд, обустройство, у неё работа, у него бизнес. И постоянное ощущение недоговорённости…
Может, родить ему сына? Или дочку. Интересно, кто у них тогда не родился? Если бы не выкидыш на пятом курсе, уже бы большой ребёнок был. Тогда выкидыш её не очень огорчил. Институт
Она совсем забыла про чайник. И когда пришла на кухню, тот вовсю исходил паром, аж окно запотело. Полчайника выкипело! Натка кинула чайный пакетик в свой любимый бокал, белый с крупными маками на блестящих боках, залила его кипятком и полезла в холодильник за чем-нибудь съедобным, смахнув с дверцы какую-то бумажку. Та радостно упорхнула под стол. Так, суп Генка, судя по всему, доел. В её распоряжении три пластика плавленого сыра, селёдка в баночке, три яйца и огурец. Батон она купила. Значит, быть бутербродам с сыром и огурцом.
Натка пластала огурец на тонкие кругляши, когда нечто, маячившее на границе сознания назойливой мелкой мухой, наконец, оформилось в крупного лохматого шмеля: а где Генкина чашка? Большая, жёлтая, с глазами и носом-пипочкой? Кружку Генке кто-то подарил на день рождения, она ему очень нравилась, и он пил чай только из глазастой посудины. Утром кружка была, Натка сама ставила её в раковину. Посуда лежит, как лежала – хоть бы раз Генке пришло в голову помыть. Чашки нет. И чайника нет. У него что, выездное чаепитие?
Шмель раздулся до размеров колибри. Натка кинулась в комнату к шкафу: трусов нет, джинсов нет, рубашек нет, джемпера нет, дубленки нет. Она прошлась по всем трём комнатам, зажигая верхний свет и внимательно оглядывая обстановку. Нет музыкального центра, нет махрового халата, в прихожей нет Генкиных тапочек. Натка вернулась на кухню, уселась на табурет и принялась автоматически пережевывать огуречные кружочки, уставившись на разделочную доску, прислоненную стене. На доске было нарисовано красно солнышко и две птахи с затейливыми хвостами.
– Он что, ушёл? – спросила Натка сразу у всех, и у солнышка, и у птах, нервно постукивая ладонью о столешницу. – Он меня бросил, что ли? Бросил, да?
Доска, подпрыгивающая от похлопываний, допрыгалась – свалилась между столешницей и стеной. Натка полезла доставать и нашарила бумажку. Листок! Тот, что улетел с дверцы холодильника. Она вылезла из-под стола и прочитала:
«Нат, извини, так получилось. Надя ждет ребенка. Я буду жить у неё. Прости».
Есть ей расхотелось, а усталость навалилась глухой тупостью.
«Надя… Кто это – Надя? Бухгалтерша, что ли, его? Интересно, давно ли ждет?»
Натке почему-то казалось, что давно. Все двенадцать лет их с Генкой семейной жизни.
Глава 3
«Разведёнка-разведёнка, разведёнка-брошенка» – цоканье каблуков складывалось в издевательскую дурацкую рифму, непонятно откуда взятую. Натка спешила, и цоканье было шустрым. Она проворочалась почти всю ночь, уснула под утро и проспала. На работу собиралась по-солдатски за двадцать минут и теперь неслась к студии, снова опаздывая. Вбежала, на ходу здороваясь с вахтёршей, распахнула дверь (теперь Кешиного!) кабинета:
– Доброе
утро!Картина повторила вчерашнюю: Кеша сидит за столом Нины и смотрит на часы на руке.
– Так, Никитина, опять опаздываем! На одиннадцать минут! А коллеги, между прочим, ждут тебя.
Прянишников повёл рукой в сторону журналистов, чинно рассевшихся вдоль стены на диванчике. Свободными оставались место с края диванчика и кресло возле Кешиного стола. Она села на диванчик. Кеша сидел, по-бабьи подперев щёку рукой, и глядел на Натку с вялым осуждением. Может, тоже не выспался?
– Кеш, да ладно тебе. Ну, проспала. У меня ещё время толком не переключилось после Москвы. И вчера я отсюда ушла в восемь.
– Во первых, не Кеша, а Иннокентий Яковлевич, во вторых у тебя ненормированный рабочий день, так что на работу должна приходить вовремя.
Читая нотацию, Кеша сел ровно и начал постукивать ручкой по разложенным на столе бумагам.
– Слушай, хватит меня воспитывать, а? – вспыхнула Натка.– Я, между прочим, вчера вечером задержалась, потому что твою работу делала – Анжелку правила. А ты мне тычешь какими-то минутами! Ну вот она я, дождались меня. Может, теперь про выпуск поговорим?
– А вот учить меня работать не надо. Начальник здесь я. И если тебе непонятно, что на работу надо приходить вовремя…
– Кеш, извини, я опоздала, – в комнату влетела Марина Кудрявцева, быстренько плюхнулась в кресло напротив шефа, тряхнула головой, откидывая свою русую гриву за спину, закинула ногу на ногу и пристроила блокнотик поверх своей экстремальной мини-юбки. Приготовилась писать план сегодняшних новостей.
– Я много пропустила?
– Нет, Мариш, мы еще не начинали, – Прянишников в упор разглядывал Маринкин блокнотик и, похоже, несколько упустил нить беседы.– На чем мы остановились?
– На том, что ты здесь начальник – подсказала Натка.
– Точно. Слушайте, а как я вчера новости провел? Нормально? – Кеша оглядел корреспондентов, явно ожидая восторгов и похвалы.
– Нормально провёл, – нейтральным голосом ответила Дина Дубинина. Остальной народ молчал.
– Никитина, а тебе понравилось?
– Не знаю. Я вчера выпуск не посмотрела, я во время эфира домой возвращалась. Наверное, нормально, ты же не в первый раз в кадре работаешь.
– Ну-ну, – помрачнел Прянишников, оглядывая корреспондентов. Те дипломатично отводившили глаза. – Ладно, давайте планироваться. Мариночка, пиши. Первым сюжетом пойдет материал от Лосевой из Москвы. Там Гудков чего-то с северным завозом решает, деньги выбивает авансом. Потом совещание по золотодобыче. Поедет Беликова. Так, затем из морпорта звонили, докерский профком опять бастует, поедет…
Прянишников опять сам раскидал все сюжеты, и опять все темы мимо Натки.
– Кеш, а мне что делать?
– А тебе, Никитина, готовых тем не хватило. Но уверен, ты справишься – ты же умеешь себе работу находить? Вот и поищи тему, подумай, может, надумаешь что по работе. И вообще
***
– Слушай, Нат, ты бы поаккуратнее с Иннокентием общалась. От вас просто искры летят, ты его заводишь, как красная тряпка быка!
Дина курила в открытую форточку. Идти на улицу, где как раз расползались мокрые клубы тумана, привет холодного моря, было неохота. Некурящая Натка не возражала, а больше и возражать было некому. Остальные два стола в кабинете пустовали. Маруся Рюмина была в декретном отпуске, а Валера Кедрач приходил к двенадцати.