Сделаю больно
Шрифт:
– Не смей со мной так разговаривать, сволочь! Я тебе не твоя мелкая потаскуха, я твоя жена! Я сейчас пойду и отцу пожалуюсь, он тебе быстро мозги вправит на место!
– Иди куда хочешь. Вали, блядь, куда хочешь, Камилла, вместе со своим папочкой!
Она ревет. Снова. Машет руками, закатывает глаза. Достала уже. Думает, что на меня это действует, тогда как мне, честно, похуй.
–Ты невозможный, жестокий, невыносимый эгоист! Стас, в тебе нет ни сердца, ни любви, ни сострадания! Ты просто закоренелый бессердечный мент! Я тебя тогда даже простила, сволочь, но хоть год, хоть десять лет пройдет,
– Ты сама виновата. Сама все знала.
– Стас, ты мой муж, и я так люблю тебя… все еще люблю, слышишь? Я хочу помочь! Дай нам второй шанс, мы все начнем сначала, позволь Артему уехать, так будет лучше для него, для нас.
– На хуй пошла, я сказал, не то, клянусь, я тебя закопаю в саду! ВО-ОН!
– А-а-а!
Я хватаю бутылку коньяка и со всей дури бросаю ее в Камиллу. Она едва успевает увернуться и, истеря, покидает мой кабинет. В этот же день Камилла съезжает, и нет, я не жалею. Она достала меня. Они все уже меня заебали.
***
Вхожу в гостиную. Рысь у окна. На коляске, с наушниками в ушах, которые я с него сдираю.
– Что ты творишь?! – возмущенно орет, но я уже привык. Мы никогда так с Артемом не бодались, как сейчас, и я не знаю, как с ним разговаривать. Он на любые мои слова реагирует точно бультерьер.
– Выйди на улицу – воздухом подыши.
– Сам выйди подыши!
– Ты так скоро совсем зачахнешь! Иди погуляй, погода хорошая.
– Ну кто бы говорил! Сам-то когда выходил на улицу? Как смерть выглядишь! Испугаться можно.
– Артем, не беси меня. Ты должен что-то жрать и хоть как-то двигаться. Ты не ребенок, чтобы мы с тобой тягались постоянно.
– Так не тягайся! Что, Камилла снова уши прополоскала? Ты пригрел змею на груди, а она сука, Стас, посмотри, блядь, на ком ты женился!
– Хорош. Меня уже заебали твои закидоны. Если тебе нужен психолог, я пришлю.
– Да на хуй мне сдался твой психолог! Ты сам что делать будешь, в интернат меня сбагришь – или где там инвалиды подыхают? Вещички складывать?
– Нет. Ты будешь жить здесь, но ты должен меня слушать, если хочешь и дальше оставаться в этом доме! Ты должен каждый день выходить на улицу, принимать таблетки, нормально жрать и выполнять эти гребаные упражнения, которые прописал тебе реабилитолог!
Артем долго смотрит на меня, а после криво усмехается:
– Да пошел ты! Это из-за тебя я сел в это кресло, и из-за тебя моя Светка погибла, так что ты будешь терпеть меня ЛЮБЫМ, а нет – отдай в дом инвалида, как тебе советует твоя любимая змея, братик!
– Осторожнее. Она моя жена.
– И? Любил-то ты другую.
– Заткнись.
– Что, не нравится? Кто Таську в могилу свел, а, брателло?
– Сука, закрой рот!
Замахиваюсь, а Рысь дергается от испуга, и я с ужасом опускаю руку.
Боже, я чуть родного брата не ударил. Что я делаю, что, блядь, я творю? Артем же на коляске инвалидной, он даже не сможет дать отпор. Все равно что бить лежачего, хотя я сам себя инвалидом чувствую. Больным на всю голову теперь.
– НУ, ДАВАЙ! Ударь меня! Можешь даже ногами попинать, если тебе
так лучше станет. Мне плевать, я все равно ни хуя не чувствую!– Извини, Артем. Не бойся, не трону.
– Да ниче. Что уж теперь. Тася так любила тебя, Стас, не знаю даже за что! Меня даже Светка так не любила и я тебе завидовал! И жена тебе, и девочка та красивая. Ты хорошо устроился, братик. Пожалуй, Тася единственная, кто тебя по-настоящему любил, а ты просто ею игрался. Ты в себе только смерть несешь, больно всем от тебя! Виктор, наверное, в тюрьме перекрестился уже сто раз, что вдали от тебя, так что оставь меня в покое.
– Блядь!
Я сдуру луплю ногой по стулу, и он переворачивается. Артем вздрагивает, и я это замечаю. Сцепив зубы, ухожу в свой кабинет. Пообщались, блядь. Как всегда, впрочем.
Глава 9
– Что-то живот не растет. Шестой месяц уже.
– И что? Ты мелкая, и ребенок у тебя такой же. Вырастет живот, не трясись.
Все это время я прячусь у Глафиры дома. Почти не выхожу на улицу и за пределы ее двора, потому что банально боюсь, что меня кто-то увидит, как бы это ни звучало странно, живой.
Рука срослась, раны на лице уже зажили, хотя лицом это назвать теперь сложно. Какое-то уродство, на которое я даже смотреть нормально не могу, сразу плакать начинаю.
Первые месяцы я ревела почти каждый день, за что получала от Глафиры нагоняй, а после больше о ребенке стала думать, и, пожалуй, только из-за беременности я все еще живу и не покончила с собой, хотя и такие мысли были.
Смотрю на свой браслетик на запястье. Белое золото, яркие голубые камни переливаются на свету. Красивый он. Я хотела выкинуть сначала, а Глафира отговорила, сказала, он очень ценный и может еще пригодиться.
Это подарок Стаса на мое семнадцатилетие. Я уже тогда его безумно любила, дразнила, хотела, чтобы он обратил на меня внимание, а ему, видать, даром не сдалось мое внимание, как и я сама.
Жаль, что крестик у меня забрали. Лучше бы не его, а этот браслет, потому что ощущение такое, словно я осталась совсем одна в этом мире, и на этот раз даже без бога. И только ребенок в животе со мной. Пинается уже под сердцем, крутится часто, как мячик.
Ты единственный, кто не дает опустить руки, я стану мамой и ни за что тебя не предам, в отличие от твоего отца, малыш.
Я мешаю, кажется, всем. Сначала тетке мешала, потом в детдоме, а после и Стасу. Я словно настолько невыносима, что меня просто не за что любить, хоть еще недавно я думала иначе.
Когда в объятиях Стаса засыпала, была самой счастливой на земле, а ему, оказывается, Камилла всегда ближе была, а я так… все еще домашняя зверушка, цветок, который ему просто наскучил.
Будущее пугает, я не знаю, куда мне идти после родов. Вариант с моей квартирой навсегда отпал, ведь, если я вернусь туда, Стас узнает и убьет меня. Вторую встречу с его дружками я точно не перенесу, а теперь еще и малыша жду, я должна думать о его безопасности.
Материнский инстинкт во мне все же просыпается, хоть и не сразу. Наверное, ближе к пятому месяцу беременности, когда уже заметен округлившийся животик.