Сделка с профессором

В дортуаре царили сырость и полумрак. Заходящее солнце проникало через широкие окна внутрь и раскрашивало стены в багряно-алые тона. Беатрис приоткрыла несколько створок, чтобы в комнату проник свежий воздух, и стало хоть немного уютнее. Голые серые стены, ледяной каменный пол, бесконечные ряды облупленных тумбочек и одинаковых жестких кроватей с тонкими матрасами настолько ей опостылели, что захотелось рыдать в голос и биться в истерике, пока не выбьешься из сил и не охрипнешь. Но за подобные выходки Жози тоже любила наказывать, ведь в школе все должны вести себя достойно и быть образцом спокойствия и благообразия.

Тяжело вздохнув, Беатрис смахнула предательские слезинки. Есть хотелось зверски, живот сводило голодной судорогой, а до завтрака нужно было еще пережить ночь. Питание адепток в Камелии никогда не отличалось обилием или разнообразием, поэтому девушки, как правило, с трудом дотягивали от одного приема пищи до другого. И не могло быть для них тяжелее наказания, чем лишение ужина, поскольку именно в это время они получали самое значительное количество еды, да еще и поощрение для лучших учениц класса в виде сладкого, которое всем остальным не полагалось в принципе.

Беатрис зажгла неугасимые свечи на стенах, и дортуар тут же озарился мягким желтоватым светом. Это новшество ввели совсем недавно, поскольку обычные свечи расходовались слишком быстро, и их заменили на те, что могли гореть несколько недель к ряду. Она принялась разбирать постели и наполнять кувшины для умывания. Беатрис ненавидела эту работу и училась, как проклятая, лишь бы не исполнять ее. Для адепток Камелии не было ничего позорнее и унизительнее, чем прислуживать своим же одноклассницам. Обычно этим занимались либо наказанные, либо последки, ученицы с самым маленьким среди остальных резервуаром маны. А Беатрис наравне с Грендой считалась примой, обладательницей запаса энергии почти в триста единиц, и для нее подобные обязанности были во сто крат тяжелее, чем для любой другой ученицы. Всегда невыносимо больно падать с пьедестала, особенно если ты тянешься к нему всем сердцем и лелеешь мечту взобраться еще выше.

В спальню вбежала запыхавшаяся, растрепанная Фибиан Эфрад и тут же подлетела к Беатрис:

– На, ешь. – Она сунула ей в руки несколько кусков серого хлеба. – Быстрее. Они уже близко.

В обычный день Беатрис поостереглась бы что-то брать у странноватой и непредсказуемой последки Фиби, но сегодня голод довел ее до полнейшего отчаяния, и она готова была съесть даже пучок травы, если бы ей позволили это сделать.

Она быстро запихала в рот хлеб, и начала усиленно жевать, но, торопясь поскорее проглотить сухие куски, закашлялась, схватила кувшин и принялась хлебать воду прямо из горлышка.

– Что здесь происходит? – раздался строгий голос Жози, и в дортуар вошли остальные ученицы выпускного класса.

– Ничего, бонна Виклин, – отозвалась Фиби. – Я почувствовала дурноту во время ужина и поднялась в спальню, а здесь нашла Бетти на постели. У нее разболелась голова, и я напоила ее водой.

– Это правда? – метнула Жози подозрительный взгляд в Беатрис.

– Да, бонна Виклин, – отозвалась та, успев в последний момент все проглотить. – Но мне уже лучше.

Бонна покосилась на нее, не доверяя словам, и хотела отправить ученицу в лазарет, но тут вспомнила, что лекарка уехала в город по срочному делу, и решила дождаться завтрашнего утра.

– Ладно, отдыхай, – сказала наконец Жози. – Но если станет хуже, обязательно сообщи мне. Я провожу тебя в лазарет.

– Хорошо, бонна Виклин, – ответила Беатрис, мечтая, чтобы Жози поскорее ушла в свою комнату, которая находилась тут же, в конце дортуара, и была отгорожена от общей спальни учениц перегородкой.

– Всем доброй ночи, – пожелала Жози и направилась к себе. – Долго не болтайте.

– Доброй ночи, бонна Виклин, – раздались со всех сторон девичьи голоса.

Беатрис выдохнула и направилась к своей кровати, за ней поспешили ее подруги: крепкая небольшого роста Хельга Дорн и миловидная синеглазая Элиза Хаксли.

– Как ты, Бетти? – шепотом спросила Элиза, когда они уселись все вместе на кровати Беатрис. – Сильно есть хочешь? Прости, я так и не смогла ничего утащить для тебя.

– Я в порядке, – ответила Беатрис.

Она не собиралась никому рассказывать, что Фиби принесла ей хлеб. Кто-нибудь из адепток мог подслушать их разговор и доложить обо всем Жози или патронессе, и тогда чудачку Фиби высекут, а она до обморока боится боли. На памяти Беатрис ее наказали всего лишь раз, еще в начальном классе за устроенную истерику с дикими воплями, и тогда Фиби не выдержала даже трех ударов, забилась в припадке и потеряла сознание. С тех пор все в классе сторонились ее, а Жози остерегалась наказывать. Да Фиби и сама больше не лезла на рожон и старалась вести себя примерно, чтобы никому и в голову не пришло стегать ее розгами.

– У меня тоже для тебя ничего нет, прости, – повинилась Хельга. Она бросила быстрый взгляд через плечо и проверила, чем там занимается Гренда со своими подпевалами. – Чернявая выдра весь ужин глаз с нас не спускала. Только и ждала, когда мы попытаемся стянуть для тебя что-нибудь. Пришлось съесть свои порции целиком. Иначе она бы все выболтала Жози.

– Спасибо за заботу, девочки, – улыбнулась Беатрис и обняла своих подруг. – Я потерплю до завтрака.

– Ты уже решила, как отомстишь ведьме? – спросила Хельга, разбирая прическу и принимаясь приводить в порядок густые пшеничного цвета волосы.

– Пока нет, – с досадой покачала головой Бетти. – Так с ходу и не знаю, чем ей насолить. Хочется, чтобы ей досталось так же, как мне сегодня. А может, и хуже.

Девушки замолчали и задумались. Хельга справилась с непослушными волосами, распутала все пряди и заплела на ночь две тугих толстых косы. Ее забрали в школу из деревни, и она, несмотря на привитые преподавателями манеры, все еще поступала так, как привыкла в родном доме.

– А может, и не стоит ничего делать? – робко спросила Элиза, накручивая каштановые пряди на папильотки, специальные гибкие палочки, фиксировавшие волосы ночью, а утром, благодаря этому нехитрому приспособлению, получались прекрасные тугие локоны. – Ведь если тебя застукают, то опять накажут. Зачем так рисковать?

– Ты в своем уме?! – напустилась на нее Хельга, горячо шепча и потрясая гребнем. – Эта стерва возомнит о себе невесть что и решит, будто Бетти можно и дальше подставлять безнаказанно. Ну уж нет! Ей это так просто с рук не сойдет!

– Тише, – шикнула на нее Беатрис. – На нас уже девчонки косятся. Давайте спать. В любом случае, сейчас я ничего сделать не смогу. Нужно ждать подходящего момента.

Бетти быстро накрутила волосы тем же способом, что и Элиза, умылась и нырнула в отсыревшую постель. В первый год обучения она с трудом переносила вечную сырость в старом, местами прогнившем здании школы, но постепенно это стало ее обыденностью. Беатрис немного повертелась с боку на бок, нашла удобное положение, пригрелась и сделала вид, что уснула. Вскоре другие ученицы тоже улеглись, разговоры понемногу стихли, и даже Гренда перестала обсуждать свой успех с Далией и Ленокс. Те, кто спал возле свечей, потушили их, и дортуар погрузился во тьму, и лишь слабый лунный свет проникал внутрь через приоткрытые окна и позволял разглядеть очертания спящих адепток.

Кровать чудачки Фиби находилась у самой двери ближе к окну. Зимой там было холоднее всего, но никто не хотел меняться с последкой кроватями, и ей приходилось мерзнуть больше остальных.

Беатрис тихонько поднялась и прокралась к постели Эфрад. В этом углу даже в такую теплую, ясную ночь ощущался сквозняк, и Бетти поежилась, поджав пальцы босых ног. Она прикоснулась к плечу девушки, чтобы проверить, крепко ли та спит. Но оказалось, что Фиби и не думала закрывать глаза. Она обернулась к Беатрис и шепнула: