Сделка
Шрифт:
— Ты не прав, па!
— Ты думаешь, я рехнулся?! Думаешь, мозги не работают, да?!
— Па! Я так не думаю!
— Тогда почему не даешь мне денег? Твой папа просит! Почему я должен столько раз просить тебя об этом при незнакомой леди? Эвангеле, это мой последний шанс. Все смеются и говорят, что я кончен. Мозги высохли. Ты хочешь, чтобы я так и умер?
— С твоими мозгами еще можно наворотить кучу дел, па!
— Если у тебя нет денег — у тебя нет мозгов. Поэтому люди смеются надо мной. Я знаю рынок, я знаю товар…
— Дело вовсе не в этом, па.
— Дело именно
— Ну в этом отношении я как две капли похож на своего отца! — сказал я.
…Слово — пугливая птичка — чирикнуло и улетело. А я даже не понял, ЧТО сказал! Гвен пронзительно взглянула на меня. Но старик продолжал бубнить свое, будто знал, что антагонизм присутствовал всегда и он не ожидал ничего иного, лучшего или худшего.
— Слушайте, слушайте, — сказал он Гвен, — что говорит мой старший сын. За эти слова его надо бить палкой.
— Па, извини. Я люблю тебя.
— Тогда почему не хочешь дать денег для нового дела?
— Па, денег нет. Есть немного недвижимости. У меня и Флоренс. Да и начать сегодня бизнес — не шутка!
— Я не начну по-крупному. Я куплю товаров в Персии на двадцать-тридцать тысяч долларов. Как сейчас, кстати, называют Персию?
— Иран.
— Да, Иран. И еще, может, я куплю в Истанбуле, может, и здесь, в Нью-Йорке. Обзаведусь маленькой стойкой, много мне ведь не надо…
Я не знал, что сказать.
— Эвангеле! — Голос отца задрожал от волнения.
Он делал то, чего никогда не хотел, он упрашивал меня!
— Это мой последний шанс, Эвангеле. Ты говоришь мне «нет», и я кончен, и они смеются. И правильно — безмозглый дурак! Я — ходячая реликвия! И у тебя же есть деньги, Эвангеле…
Убедить его в обратном не было никакой возможности. Он думал обо мне так, как думали все, — богач!
— Он не открывает рот. Мистер Молчание. Ему надо работать на телевидении. Новая программа — мистер Молчание, бессловесный разговор.
— Па, выслушай меня…
— Я не нуждаюсь в оправданиях. Я все понял очень хорошо! После всего, что я сделал для тебя, ты все забыл!
Мне осталось только развести руками. Я сдался.
— Молчание! — сказал он Гвен. — Наступило время говорить с отцом конкретными словами, не «люблю» и тому подобными, а конкретными. Но мистер Сжатые Губы молчит как рыба! — Он повернулся ко мне. — После всего, что я сделал! Ты думаешь, эти армяне и прочие посылают своих детей в колледжи?!
— По-моему, твоей заслуги в колледже нет, па!
— А кто говорил тебе: «Иди учись!»
— Мама.
— Не говори мне про эту женщину! — заревел он.
— А ты сделал все, чтобы я не мог окончить колледж!
Гвен потянула меня за руку.
Отец обернулся к ней.
— Я разрешил этой женщине! Он хочет в колледж, сказал я, пусть идет. Ты думаешь, она позволила бы тебе, если бы я сказал НЕТ? А-а? Я сказал одно: пусть парень учится полезным наукам, а не теряет время, как остальные американцы, на Шекспира и прочую дурь! И чтобы мать не давала ему книжки про любовь, про охи-вздохи и прочую дребедень!
— Мать ничего общего не имеет с…
— Ты, как я вижу, на ее стороне?
— Естественно,
на ее!— Пошел вон! — заорал он. — Пошел вон из моего дома!
— Шшш! — попробовала успокоить его Гвен.
— Не надо шикать, леди, если позволите, это — мой дом!
— Ты даже не купил мне костюм для колледжа!
— А кто купил?
— Мама, вот кто.
— А где она взяла на него деньги? У нее было дело, она зарабатывала монету? А-а? Она крала из моего кармана, экономила на продуктах из овощной лавки и думала, что я не знаю? Я прогорел на деле своей жизни, а она воровала деньги и посылала моему бестолковому сыну, который изучал Шекспира и остальную ерунду и не пришел к отцу в магазин, чтобы помочь ему. А помощь была ох как нужна! Ты помнишь, когда президент Митчелл медленно умерщвлял меня своим банком? Ты помнишь, как я сказал тебе: «Оставь колледж, вернись и помоги отцу. Ему тяжело.» А ты что ответил? Говори! Помнишь?
— Да. Я ответил: «Нет».
— Нет! Но ты пошел по дороге отца, а не по ее, ты — молодец. Ты продаешь товар, как твой отец, и ты женился по совету отца на толковой девчонке. У тебя кровь торговца и мозги у тебя — от меня!
…От гнева он захлебнулся словами. Его лицо покраснело, а левый глаз залила кровь, но я вспомнил про это только потом. А в тот момент я полностью утратил над собой контроль…
— Я не похож на тебя! — заорал я. — Я не мог стать таким, как ты! Я стал человеком, вопреки тебе, вопреки!..
Гвен трясла меня за руку и пыталась оттащить в сторону.
— …и хватит тыкать мне Шекспиром, хватит! Ты, старое дерьмо, еще будешь унижать меня! Я совсем не похож на тебя, дерьмо, ты все еще ненавидишь всех и поэтому злобствуешь!..
Гвен вытащила меня из комнаты.
Мы пошли на берег океана.
Пролив Лонг-Айленд — безжизненная масса воды.
Она облизывала прибрежную гальку, как собака — ботинки хозяина.
Я весь дрожал.
— Боже, что я наделал? — сказал я. — Надо же было так не сдержаться?
— Пойдем покатаемся на лодке, — предложила Гвен.
Мы залезли в ботик, приткнутый к берегу. Он давно стоял здесь и начал сразу же протекать. Борта совсем высохли. Пока я греб, Гвен вычерпывала воду старой банкой из-под кофе, валявшейся меж лавок.
Мы проплыли за буй, вокруг скал и на другую сторону пролива — куда я плавал в детстве. Там я остановился, чтобы не видеть старый дом, взял у Гвен банку и стал вычерпывать воду. Она поцеловала меня. Она чувствовала, как болит моя душа. Я сотворил глупейшую штуку с отцом, которую невозможно понять. Ее можно только простить.
— Что на меня нашло? — спросил я. — Я-то думал, с прошлым давно покончено. О Господи, как такое и выскочило у меня? Кем я его обозвал?
— Старым дерьмом. Но забудь об этом, — сказала она.
— Я уже и забыл, что могу быть вне себя от ярости!
— Дочерпывай пошустрей, а то обратно поплывем без лодки.
— Что ж, поплыли.
— Я бы не терзала себя так, Эдди.
— Вернусь и попрошу прощения, — решил я.
Отдав ей банку, я взялся за весла и погреб к берегу.
— Итак, — сказал я, — я снова бросил старого сукина сына в беде!