Сделка

Ведь Флоренс боялась Бомбы. И ни правительство, ни пресса не обманут ее заверениями, что все обойдется. Индио гораздо безопаснее Лос-Анджелеса. И все же, и все же — рядом стояло несколько заводов — самолеты и их сборка, — строились еще несколько — большие, натуральные цели. В тот день, когда мы купили полтора акра земли, вдалеке, где-то в километре, по небу вились белые дорожки от больших сверхзвуковых «дельт». Эти белые следы расстроили ее до последней степени.

Мы изменили конструкцию дома и соорудили подвал, позже она побелила его кирпичные стены. Там мы поставили несколько запечатанных фляг с водой и много консервов. Флоренс подсчитала, что на три недели запасов хватит. Разумеется, портативный туалет пришелся как нельзя кстати.

При всех плюсах и минусах существования более счастливого времени в нашей жизни еще никогда не бывало. Флоренс часто говорила, что для нее оно очень счастливое. Поэтому события, последовавшие за этим отрезком, стали столь шокирующими.

Мы все делали вместе. Например, мы сходили к глазному, и в итоге я обзавелся очками «Бен Франклин». Затем проверили ее зрение, и оказалось, что ей необходимы новые очки. Но ни ей, ни мне не нравилось носить очки, мы оба не любили «выбиваний» в ансамбле одежды, поэтому купили по паре для второго этажа — спальни, по паре — для первого, по паре для машин и даже по паре для домика в Индио.

Мы также взяли за правило регулярно проходить у врачей полные медицинские осмотры. Моя селезенка увеличена, сказали мне, но в данный момент беспокойства не вызывает, разве что следует исключить некоторые блюда. Из-за этого Флоренс стала прозванивать утром знакомых, к которым мы собирались идти в гости, и мягко объясняла хозяевам, что я могу, а что не могу кушать. Осмотр самой Флоренс показал, что она может жить вечно. А мне показалось, что ее энергия медленно пошла на убыль. Она стала быстро уставать, но все говорили, что трудно ожидать иного в ее возрасте. Тот же доктор еще раз обследовал нас. Без сомнений, как, наверно, мысленно заключил он, сам факт нашего идеального супружества напрямую связан с тем высоким настроением души и физической расслабленности, которую мы испытывали.

Впрочем, я вскоре стал расслабляться до такой степени, что засыпал в кино, дома, после ужина, даже в гостях. Дважды я вообще заснул за столом. Флоренс тоже тянуло в сон довольно рано. Засыпала она легко. По нашему кругу пошла гулять утка: «Золотая пара всегда такая сонная, наверно, от чрезмерного увлечения сексом!»

Я расслабился не только физически, я стал кашей. Я прекратил воевать не только с Флоренс, но вообще со всеми и по любому поводу. Даже в офисе я принимал позу ушедшего в себя брахмана, смотрящего в будущее, отрешенного от мирских забот. На моем лице стали читать абсолютную невозмутимость. Мне было наплевать, какую из двух противоположных по способу и действиям программ рекламы выберет клиент. Я прекратил думать об этом. И хотя по инерции в воздухе витало предубеждение, что мое присутствие на встречах с клиентами означает, что все закончится благополучно, воздух наполняли осторожные шепотки, где на меня ласково ворчали. Мистер Финнеган даже, помнится, вызывал меня к себе и сказал, что новый директор «Зефира» по рекламе пожаловался на меня, мол, я дремлю вот уже вторую встречу, и, принимая во внимание полуторамиллионный счет «Вильямса и Мак-Элроя» на «Зефире», самое меньшее, что последний может ожидать от ответственного работника нашей фирмы, чтобы тот хотя бы не спал.

Я пытался. Но не думаю, что в вечной взаимосвязи вещей мои попытки что-либо значили. Сейчас, оглядываясь назад, я вижу в той игре что-то злонамеренное. Я похоронил часть своего «я», но оно не умирало, а боролось, раздавая тумаки налево и направо. Но я решил твердо покорить демона. Я больше не хотел терять полный контроль над собой. Даже на минуту.

Таковы были минусы. Если принять во внимание еще один минус, самый большой, — импотенцию, то их было три. После нескольких месяцев Флоренс и я спокойно восприняли как неизбежность сам факт, что по тем или иным причинам — возраст, плохое обращение крови, обессилевшие яички — я стал импотентом преждевременно. Но проблем было меньше, чем можно представить. Что предпочтет женщина, иметь мужа-импотента или мужа, гуляющего на стороне?

Теперь о самолете. С ним произошла следующая история.

Каждое утро, ровно без десяти минут одиннадцать, я закрывал кабинет, стелил на полу газеты, ложился, делал десять подъемов корпуса, затем переворачивался и двадцать раз отжимался. В то утро, поднимаясь и опускаясь на руках, я увидел эту рекламу. Она гласила: «Летай — за пять долларов!» Я прекратил упражнение, прочитал всю рекламу в целом и вместо того, чтобы пойти на встречу комитета по пенсиям, поехал в обозначенное место и спустил пять долларов. Во время войны я немного летал, но после нескольких аварий в воздухе поклялся никогда не летать ни на чем, кроме гражданских самолетов как пассажир. Но то ощущение покорения неба сразу же вернулось. За пять долларов. Я стал брать напрокат самолет три, четыре раза в неделю. Затем однажды я совершил шаг, про который за все время жизни в Крепости не рассказал Флоренс. Я купил «Сессну-172». И лишь только выдавался свободный час, я летал. Вспоминая об этом, я думаю, что так сохранял в себе что-то неомертвленное. Потому что там, в воздухе, я разговаривал сам с собой, иногда произнося вслух то, что никогда не осмелился бы вымолвить или даже подумать на земле. Да, было и несколько незначительных сумасбродств там, наверху. Я, помню, однажды выговаривал Гвен, ругая ее на чем свет стоит, — мол, мне известно, чем она занимается с Четом Колье (я уверен, что она с ним, вспоминая, как он ей понравился), описывал все, что они вместе делают, крича в небо проклятия, нацеленные на нее. Я нырял в облака, орал ругательства и затем плакал, повторяя, что хочу ее. Но в конце концов я поворачивал назад и в момент соприкасания шасси с землей вновь полностью контролировал себя. Я любил этот самолет.

Последним минусом было то, что я начал играть в карты. Но эта вина полностью на Флоренс. Когда она придумала нам режим, то решила, что один вечер в неделю мы должны проводить отдельно друг от друга. Она по-прежнему ездила по понедельникам на митинги по защите гражданских прав. Но даже после того, как я повстречался с Джеймсом Болдуином и он, на удивление, оказался неплохим малым, я все равно не заинтересовался, если честно сказать, этими ничьими проблемами. Знаю, звучит отвратительно, но это — правда. В понедельник Флоренс и другие жены ездили на митинги, а мы с ребятами-мужьями играли в покер. Все происходило с благословения наших половин, потому что все проигранные деньги уходили в фонды организации борьбы за гражданские права.

Я, как уже говорилось, дерьмовый игрок. Хороший, тот выигрывает один из трех заходов. По-моему. Я же играл все впустую. И потому проигрывал много «зелененьких», и Флоренс забеспокоилась. Она предложила вместо покера записаться, скажем, на курсы гурманов и учиться готовить вкусные вещи. Так поступили некоторые мужья. Но я твердо отказался. В конце концов Флоренс успокоила себя на мысли, что я хоть и проигрываю, но мои проигрыши — это выигрыши для других и деньги идут на благое дело. Она попросила Артура Хьюгтона, нашего юриста, чтобы он выяснял величину потерянных денег и относил их к расходам.

Так и шли эти месяцы. Однажды мы обнаружили чудесный ресторанчик с национальной кухней и стали туда иногда ездить. На следующей неделе нанесли визит моему портному. Флоренс решила, что если смягчить материал костюма, то это придаст более подходящий вид тому образу, что я для себя придумал. Мы оба начали тренироваться в теннис у одной обаятельной девушки, бывшей чемпионки. Ее рекомендовал Беннет. С ней Флоренс ощущала себя увереннее. И наконец, мы пошли на безумные расходы, купив все девять роскошных оксфордских томов «Карты мира».

Постепенно местоимение «я» в моем лексиконе исчезло. Я стал говорить «мы пошли туда», «нам нравится», «посмотрим», «мы носим серый цвет». Тот старый «я», причинивший столько неприятностей, быстро угасал. Он влился во Флоренс и должен был в будущем, как мы надеялись, влиться во что-то большее, чем Флоренс, — во Вселенную. Я все меньше и меньше обращал внимания на материальную сторону жизни. Я расчесал волосы посередине и отрастил длинную гриву, пустив струи по бокам. Флоренс заметила, что я выгляжу одухотворенно. Я сделал несколько благоразумных покупок: фотографий, литографий современных мастеров и даже несколько картин юных дарований, о которых никто не слышал, но которые, как была убеждена Флоренс (она ездила также брать уроки по современному искусству), однажды станут знаменитыми. Кроме того, как она объяснила, эти картины — очень удачные капиталовложения. И они разнообразили портфели нашей собственности. Ну кто, скажите на милость, знает, что ждет нас впереди?

В годовщину нашей свадьбы я взял Флоренс в лучший ювелирный магазин на Беверли-Хилз, тот самый, что напротив Калифорнийского строительного банка. 21 год назад, только поженившись, я не стал носить обручальное кольцо. У нас было так мало денег, что мы позволили себе купить лишь одно на двоих — для Флоренс, очень тонкое и серебряное. Теперь, когда мы оба чувствовали себя словно вступающими в брак, я купил по этому поводу два одинаковых тяжелых кольца. Мы надели их, выйдя из магазина. Флоренс сказала, что впервые за 21 год она чувствует себя по-настоящему замужней женщиной.