Сдвиг по фазе
Шрифт:
— Вы всегда жили в Лондоне?
— Ага.
— И никогда не думали переехать куда-нибудь, где потише и почище?
— Типа где ты вырос? Нет уж, спасибо.
— В Оксфордшире хорошо.
— Я и не сказал, что плохо, просто это не мое.
— Значит, так и собираетесь прожить здесь до конца жизни?
— Надеюсь, нет, черт побери, — бурчит Клемент. — Это больше не мой город, и люди тоже не мои.
— Что вы имеете в виду?
— Да ты посмотри по сторонам, док. У вас тут террористы постоянно пытаются ни за что ни про что людей грохнуть, каждый чертов день ребятня друг друга режет,
— Это ваше мнение или вашего друга?
Великан устало вздыхает и качает головой.
— Мы оба знаем, что говорим об одном и том же мужике, так что, может, обойдемся без этой фигни?
— Хм, я…
— Док, мы заключили сделку, и если я не выполню свою часть, то о работе можно будет уже не волноваться.
— Пожалуй.
— Вот и давай займемся делом, а? Хватит тратить попусту время.
— Уговорили.
Клемент выпрямляется на сиденье, прочищает горло и разражается тирадой:
— Я умер, но вот он я, сижу перед тобой. Именно так все и произошло, как бы дико это ни звучало. А если я чокнутый, так и скажи.
— Я не могу точно сказать, Клемент. Могу лишь выразить свое мнение как неспециалист.
— Сойдет и так. Но ты будешь сохранять непредвзятость, лады?
— Вы хотите, чтобы я сохранял непредвзятость касательно вашего мнимого воскрешения?
— Называй как хочешь, но да. Либо я конченый псих, либо что случилось, то случилось. Либо то, либо другое, верно?
— Допустим. Но вы должны понять, что я не могу однозначно доказать, бредите вы или говорите правду. Повторяюсь в тысячный раз: я неправомочен ставить диагноз, а тем более заключение о чуде.
— Это мы еще поглядим, но про кореша забудем, хорошо?
— Да, я понял.
— Отлично.
И с этим он снова откидывается на спинку скамьи и возвращается к созерцанию видов за окном.
Единственное, с чем я безоговорочно могу согласиться, так это что бояться нарушить протокол уже нет смысла. В данный момент я даже не уверен, что вообще хочу продолжать карьеру психотерапевта, поскольку именно из-за нее и оказался в нынешнем положении. Тем не менее Клемент мне необходим — это, увы, никаких сомнений не вызывает.
Поезд останавливается на станции «Барнс», и я нахожу в навигаторе телефон Олдербери-роуд.
— Вот черт.
— Что такое?
— До Олдербери-роуд почти два с половиной километра.
— Ходьба лечит душу.
— Что, правда?
— Да черт его знает. Прочел в газете, так что вряд ли.
Такси мне не по карману, потому приходится лечить душу прогулкой. Через несколько сотен метров я уже с трудом поспеваю за вышагивающим впереди Клементом.
— Можно чуть помедленнее? — задыхаясь, взмаливаюсь я.
— Черт побери, док, да что с тобой такое?
Он закуривает сигарету, и дальше мы идем чуть помедленнее: он попыхивает, я пыхчу. Поскольку в этой части Лондона я впервые, обилие растительности меня даже несколько ошарашивает. Дорога по направлению к пункту нашего назначения довольно оживленная, однако вдоль нее тянутся деревья и газоны, а не дома. Как и следовало ожидать, где-то на полпути
насаждения сменяются блокированной застройкой, однако это отнюдь не обшарпанные и закопченные строения, столь характерные для Кентиш-Тауна. Здешние выглядят столь безупречно, что их возраст выдает только архитектурный стиль.— Как думаешь, сколько здесь хата стоит? — интересуется Клемент.
— Пожалуй, не менее нескольких миллионов. Это все жилье для богатых, знаменитых и самовлюбленных. И когда какая-нибудь звезда демонстрирует добродетель, переживая за лондонскую бедноту, можно биться об заклад, что она проповедует из этой части города.
— Что значит «демонстрировать добродетель»?
— Когда кто-то, обычно из высшего класса, пытается сделать вид, что ему не плевать на всех остальных.
На этом недолгий разговор прекращается.
Вскоре дорога становится шире, а дома роскошнее, причем некоторые защищены массивными воротами с камерами. Мы сворачиваем налево на Вашингтон-роуд, а затем направо на Буало-роуд. Здесь жилье уже далеко не такое шикарное, да и припаркованные у тротуара машины поскромнее. Снова поворот налево, и мы оказываемся на Олдербери-роуд.
— Какой там номер? — спрашивает Клемент, когда мы проходим мимо первого дома.
— Тридцать три.
— В самом конце. Как всегда.
К счастью, улица не длинная, и вскоре перед нами возникает угловатый дом на две семьи, видимо, бывшее муниципальное жилье.
— Клемент, вы будете говорить или лучше мне?
— Ты больше на честного похож.
— Спасибо.
— Это был не комплимент.
— Тогда отзываю благодарность. Что говорить?
— Говори просто: нашел мобильник некоего Фрейзера Кингсленда, хочу вернуть владельцу.
— И откуда я узнал, кто его владелец?
— Понятия не имею, — фыркает Клемент. — Им-то какая разница? Они либо знают нашего мужика, либо нет. Кончай мудрить.
— Ладно.
Я толкаю калитку, и по узкой дорожке мы подходим к входной двери. Делаю глубокий вдох и нажимаю на кнопку звонка. Секунд через десять нам открывает дородная женщина средних лет.
— Доброе утро, — бодро начинаю я. — Прошу прощения за беспокойство, но я… Мы вот нашли телефон, который принадлежит человеку по имени Фрейзер Кингсленд. Он, случайно, не здесь живет?
— Фрейзер Кингсленд?
— Да-да.
— Увы, нет. Моего мужа зовут Мартин, а сына — Дэниэл.
— Ох, понятно. А может, у вашего мужа есть родственник по имени Фрейзер?
— Ни в коем случае.
— Вы уверены?
— Мы женаты вот уже двадцать пять лет, и никакого Фрейзера он ни разу не упоминал.
— Что ж, спасибо, и еще раз извините за беспокойство.
Женщина уже собирается закрыть дверь, как вдруг голос подает Клемент:
— Погоди-ка, красавица. Чтобы нам не ломиться в другие дома и не докучать понапрасну людям, есть у тебя в округе еще родственники с фамилией Кингсленд?
— Мой деверь, Джейк, живет на Мелмилл-роуд. Потом дядя Мартина, Джордж, этот в Ист-Шине. Они единственные местные Кингсленды, насколько мне известно.
— Спасибо, красавица.
Женщина задерживается на несколько секунд, улыбаясь Клементу, после чего скрывается за дверью. По дорожке мы возвращаемся на улицу.