Седая весна

— Об чем завелся? Уж договаривай, коль начал.

— Да все думаю, с чего начать? — закашлялся Серега и смутился окончательно, заговорил охрипшим от волнения голосом: — Мы с тобой под одной крышей сжились. Не только тебе, а и мне лихо пришлось. Но ты в своей беде без вины осталась. А я свою — сам состряпал. Оттого застрял в говне по уши. Так бы и не выбрался из нее… Но, может, ты еще присмотришься? Не совсем я конченый. Может, получится у нас? — боялся глянуть на бабу.

— Знаешь, потом поговорим. Мне на огород надо, — выскочила из дома.

Любка не случайно взяла отсрочку. Ей нужно было разобраться в себе. Помороженная на первой любви, она долго не могла забыть предательства мужа. Ладно бы с чужой бабой изменил. Этот — с сестрой. Она ушла, оплеванная обоими. Не хотелось жить. Ведь никого не имела в своей судьбе, кроме этих двоих. Из-за них оказалась на улице. Ее не попытались вернуть. Никто не вспомнил, что ушла без копейки, в чем стояла. И муж, и сестра знали, где она работает. Но не поинтересовались, не пришли, не позвали.

Уже через два месяца узнала Любка, что бывший муж стал поколачивать сестру, обзывал шлюхой, подстилкой. Та плакала ночами. Ей, случись разрыв, уйти было некуда.

— Выкидыш у твоей сестры случился. В больнице лежит. А этот изверг, муженек ваш, даже не навещает. С сучками его видели. Вот беда! Либо заразу зацепит, иль с пути сковырнется, — говорили знакомые.

Люба понимала, стоило б навестить сестру, простить ее. Но… А разве она пожалела Любку?

Бабе вспомнился холодный дождь, промокшая скамья в парке. Мимо шли люди. Все принимали ее за проститутку, какую выгнал без оплаты недовольный клиент. Иначе почему она мокнет под дождем? У всех порядочных людей есть родня, друзья, соседи. Никого нет лишь у потаскух… Никто не поверил в беду. И даже Серега, слушая, усмехался. Любке обидно было. Но не переживший эту ситуацию другому не поверит. Так было всегда. Баба вскоре замкнулась, перестала рассказывать о себе. Да и кому? На работе не до разговоров. А дома лишь Султан ходил следом за бабой, взглядом умолял ее остаться в доме хозяйкой.

Сергей возвращался с работы поздно, усталый. Когда садился за стол, даже ложка падала из рук. Едва поев, ложился спать. А утром, чуть свет, выскакивал из дома.

Лишь однажды в выходной они поговорили. Рассказал ей мужик о себе. Ничего не скрыл. Все как на духу выложил. И в конце добавил, вздохнув тяжко:

— Потому не верил бабам. Снаружи все как ягоды. А на зуб возьми — в штопор свернешься! Кто мог думать, что баба эдакое отмочит? И не только себе, а и мне испоганит жизнь.

— Но ведь и ты от дочки хотел отделаться!

— В дом ребенка — на время, но не хотел губить!

— Чего ж сам не пристроил? Почему чужой доверил? Значит, не любил дитя! Потому и от тебя все отвернулись. Кстати, диспетчерша твоя вышла из тюрьмы?

— Тонька? Уже на воле. Видел я ее. Она от меня бегом. Вину помнит. Да только сам дурак! Я ведь вовсе не собирался ругаться с нею. Оба получили за свое. Счастье лишь в том, что Натка жива. Моя дочка! Как хочется увидеть ее! Жаль, что ничего нельзя вернуть, исправить. Я За свое поплачусь дорого. Никто не знает, сколько пережито и как измордовала память. Конечно, мог уехать в другой город. От людей и соседей. Но не от себя. Самое страшное впереди. Когда-то забудут мою ошибку люди. Но не я… А потому, чтобы немного забыться, убегаю на работу. Там меня ждут. Там не до воспоминаний. Я стал бояться одиночества. От него недолго свихнуться…

— А почему не найдешь себе жену?

— Такую как Тонька? С меня хватит. Скажешь, не все таковы? А жизни сколько осталось? Не хочу, не могу больше, — отвернулся мужик.

Любка поливает грядки. Ведь вот совсем недавно был этот разговор. А сегодня Сергей предложил ей присмотреться, остаться у него.

«Смешной! Его не предали, а он боится одиночества. Сам во многом виноват. А стал ли лучше с тех пор? Вряд ли», — сомневается баба.

— Бог в помощь! — внезапно услышала рядом и увидела за забором старушку.

— Ты что, новая жена Сереги? — оглядела Любку пронзительно.

— Не жена и не любовница! Никто я ему.

— Вместе живете и никем не приходитесь? — удивилась бабка.

— Никем. Он свою жену и сегодня любит. Настей ее звали. Все винится перед ней — мертвой. Живую, видно, не жалел. Кто ему ее заменит? Никто! Вот и живет сиротой. А и у меня судьба собачья. Не до мужика. Душу б сберечь. Вот и коротаем, как две сосульки в одной проруби. Друг друга не согреть, — вздохнула Любка.

— Настя внучкой моей была. Да что теперь ворошить? Не поднять ее, сколько ни жалей. А живому человеку, как ни плачь, о жизни надо думать. Немудро в земь уйти, мудрено удержаться на ней обеими ногами и корни свои в ней оставить. Иначе, на что небо коптите оба? Пусть ты не Настя, и он — не сокол, но вас сама судьба друг к другу толкнула. Не будьте слепыми. Может, у вас получится семья.

Любка, может, и присмотрелась бы к Сергею. Ведь вон сколько времени прожито рядом. Но вдруг на работе ее позвали за ворота.

— Тебя просят на минутку выйти!

— Кто?

— Не знаю! Мужик какой-то!

Люба вышла и опешила. Юрка! Ее муж. Бывший… Стоял у ворот, переминаясь с ноги на ногу.

— Ты звал? Что нужно? — нахмурилась баба.

— Домой возвращайся! Хватит шляться! Надоели вы мне обе!

— Иди отсюда знаешь куда! Ни она, ни ты не нужны мне! Как схлестнулись, так и расхлебывайте! — повернула во двор.

— Любка! Стешка помирает. Не вернешься, выкину на улицу ко всем чертям. Я не буду с нею возиться. Поняла? Потом не взыщи, коль средь улицы сдохнет!

— Что с нею? — остановилась онемело.

— Опять выкидыш! Уже второй!

— Вызови врачей!

— Приехали! Да толку мало. В больницу не взяли. Говорят, мест нет. А она кровью залилась. Случись что, из меня крайнего слепят. Я не хочу в дураках оставаться. И, если не вернешься, на пороге больницы Стешку оставлю.

Любка, отпросившись, помчалась к сестре.

Та лежала в постели и не смогла встать. Лишь стонала, кусая почерневшие губы.

— Давно были врачи?

— Утром приехали. Да что с них толку. Назвали ковырялкой, сделали укол, в больницу не взяли. Сказали, таких полно. Бросили как собаку. Не верят, что сама ничего не делала. А и. сохранять уже некого. Крови много вышло. Наверно, за тебя нас с Юркой Бог наказывает, — всхлипнула Стешка.

— Успокойся, я давно простила вас! — подошла к телефону, долго говорила с диспетчером неотложки. Успокоилась, лишь когда ей сказали, что скорая приедет через десяток минут.

Любка подошла к Стешке, взяла ее руку в свою ладонь. Почувствовала холод и дрожь.

— Стешка, погоди немного, врачи вот-вот приедут.

— Не спасут они меня. Поздно. Я виновата во всем. Теперь не исправить, и ты остаешься одна. Если сможешь, прости Юрку. Пусть вся вина на меня ляжет. Нельзя, чтоб все в этой жизни несчастными остались. Надо, чтоб кто-то умел смеяться.