Седьмое небо в рассрочку

Шатунов читал и зеленел, поглядывая на веселившуюся Ксению, которая, поигрывая носком туфли, кусала авторучку и щурила хитрющие глаза. Он кинул газету на стол и вместо благодарности отругал ее:

– Соображаешь, что делаешь? Чем ты думала? Пулю хочешь? Она не посмотрит, что ты женщина и работник прокуратуры. Она же дура!

Он не преувеличивал. Отстрел коммерсантов, банкиров, уголовных авторитетов, политических и общественных деятелей приобрел массовый характер – ну так: кругом бандито-пистолето-стрелянто, еще и бомбито взрывались. А Ксения продолжала его удивлять, оказавшись не из пугливых:

– Никто не знает, что я веду работу по спасению горького короля Шатунова. К журналисту ходила загримированной, меня даже муж не узнал бы.

– У тебя муж есть? – обалдел он.

– Есть, – небрежно отмахнулась она. – Я наняла частного детектива, чтобы провел расследование убийств в лесу. Второго наняла, чтоб выяснил, кто именно хотел войти на завод и почему не воспользовался таким распространенным явлением, как рейдерство. Ленька, у меня закончились деньги, говори, где их взять.

– В кочегарку сходи, Иваныч выдаст. Значит, ты замужем…

Какое же он испытал разочарование! Лучше б его расстреляли.

– Вы не боялись, что Иваныч смоется с вашим золотишком?

Марин сканировал пространство аэровокзала, но взгляд Шатунова – одновременно ироничный и сочувственный – поймал боковым зрением, слегка озадачился, дескать, что во мне не так? Усмехаясь, шеф согнулся, опираясь локтями о перила, по-отечески качнул головой и вздохнул:

– Жалко мне вас.

– Кого – нас? – начал заводиться Марин, забыв, кто перед ним. Но ведь фраза шефа прозвучала уничижительно, будто он и те, кого Шатун запихнул в слово «вас», недоделанные раздолбаи.

– Ты даже не понимаешь, что для Иваныча само предположение оскорбительно, – грустно вздыхал Шатунов. – Не повезло вам. Потому что Иванычи вымирают, на вас уже их не хватит, и вам некому будет довериться. Даже собственным детям вы не сможете доверять так, как мы доверяли друзьям. Нет у вас ориентиров… А на мою долю выпали Иваныч, Жирнов, Вовка, Ксения, которым можно доверить не только сундук с золотом, но и жизнь. Сейчас, как известно, жизнь мало чего стоит.

– Вы прямо философ, – фыркнул Марин.

– Нет, что ты, я гэпэтэушник. – Шатунов выпрямился и, держась за перила, тоже обвел взглядом зал внизу, после чего констатировал: – Итак, за нами никто не увязался, это меня радует. А Пашку мы спрятали правильно, тут я с тобой полностью согласен. Поехали домой?

Но командует парадом Марин, который неторопливо достал мобильник и, не выпуская из виду зал, нажимал на кнопки. Шатунову пришлось покорно стоять, слушая:

– Ром, сгоняй в туалет и побудь там подольше.

– А что можно в сортире делать долго? – недоумевал Роман.

– Например, у тебя диарея. Я тоже приду. А вы, Леонид Федорович, идите караулить вещи.

Марин спустился вниз, прошел к туалету, поглядывая по сторонам, зашел. Все в норме: кафель сияет белизной, Рома моет руки, кабинки пусты, в одной он закрылся и посмотрел на часы. Пожалуй, минут пять будет достаточно, а потом со спокойной совестью даст отбой – так он полагал. Но все, что случилось на второй минуте, сравнимо с убыстренной съемкой.

Кто-то вошел. Марин решил посмотреть, кто. Он взобрался на унитаз и выглянул – двое мужчин в кепках и с нелепыми шарфами на шеях замешкались у раковин. Там же и Роман мыл руки, между прочим, в шляпе и очках – парню было приказано не снимать их до особого распоряжения. Вдруг! Мужики заломили Роме руки назад, тот, лягаясь не хуже лошади, заорал нормальным мужским голосом, но никак не мальчишеским:

– Караул!.. Убива… Да пошел ты, гад!

Один из нападавших зажал ему рот ладонью, второй стащил шляпу вместе с очками и панически крикнул:

– Не он! Бросай!

Одновременно с криком Марин выскочил из кабинки, направив на потасовку пистолет, и тоже с воплем:

– Стоять! Руки!..

Бах! – в него выстрелил невысокий мужчина с красной рожей, но повезло! Повезло, что краснюк не целился, стрелял наугад, в сторону голоса.

– Ух ты, ё!.. – втянул голову в плечи Марин.

М-да, пуля, если б летела в него, попала бы до того, как он произнес первую букву. Секунды хватило, чтобы оба похитителя, – а то, что это они, не вызывало сомнений, – кинулись бежать. Высокому не повезло. Роман, к тому времени лежавший на полу, успел оклематься от удара и, оценив обстановку, с силой оттолкнулся руками о кафельный пол. Он проехался на пятой точке к выходу и перегородил преступникам выход. В результате высокий похититель споткнулся о его ноги да со всего маху плашмя хлопнулся на пол.

– Держи его, Рома! – Марин перепрыгнул обоих и помчался за краснюком.

Среди небольшого количества людей на улице Люка сразу заметила выбежавшего из здания аэровокзала Чику, он бежал к ней. Она открыла дверцу со стороны пассажира, чтоб сэкономить ему секунды, завела мотор, ногу занесла над педалью… и вытянула шею. Нет, Илья не появился! Вместо него бежал высокий молодчик. Ну, тут все понятно: раз оба бегут, значит, первый убегает, а второй догоняет.

Чика залетел в салон, захлопнул дверцу, гаркнув:

– Трогай!

– А Хок? – спросила Люка, глядя в лобовое стекло и не опуская ногу на педаль.

– Я сказал, трогай! Мы попали в ловушку…

– Нет. Будем ждать.

– Ты что, не видишь?! Вон того?.. У него ствол!..

– Без Хока – нет! – огрызнулась Люка. – Пешком топай…

Она осеклась, увидев перед носом лезвие ножа, которым не колбасу режут, впрочем, для колбасы он тоже сгодится. Люка приподняла одну бровь, скосила глаза на нож. Она не испугалась, отнюдь, выражение ее лица было преподлым, чем ошеломило Чику. Его глаза бегали туда-сюда, по лицу текли струи пота, а преследователь – он уже вот, рядом, поднимает ствол… Чика приложил лезвие к шее Люки и зарычал на манер раненого зверюги:

– Гони, сучка, а то я тебя чикну на хрен!

– А я успею выстрелить, – хладнокровно сказала она. – И ты сдохнешь раньше, чем я.

Ну конечно! Люка ткнула в его живот дулом пистолета. От игры ва-банк до полной победы Чика отказался, видно же сразу, что у девки не все дома, возьмет и пальнет. А ранение в живот – страшная штука, это больно и очень больно. К тому же смертельно, особенно если стреляют в упор. Чика упал на спинку, закрыл лысые очи и матерился, как зверь, однако беззвучно.