Седьмой прыжок с кульбитом
Шрифт:
— Мы не ведем переговоров с террористами, — буркнул Харель. — Сразу нахрен, так надежнее.
— Нужны доказательства и показания, — мягко возразил Мещеряков. — А для этого нужно очень постараться и взять террористов живьем.
— Мы постараемся, — пообещала Голда Меир.
В разговоре возникла пауза, которую неожиданно заполнил переводчик:
— А вы знаете, господин генерал, что Ясира Арафата и Али Хасана Саламе, а также прочую палестинскую верхушку ООП недавно ограбили? Забрали всё, что нажито непосильным трудом. Между прочим, это очень небедные люди. Уж Ясир Арафат — точно. Все палестинцы платят ему особый налог «на борьбу». Арабы шлют деньги «на революцию». А прочие добрые люди,
В голосе толстяка слышался трагизм — будто его лично лишили чемодана денег и баула ювелирных украшений.
— Нет сомнений, что в этой компании вредный толстяк отвечает за денежный вопрос. Такое впечатление, что этими деньгами он распорядился бы лучше, — подумал про себя Мещеряков. — Как это на Западе называют? Финансовый менеджер?
Однако вслух отвели коротко:
— Да, знаю.
— И что израильских коммунистов ограбили, знаете?
— Да.
— А еще говорят, будто египетских деятелей коснулось — Анвара Садата с его женой точно обнесли. Обобрали как липку, — толстяк продолжал нагнетать печаль, изображая сочувствие потерпевшим.
— Что-то такое слышал, — невозмутимо ответил Мещеряков.
Голда Меир снова не оборвала отсебятину переводчика. Более того, она добавила свои пять копеек:
— Говорят, потерпевшие жаловались в ЦК КПСС. Кто-то даже плакал.
— Наверно, — генерал пожал плечами. — Ну, ограбили. Подняли руку на чужое добро. Так бывает, к сожалению.
— Вы подтверждаете информацию?
— Я не состою в ЦК КПСС, — уклонился Мещеряков от прямого ответа. — И эти люди не являются моими подзащитными. В псалме 34 сказано: «Ты защищаешь слабых перед сильным, ты от грабителя спасаешь бедняка». Все, кого сейчас упомянули, люди не слабые и не бедные, в защите не нуждаются. И то, что с ними произошло — их личное дело. В конце концов, пусть жалуются местной полиции.
— Это ваша официальная позиция, господин генерал?— в голосе толстяка слышалось недоумение. — Или вы так считаете?
— Это моё личное мнение, — сказал Мещеряков. — В советской стране преступностью занимается милиция. Может быть, КГБ. А я работаю в военной разведке, у нас нет следственного комитета, знаете ли.
Здесь он немного лукавил. Грабежи коммунистов прокатились по всему миру грозной волной, и к расследованию подключились спецслужбы СССР. Не по своей воле, со Старой площади приказали. Международный отдел ЦК непрерывно требовал постромки рвать, но догнать. В смысле, «найти и обезвредить».
Дурацких приказов, подобных этому, за свою долгую службу он слышал немало. Поэтому не удивлялся и не ныл. Принял под козырек, спустил приказ ниже, на уровень замов, и занялся более важными делами. Если раньше у него не болела душа за кошельки коммунистов Новой Зеландии и Дании, то почему должна болеть за арабские деньги?
Чекисты тоже искали, только результат оказался нулевой. Неведомые злодеи следов не оставляли, при этом умело прятались от возмездия. «Слышу звон, да не знаю где он», ага. Звон стоит по всей ивановской, только звонари как в воду канули. Да и об чем здесь говорить? Секретное это дело, о котором распространяться не велено.
— У нас другие задачи, — добавил Мещеряков нейтральную фразу.
Иссер Харель остро глянул из-под бровей:
— Мы благодарны вам, господин генерал. Эта встреча оказалась весьма полезной, а информация крайне ценной. Только я не понял, что вы хотите за это?
Мещеряков усмехнулся. Он ждал этого вопроса не от Хареля, а от переводчика. В исполнении толстяка вопрос прозвучал бы по-одесски: «Перестаньте размазывать кашу, и скажите, что вы хочете». И тогда он смог бы ответить
в подобном стиле: «Чтоб я неделю мочился в постель, если нас не волнует этих глупостей!».Вслух генерал сказал просто:
— Каждый разведчик хочет завербовать другого разведчика, чтобы больше через него получить.
— Скажите, вы точно не еврей? — все-таки вылез толстяк. Вид у него был обалдевший.
Мещеряков снова пожал плечами, как это делают в Одессе:
— Хорошо, а что вы можете предложить?
Щекастый переводчик пригорюнился.
— Даже не знаю! Шекели вы не возьмете. Рублей у нас нет. Доллары вроде бы есть, но их тоже нет.
— Как это?
— Американцы дают доллары с хитрым условием, чтобы тратили мы их исключительно на товары Соединенных Штатов.
— А если вы купите несколько металлорежущих станков, которые мы скажем, и привезете их не в Израиль, а в Одессу?
— Решаемый вопрос, — сообщил толстяк после перешептываний с Голдой Меир.
Мещеряков поднял руки:
— Думаю, более предметный разговор о взаимных желаниях, а также обменах долгами, мы продолжим в Москве.
— Когда?
— После визита Никсона. И последнее, госпожа премьер-министр. Ваши близкие коллеги будут интересоваться, о чем мы здесь говорили.
— Да, конечно, — кивнула Голда Меир, сходу улавливая мысль. — И о чем мы здесь говорили?
— Предлагаю всем заинтересованным лицам сообщать, что вы требовали репатриации евреев в Сион. Очень настойчиво.
Толстяк ахнул в который уже раз:
— Неужели Советы решили отпустить несчастных детей Израиля на родину?
— Да не вопрос, — не разочаровал его Мещеряков.— Коллегам говорите правду: вы были убедительны так, что дожали советскую сторону.
— А мы дожали? — дрогнувшим неверящим голосом пробормотал переводчик.
— Да, дожали. Но не даром, конечно. Так и говорите: это большой секрет, но договоренности у вас на руках. Теперь осталось закрепить их на бумаге. А для этого вам надо ехать в Москву, невзирая на отсутствие дипломатических отношений. Отличный повод для поездки, не правда ли?
Глава 18
Глава восемнадцатая, в которой в дох глубокий, руки шире. Не спешите, три-четыре
Громкий дребезг заставил вздрогнуть. Тревога на корабле? Или пора вставать на работу? Хм… Давно прошли времена, когда я заводил будильник со словами «посмотрим, что из этого выйдет». Да, времена прошли, а неприятный осадок остался. И если жестяной звон будильника обозначает начало трудового дня, то сейчас данный дребезжащий сигнал возвещал, наоборот, совершенно иное — конец занятий.
И пока я мысленно потягивался, Антон подорвался с лавки лекционной аудитории. Бежать в столовку нацелились многие умники, ведь промедление в этом деле смерти подобно. Ковыряться в носу нельзя, вечно голодные институтки вмиг разметают самое вкусное и горячее. Что-что, а рубленые бифштексы на раздаче ждать не станут, не говоря уже о медовых коржиках. Тут уж воистину, «ищи-свищи, как корова языком слизала».
Наблюдая за Антоном, на ходу запихивающим тетради в рюкзачок, мне оставалось лишь усмехаться — в нашей столовке наблюдалась явное единство и борьба противоположностей. Студенты, с одной стороны, бедный и тощий народ. С другой стороны, вкусно пожрать не дураки. Да, в отличие от говяжьей котлеты за 15 копеек, бифштекс с яйцом выглядел значительно дороже — аж 34 копейки. Сюда следует добавить картофельное пюре весом в 8 копеек, капустный салат за 5 копеек, соленый огурец за 2 копейки и компот за 5 копеек. С роскошными излишествами вроде коржика, стакана сметаны или кусочка масла, обеденный перекус выйдет под 80 копеек, а это большие деньги при стипендии в 35 рублей.